Пусти козла в огород - Милевская Людмила Ивановна - Страница 23

• Предыдущая
• 23/56
• Следующая

Дрогнул он, унося Аматтальму.

Прочь от смерти!

Прочь от неволи!

В Землю Вечной Любви.

Горячий пепел столетий осыпал Мастера кожу. Стал он темней базальта. Стал он корявой глыбой, лики богов сокрывшей.

Долго ль ждать, чтоб сошлись воедино времена бытия земного?

Долго!

Диего умолк. Девушка вздрогнула, зябко повела плечами. Кондиционер слишком охладил салон. Пережитая опасность осталась где-то далеко, и мир снова казался прекрасным. Она открыла дверцу, впуская воздух, напоенный горячей пряностью тропиков.

— Какая прелесть! — воскликнула девушка. — Какой аромат! Дышится так легко.

Она взглянула на Диего, с головы которого слетела его дурацкая панама. Голова таксиста, гладко выбритая, оказалась удлиненной, напоминающей яйцо.

«Совсем как у сеньора Диаса, — подумала девушка. — И совсем как у той нефритовой фигурки, возраст которой века и века».

Диего улыбался, глядя по-доброму.

— Воздух в — горах моей родины прекрасен всегда, — отозвался он. — И тысячу и две тысячи лет назад он был таким же. Это объединяет живущих ныне с теми, кто жил до них. Мы дышим, одним воздухом.

Девушка заметила, что Диего говорит о предках своего народа как о живых, нахмурилась.

— Сеньор Диего, — сказала она, — ваш рассказ так необычен. Я даже не уверена, что вы говорили на испанском.

— Испанский? Нет, это древний язык. Его уже почти никто не помнит. Мой язык старше испанского на тысячи лет.

Она растерялась:

— Но я ведь все поняла…

— Я говорил на языке древних ольмеков, — пояснил Диего. — Он доступен для понимания, но… только тому, кому доступен.

— Вы шутите, — обиделась девушка. — Я не знаю языка ольмеков. Даже не знаю, кто они такие. Вот и еще один сеньор так же шутил. Наверное, есть диалект близкий к испанскому. Поэтому-то все и понятно.

— Возможно, — улыбнулся Диего. Он вышел из машины.

— Пора посмотреть, что случилось с моей кормилицей, — вновь превращаясь в разбитного, веселого парня, сказал он. — Это недолго, сеньорита.

Вскоре такси продолжило свой путь, плавно вписываясь в многочисленные повороты горной дороги. Больше Диего не рисковал превышать скорость.

— Этот ваш подарок, — внезапно спросила его девушка, касаясь пальчиками ожерелья, — наверное, дорогая вещь?

— Возможно, — отозвался Диего, утративший болтливость. — Одно могу сказать, сеньорита, мне он не стоил ни гроша. Но я очень хотел бы, чтобы вы иногда надевали эту вещицу. Тогда наша земля будет вам понятней.

— Хорошо, — отозвалась девушка, поглаживая ожерелье, — я буду его носить.

Диего искренне обрадовался.

«Мазда» пронеслась по улицам города, достигла района порта и остановилась на том же месте, где забрала пассажирку.

Прощаясь, Диего протянул девушке фирменную визитку.

— Прекрасная сеньорита, — сказал он, — всякий раз, когда вам придет в голову куда-нибудь отправиться, позвоните диспетчеру нашей фирмы, и он тут же свяжет вас со мной.

— Спасибо, — ответила девушка, думая, что вряд ли придется ей воспользоваться этим предложением.

Диего, словно пoчувствовав ее сомнение, проникновенно произнес:

— Помните, прекрасная сеньорита. Я всегда готов оказать вам помощь.

Он помог донести покупки до дома и уехал.

В своей комнате девушка бережно сняла с себя ожерелье, рассмотрела удивительные нефритовые фигурки и положила украшение рядом с медальоном-амулетом, подаренным сеньором Диасом.

Прикосновение к нефриту порождало чувство необычайного покоя и единения со всем миром. Приятное тепло исходило от древних вещиц.

«Какая-то женщина за тысячи лет до меня носила это, — подумала девушка, — возможно, это была принцесса…»

Она почувствовала, как тело и душу обволакивает приятная истома. Мир обнимал ее светло и радостно.

Я обмерла:

— Вот это да! Ты не веришь своим подругам? И при этом их защищаешь?

— Всего лишь опасаюсь, чтобы они не навредили и тебе, — всхлипывая, призналась Алиса.

— Мне? А при чем здесь я?

— Ты же, неугомонная, начнешь к ним приставать. Это ужасно! Кто-то из моих подруг решился на убийство. Можешь пострадать и ты, если сунешь свой нос в чужую тайну, в чужую тайну! — заламывая руки, воскликнула Алиса.

— Конечно, суну, конечно, суну, — заверила я.

— Это опасно, это опасно, — встряла Марго. Я строго на нее посмотрела и изрекла:

— Кому-то срочно пора в оранжерею, пора цветы удобрять, цветы удобрять.

Марго поджала губы, подхватила ведро и нехотя поплелась вверх по лестнице. Я проводила ее нетерпеливым взглядом и, когда Марго скрылась в мастерской, уставилась на Алису.

— Ну, — сказала я, подпирая руками бока, — рассказывай, дорогуша, что здесь происходит? Что здесь происходит?

Алиса перестала плакать, осушила платочком глаза и промямлила:

— Ничего не происходит, ничего не происходит.

— Да, если не считать той мелочи, что ты потихоньку загинаешься. Рассказывай, или я иду собирать чемодан. Останешься одна, останешься одна,

Алиса испугалась и начала рассказывать:

— Я скрывала от тебя, но в наших отношениях с Германом не все так ладно, как выглядит, как выглядит. Много лет назад Герман страстно влюбился. Почувствовав охлаждение, я страдала, изводила себя, а когда получила анонимку, получила анонимку…

Признаться, я растерялась. Что она говорит, эта несчастная? При чем здесь Герман?

— Алиса! — закричала я. — Какой Герман? Какой Герман?

— Мой! Мой! — вторила мне Алиса.

— Это понятно, но зачем ты мне это рассказываешь? Рассказываешь.

— Слушай, слушай, — рассердилась Алиса. — Ты сбиваешь меня, сбиваешь меня.

«Этак она никогда до сути не дойдет», — испугалась я и решила молчать. Алиса продолжила:

— Получив анонимку, я узнала, что он мне изменяет. Правда, не узнала с кем, но так была убита горем, что решила покончить собой, покончить с собой.

Я пришла в ужас:

— Сумасшедшая! Сумасшедшая!

— Герман был тогда в Мексике, — скорбно сообщила Алиса. — Он почуял неладное, примчался в Ленинград и спас меня, спас меня. Я показала ему анонимку, он признался, что согрешил, но поклялся мне в вечной любви и со слезами просил прощения, просил прощения.

— И ты простила? И ты простила? — изумилась я, конечно же, вспоминая своего Евгения.

Алиса потупилась:

— Простила. Некоторое время мы жили душа в душу, и вдруг, и вдруг…

— Опять охлаждение?

— Да. Все повторилось. Вплоть до анонимки. Герман клялся вновь, что увлекся, сглупил, но любит только меня, только меня.

Я с укоризной взглянула на Алису:

— И ты опять поверила, опять поверила. Она горько вздохнула и призналась:

— Увы, да. Мы помирились и снова жили душа в душу. Ты видела сама, видела сама.

Узнать такое о жизни подруги всегда интересно, но все же я спросила:

— Зачем ты мне это рассказываешь?

— Чтобы ты знала — Герман не святой, не святой, — опять заливаясь слезами, ответила Алиса.

Я выразительно закатила глаза, воздела руки и воскликнула:

— О боже! Герман не святой! А кто святой? Святые на небе, а не здесь, в этом аду. На грешной земле недалеко до греха и святому. Кстати, ты столько лет скрывала от меня его похождения, а твои подруженьки в курсе? — ревниво поинтересовалась я.

Алиса отрицательно покачала головой:

— От всех скрывала, от всех скрывала. Я удивилась:

— Зачем же ты на вернисаже затеяла тот глупый разговор? Зачем начала рассказывать, что Герман когда-то изменял тебе? Таилась-таилась, и вдруг такие сообщения. Признаться, я подумала, что ты просто шутишь. Уверена, и все так подумали, все так подумали.

Алиса внимательно посмотрела на меня и спросила:

— Неужели ты не догадываешься, с какой целью я затеяла тот разговор?

Я растерялась и пролепетала:

— Нет, не догадываюсь, но, возможно, мне просто не хватает информации, не хватает информации.

• Предыдущая
• 23/56
• Следующая