Моя свекровь — мымра! - Милевская Людмила Ивановна - Страница 20

• Предыдущая
• 20/57
• Следующая

Повадилась, зараза — коленная чашечка — знаете ли, болеть! Сорок пять лет не болела, а тут на те вам, заболела без всякой причины!

И дыхание сбилось! Я же не просто бегу, я о потерях и приобретениях Фросе подробно докладываю: дыхания нет, сил нет, зато ест радикулит и боль в чашечке появилась.

Короче, я (простите за оксюморон1) бодро взмолилась:

— Остановись! Иначе! Клянусь! Упаду!

Культуру не скроешь. И здесь сказалась моя начитанность: вопила примерно так, как у классика Достоевского стенала жена алкоголика Мармеладова: “Уездили клячу! Надорвалась!”

О том, с чего все началось — об Арнольде и автомобиле его — разумеется, не вспоминаю. Да и что вспоминать — Арнольд к главной студии подъезжает.

“Если не подъехал уже, — с тоской подумала я, — мы с Фроськой рысачим по кущам давно: часа два-три, не меньше. Коленная чашечка не зря разболелась: километров сорок пройду, сразу ныть начинает!”

— Фроська! — кричу. — Пощади!

Оглянулась подруга — сердце не камень, спрашивает:

— Ну что?

Вижу, и сама она уже никакая.

— Калина моя ты красная, — нежно ей говорю.

— С чего это? — удивляется.

— Докрасна раскалилась. Лицо у тебя, как помидор.

Ефросинья схватилась за щеки, охнула:

— Полыхают, горят, — и повалилась на землю.

Спрашивается, зачем я ее останавливала. Бежала девка себе и бежала, остановили — упала. Что теперь делать?

И я, с моим радикулитом (про коленную чашечку уж молчу) на себя подругу взвалила и с присущей мне легкостью…

Нет, не помчалась и не пошла — брыкнулась на бочок и грустно лежу, безрадостно думая: “Все, последних сил я лишилась. Теперь, хоть режьте, хоть вешайте, и шагу не сделаю”.

А вот и ошиблась: взлетела! Я еще ого-го-го! Взлетела и шагов сто пробежала, как только услышала шум машины.

Машины не ездят по дебрям и чащам!

Значит рядом дорога!

Я потянула подругу за руку:

— Фрося! Мы спасены! На мины! Вперед!

— Мне уже все равно, — ответила Фрося.

Совсем не любит себя, несчастная. Пришлось одной действовать ради общего блага.

Временно оставив подругу в кустах, мы помчались на шум!

Кто “мы”, спросите вы? Мы — это я, радикулит и моя коленная чашечка! Не оставлять же болячки подруге.

Цветочница тащила его за руку:

— Здесь рядом автобусная остановка, нам в самый центр.

День казался особенно солнечным, радостным. От счастья она порхала. Какое небо! Какой воздух! Шла очень быстро, почти бежала…

Он с трудом за ней поспевал. Не то, чтобы он не мог так же быстро ходить. Нет, он был все еще в форме. В прекрасной форме: по шесть часов в неделю проводил в тренажерном зале спорт-клуба, десять раз в месяц там же посещал и бассейн. И не болтался в воде, как другие, а на совесть плавал…

Все это так, однако бегать по улицам он не привык. Точнее, давно отвык. И многое ему мешало к тому же: портфель, респектабельность, галстук, костюм и… любопытные взгляды прохожих. Взгляды — особенно. Казалось, всем есть дело лишь до него.

Он сердился на всех, на себя и думал: “Не-ет, не в той я уже поре, чтобы прыгать козлом за девчонкой. Давит, давит собственная значительность. И референта мне не хватает. И водителя нет под рукой…

Важность сильно мешает — каждой порой чую ее.

А не чванство ли это? Да, одолело, видимо, чванство. А ведь мне с ним хорошо. Слишком много регалий легло на меня — тяжкий груз, без чванства нести его невозможно.

А она совсем не такая. Свободная, легкая, словно пушинка, а я, как старый медведь, косолапой трусцой с трудом за ней поспеваю. Со своими регалиями и дурацким портфелем. Надо было сдать его в камеру хранения к чертовой матери, нет же, таскаю с собой. Ладно портфель, а куда деть костюм?

И туфли. Ходить по асфальту в них невозможно — лишь по коврам.

А она где угодно может ходить: прекрасна будет везде, потому что не корчит из себя сверх кого-то.

А я корчу. Представляю, как я смешон”.

Будто уловив его настроение, она сбавила темп. И руку его отпустила, и пошла впереди, чтобы не привлекать к их паре внимание.

Шла и, ругая себя, время от времени оглядывалась: не отстал ли, идет ли за ней, а вдруг сбежал.

Больше всего она боялась, что он передумает и незаметно растворится в толпе. Потому и оставила его за своей спиной, чтобы не лишать выбора. Пускай идет, если хочет. В конце концов, ни кому не навязываюсь.

Гордая. Она была очень гордая.

Но когда подошла к остановке и увидела свой автобус, испугалась.

“Сейчас, я сяду, а он нет! Помашет рукой и виновато пожмет плечами, мол не судьба. И по часам постучит еще пальцем: спешу, вспомнил про заседание, неотложные, мол, дела…”

Она вспыхнула, внутри словно что-то взорвалось и в воронку от взрыва ухнула вся душа — на сердце легла пустота, мир потускнел, солнце погасло, небо тучи заволокли, ветер поднялся, наполняя воздух тяжелой асфальтовой пылью, и губная помада на губах сразу стала неуместной, шероховатой, даже противно-колючей. И прическа показалась дурацкой. И платье — розовое, как детский ночной горшок — захотелось снять и навеки забросить. И свои ожидания позабыть. За них особенно стыдно. Ну не дура ли, жила себе и жила…

Она попыталась наперекор всему вернуться к нему, стать рядом, снова за руку его цепко схватить, но толпа подхватила ее и понесла к двери автобуса. Восстать против толпы не позволила гордость — вот такой парадокс.

“Я так и знала,” — горестно сказала себе она и, как на эшафот, шагнула на ступеньку.

Страшно хотелось оглянуться, позвать его за собой, но она была упряма. Упряма и очень горда. Потому чаще других оставалась одна. За то и любили ее фиалки. Шагнула, не оглядываясь. Будь что будет.

Он тоже паниковал. Напряженно шел за нежным, прекрасным, волшебным, боясь потерять ЭТО в чужой агрессивной толпе. Ему все время казалось, что стройная тоненькая фигурка растворится, и он потеряет ее навсегда! Еще недавно совсем он не знал, что она есть на свете, но теперь потеря этой чудесной девушки воспринималось тяжелой утратой. В душу заползали растерянность, боль и страх. Он давно уже ничего не боялся, но вот теперь стало по-настоящему страшно.

“Где? Где я буду ее искать? Даже имени ее не спросил, (не дурак ли) даже где живет не узнал”.

В панике он забыл, что найти ее очень просто — там, где увидел впервые. Адрес простой: цветочный магазинчик, метро…

Но он об этом забыл и, грубо расталкивая прохожих, отчаянно старался не отставать, потому что поглощенная своими переживаниями она снова пошла очень быстро — так, как привыкла ходить.

Увидев, что она направилась к автобусу, он успокоился, — теперь-то мы вместе, — и снова разволновался.

“Черт! — мысленно выругался он. — К дверям хлынула толпа, я что-то должен сделать. А что? Должен раскидать всех и занять ей место. Но как это делается? Раньше умел, но так давно не ездил городским транспортом, что разучился. Подумает, что я вахлак, что даже не смог ей место занять…

Да, я вахлак, черт возьми! А почему мы едем автобусом? Почему не взяли такси?

Потому, что я, дурак, не подумал об этом, вовремя не сообразил. Теперь она точно решит, что я жадный.

Как глупо. Совсем разучился ухаживать за простыми девушками…

Что они любят? Если в ресторан не захотела, может отказалась бы и от такси…

Черт, какой я кретин!”

С этой мыслью он сел в автобус, очень вовремя сел — двери сразу закрылись. Народу набилось в салон очень много, ехали, терлись друг о друга, как в бочке селедки, всем сильно мешал его огромный портфель. И сам он всем чрезвычайно мешал. “Мужчина, с вашими габаритами ездить надо в такси!” “Или ходить пешком!”

Унизительно, если она это слышит!

Он испуганно оглянулся — она далеко.

Несколько минут он сомневался, стоит ли протискиваться к девушке, будет ли это прилично и не пострадает ли его костюм: галстук его был уже на плече. На чужом. И по туфлям кто-то топтался.

• Предыдущая
• 20/57
• Следующая