Почем фунт лиха - Милевская Людмила Ивановна - Страница 27

• Предыдущая
• 27/66
• Следующая

— Если Тоська думает, что хоть кому-то нужен ее облезлый мужик, пусть срочно лечится от паранойи, — заявила я, чем порадовала Марусю.

— Точно, пусть лечится, — рискованно качнулась она вместе с диваном. — Ой, старушка, это ты?

Я устала признаваться в своем существовании и лишь укоризненно покачала головой.

— Слушай, ик, а зачем ты здесь, когда мы так чудесно тебя похоронили? Я прямо вся была на твоих похоронах. И как ты здесь?

— Я вылезла из могилы.

— Правда? — слегка изумилась Маруся. — Ну и правильно сделала, — беспечно махнула она рукой. — Пойдем выпьем за упокой твоей души.

— Тебе уже хватит.

— Мне — да, но тебе надо выпить, — заверила меня она, хватая за руки и тщетно пытаясь встать с дивана. — Выпьем и споем. Эту споем… Черт, какую же мы с Нелькой пели… А-аа! А ты такой холодный, как айсберг в океане, и все твои печа-али…

Маруся так загремела своим противным голосом, что соседи не выдержали и застучали в стену.

— Так вы еще и пели? — обиделась я.

— Пели всю дорогу! — бодро подтвердила Маруся. — Покойная была жизнелюбкой, и мы решили, что надо петь. Пили и пели. Поминали, ик, от всей души.

— Может, вы и плясали?

— Не-а… А что, это идея…

Она внезапно вскочила с дивана, сделала пару игривых скачков, но тут же рухнула на пол и захрапела.

Только в одиннадцать утра Маруся кое-как пришла в себя и смогла удовлетворить мое любопытство по-настоящему. Тогда я узнала, что никто, кроме Тоськи (ну, я ей еще покажу), не поскупился на венки и на добрые трогательные слова на лентах.

Самый дорогой венок был от Алиски, которая убивалась по мне сильнее всех. Было много цветов, много слез и много горя. Оркестр играл великолепно и все завидовали мне и говорили, что других похорон и себе не желают.

Я осталась довольна. Все прошло просто замечательно, за исключением инцидента с тетушкой. Нина Аркадьевна, не проронив и пары слезинок, тут же бросилась требовать у Нелли свидетельство о моей смерти. Таким образом, видимо, она пеклась о наследстве. Еще она хотела сразу же забрать мою коллекцию хрустальных фигурок, кое-что из шуб и много чего из антиквариата под предлогом, что оставлять это в пустой квартире опасно.

— Я быстро поставила эту выдру на место, — с гордостью сообщила Маруся. — Хорошо, епэрэсэтэ, что мы догадались состряпать фальшивку от нотариуса, в которой ты поручаешь все похоронные хлопоты Нелли. Только этим и отбились. Нелли сказала, что до получения наследства еще полгода, а свидетельство о смерти пригодится для всяких формальностей. «Или вы хотите заняться этими формальностями сами?» — поинтересовалась она. Тетушка сразу же остыла, но вещи прибрать попыталась. Их пришлось, старушка, буквально выдирать из ее жадных лап.

— Легко верю. Неужели эта нахалка не постеснялась даже своих умных детей? — удивилась я, зная, что с тетушкой приехал ее сын, а мой двоюродный братец Денис. Да и Клавдия была на похоронах.

Маруся горестно покачала головой.

— Представь себе, — вздохнула она, — Денис — славный парень. Я видела — он готов был сквозь землю провалиться, но молчал, как рыба об лед.

Я всегда жалела Дениса, действительно воспитанного, порядочного и интеллигентного. Его маменька затуркала беднягу донельзя. Он с детства не смел и рта раскрыть. Вот Клавдия — другое дело.

Я поделилась своими наблюдениями с Марусей.

— Клавдия да-а, — согласилась она. — Клавка так одернула мать, когда та попыталась настаивать на своем, что все мигом ее одобрили. «Какое свидетельство! — прикрикнула она. — Соня, наша Соня лежит в гробу, а ты талдычишь о каком-то свидетельстве о смерти. Тебе что, недостаточно гроба?» Тут Нина Аркадьевна и заткнулась.

— Клавдия прикрикнула? — не поверила я.

— Прикрикнула, старушка, да еще как. Вся на нервах, вся прямо на нервах. Бледная, постаревшая. Тебе почаще надо умирать, может, тогда будешь лучше знать своих близких.

Я прослезилась.

— И не подозревала, что Клавдия может кричать, — шмыгая носом, всхлипнула я.

— Истинные страдания, — шмыгнув за компанию своей «плюшкой», с пафосом произнесла Маруся. — Всем, старушка, было нелегко. Правда, многие из твоих подруг, несмотря на скорбь, вздохнули с облегчением, но, видит бог, им за то воздается.

Потом примчалась Нелли, и мы по второму кругу, уже более подробно, с массой мелких деталей обсудили мои похороны. Надо сказать, у Нелли память оказалась значительно лучше, чем у Маруси, и я узнала бездну всякого такого… Ну ничего, я еще оживу, узнают они меня!

Потом мы выпили за мое здоровье, за мое счастье и много еще за что. Когда Марусе показалось, что я вполне готова хладнокровно воспринимать цифры, стоящие на счете за похороны, она открыла мне во что обошлось это удовольствие.

Я ахнула и поделилась мыслью о том, что такие похороны пустят меня по миру.

— А ведь поминки еще не кончились, — напомнила Нелли, закусывая селедкой, — еще девять дней и прочее. Думаю, не стоит доводить до сорока. К тому времени тебе пора бы воскреснуть…

Ее слова повисли в воздухе, поскольку мы услышали пронзительный звон дверного звонка.

— Кто бы это мог быть? — растерянно спросила Нелли и поспешно осушила рюмку.

— Пойду посмотрю, — сказала Маруся, делая мне знак спрятаться.

Я без энтузиазма полезла в шкаф для посуды. Нелли прикрыла дверцы, оставив узенькую щель для воздуха, вернулась к столу, налила себе еще водки, воровато глянула в мою сторону и залпом опрокинула рюмку. Вот же алкоголичка.

Через минуту на кухне появилась Клавдия с Изей на руках.

— Не могу оставаться одна, — жалобно призналась Клавдия. — Проводила маму и брата… Ох…

— Ставь Изю на пол и вся присоединяйся к нам, — с подъемом предложила Маруся.

По мягкому шлепку я поняла, что Клавдия опустила свой сухой задик на стул, по более громкому и гулкому удару догадалась, что Изя спрыгнула на пол.

— Завидую вам, — призналась Клавдия. — Смогли взять себя в руки, а вот у меня не получается. Неужели ее убили по дороге из моего дома?

— Нет, по дороге в мой дом, — ревниво уточнила Маруся.

Я сидела в шкафу и млела от удовольствия. Когда бы еще на меня пролилось столько жалости и любви. И какой только дурак придумал, что жалость унижает? Это смотря какая жалость. Я бы таким образом унижалась бесконечно.

За столом тем временем разворачивалась самая заурядная пьянка, которую могло украсить лишь мое участие. Но поскольку я сидела в шкафу, задыхаясь от недостатка кислорода и от пыли (какая все же Маруся неряха), пьянка казалась омерзительной. У меня затекли ноги и ныла спина, а шея просто закаменела. К тому же что-то звенело в ушах и страшно мешало прислушиваться к разговору.

Короче, я поняла, еще немного — и я просто вывалюсь на пол, невзирая на полную уверенность Клавдии, что я добросовестно лежу в могиле.

Нелли и Маруся так увлеклись поминанием, что начисто забыли о моем присутствии в этом дурацком шкафу. Я уже проклинала и похороны, и тот день, когда эта глупая мысль пришла в Марусину голову. Я опять готова была добровольно сдаться убийце, даже сама наложить на себя руки, лишь бы не сидеть в этом жутком шкафу, на который у меня аллергия по сей день. Отчаявшись, я всякими осторожными междометиями начала подавать признаки жизни.

— Ой, что это? — испугалась Клавдия.

— Где? — искренне удивилась Маруся. Надо же, она еще удивляется!

— Там, в шкафу! — пропищала Клавдия.

— Это домовой, — успокоила ее Нелли.

Что за небрежность? Вот вылезу, узнают, какой домовой.

— Не обращай на него внимания, — посоветовала Маруся. — Давайте закругляться, у меня дела. Слава богу, вспомнила наконец-таки обо мне.

— Выпьем на посошок, — предложила Нелли. И начали пить заново. Ну и крепкие девки. А Клавдия? И она туда же. Никак не ожидала. В нашей семье никогда не было алкоголиков. Это она, видимо, пошла в свою тетку, сестру Нины Аркадьевны, мать Антона, мужа Нелли.

В общем, закруглялись мои подруги так долго, что вынудили меня опять напомнить о себе новыми междометиями. На этот раз в них вплелось кое-что из нелитературной формы.

• Предыдущая
• 27/66
• Следующая