Сто рассказов о войне - Алексеев Сергей Петрович - Страница 25

• Предыдущая
• 25/53
• Следующая

Срубленные деревья вязались в плоты. Затем к плотам подгонялись буксиры. Все перевозки на Малую землю производились только ночами. Вот и сейчас. Пыхтит буксир, нелегко тащить ему неудобный громоздкий груз. Расселись на плоту старички. Хоть и не такая уж длинная дорога к своим на Малую землю, да долгая. Черепашьим шагом идет буксир. Сидит со всеми и Федор Проскурин.

— Ну и попал, ну и попал. Вернусь после победы домой, засмеют за такую войну на селе девчата.

Думал Федор Проскурин, что дойдут они до Малой земли спокойно. Если их даже заметят фашисты, то вряд ли будут тратить на лес, на бревна снаряды и бомбы. Однако фашисты старались ничего не пропустить на Малую землю. Позиции у фашистов удобные — на горах. Все подходы к Малой земле просматриваются. Каждый метр моря пристрелян. Хоть и ночь, да ночи здесь немногим темнее дня. То и дело взлетают осветительные ракеты. Рыщут по морю вражеские прожекторы. Ударяют кругом снаряды, разрываются бомбы. И они освещают море.

Заметили фашисты идущий буксир. Открыли огонь по плоту, по буксиру, по людям.

Старички народ опытный, раз — и сразу же с бревен в воду. А Федор сидит на плоту. Вот-вот скосит бойца осколок.

— В воду, в воду прыгай! — кричат старички.

Спрыгнул он в воду, ухватился руками, как все, за бревна. Лишь голова над водой, как поплавок, торчит.

Рвутся кругом снаряды. Ухнул правее, ухнул левее. А вот и еще один. Ударил, и надо же — в центр плота. Вздыбил он бревна, разбросал по морю в разные стороны. Бревно, за которое держался Федор Проскурин, стало вообще на попа, даже над водой подпрыгнуло, а затем, падая снова в море, чуть не пришибло собой солдата.

Увернулся боец от удара. Ругнулся. Вновь за бревно схватился. Слышит, что-то кричат старички. Прислушался:

— Поспешай, поспешай!

Видит, стараются старички снова собрать бревна все вместе, стремятся опять увязать их в плот. Подтолкнул и Проскурин свое бревно. Стал помогать старичкам собирать другие. Нелегко им тогда досталось. Но вот снова надежен плот.

Тронулся снова буксир вперед. Только тронулся, только перевели солдаты солдатский дух, как вдруг слышит Проскурин, в небе гудит самолет. По гулу понятно, не наш — фашистский. Подлетел самолет к плоту, к буксиру. Посыпались с неба бомбы. Не увернуться от них буксиру. Неповоротлив с плотом трудяга. Добился удачи фашистский коршун. Разбил, потопил буксир. Остался плот, как островок на море.

«Конец, — понимает Федор Проскурин. — Еще один самолет, и безвестная смерть на морском просторе».

Обидно солдату погибать не геройской смертью.

— Э-эх, что же в родном селе про такой-то дурацкий конец девчата и бабы скажут!

Однако все обошлось удачно. Вскоре новый пришел буксир, дотащил он плот до намеченной цели.

Улыбаются старички. Потирают довольно руки:

— Это еще ничего. Это туда-сюда. Хуже порой бывает.

Жизнь на Малой земле уходила все глубже в окопы, в траншеи, в щели, все глубже в землю и даже под землю — в блиндажи, под разные укрытия и перекрытия, в штольни, в гроты, под скалы и в скалы. На многие километры протянулись ходы — сообщения. Даже улицы появились. Даже звучат названия: Пехотная, Матросская, Саперная, Далекая, Госпитальная. Часто услышишь теперь слова:

— Братишки, привет с Пехотной!

— Хлопцы, поклон с Матросской!

— Я пошел на Саперную.

— Я поплыл (в смысле — пошел) на Далекую.

Однако не услышишь, чтобы кто-нибудь сказал:

— Я пошел на Госпитальную.

Или:

— Привет с Госпитальной.

Нет желающих идти на Госпитальную, нет желающих передавать оттуда привет.

Почему?

Слава о малоземельцах росла. Все чаще стали сюда приезжать корреспонденты разных газет. Вот снова приехал корреспондент. Молодой, красивый.

Оказался он дельным, быстрым, во всем дотошным. Со многими повидался, со многими поговорил. Замучил вопросами пехотинцев. Замучил вопросами артиллеристов. Терзал командиров. Выпытывал политработников. Со старичками-саперами побеседовал. Побывал на улице Пехотной, на Матросской, на Саперной и даже на Далекой. А вот до Госпитальной так и не дошел. Торопился. Уехал.

Написал он статью о малоземельцах. Положил на стол редактору. О многом было в статье рассказано. Говорилось и о малоземельских улицах. Объяснял корреспондент, что понятие улицы на Малой земле условное. Скажем, Пехотная улица — это вовсе не улица, а место, где находятся главным образом пехотные части. Матросская улица — место, где больше моряков-десантников. Саперная — это там, где расположились саперные части. Госпитальная… Дошел корреспондент до Госпитальной, задумался, написал: «Это то место, где расположился на Малой земле госпиталь».

Прочитал редактор статью. Вызвал он к себе молодого корреспондента:

— А вы на Малой земле бывали?

— Странный вопрос, — поразился корреспондент.

А редактор снова:

— Так вы на Малой земле бывали?

— Как же, только оттуда, — сказал корреспондент.

— Нет, вы не были на Малой земле, — произнес редактор.

— Был, вот удостоверение, — говорит корреспондент. И показывает удостоверение, в котором сказано, что он действительно на Малой земле был.

— А на Госпитальной улице были? — новый вопрос у редактора.

«Был», — хотел сказать корреспондент. Да как-то неудобно говорить неправду.

— Нет, не был, — признался корреспондент.

— То-то и видно, — уже мягче сказал редактор.

Объяснил он молодому корреспонденту, что одно из мест на Малой земле названо улицей Госпитальной совсем не потому, что там расположился полевой госпиталь, а из-за того, что там было самое опасное место на всей Малой земле, самое открытое из всех открытых, самое простреливаемое фашистами из всех простреливаемых. Не избежишь здесь фашистской пули. Отсюда прямая дорога в госпиталь. Вот почему и названа улица Госпитальной.

Строгим был редактор, выговор хотел объявить корреспонденту. Однако не объявил. Ограничился предупреждением.

На всю жизнь запомнил молодой корреспондент эту историю. Накрепко усвоил журналистское правило: пиши лишь о том, что своими глазами видел.

В боях за Малую землю фашисты несли большие потери. Но война есть война. Погибали и наши солдаты. Было немало раненых. Вывозили их с Малой земли на катерах. Однако многие отправке противились. Просили их на Малой земле оставить. Говорили:

— Здесь сражались, здесь ранены, здесь и поправимся.

Кто-то из хозяйственников решил побеспокоиться о раненых солдатах:

— Молоко бы им сюда. Свежее.

Кто-то добавил:

— Лучше бы козье. Оно жирнее, полезнее.

Привезли сюда и корову, а затем и козу. Имя козы — Алена.

Прибыла Алена на Малую землю. Однако случилось здесь неожиданное. Фашисты постоянно бомбили и обстреливали Малую землю. Кругом грохот, огонь и смерть. Все укрывались в такие минуты под землю: в траншеи, в окопы, в щели. В первый же день своего приезда на Малую землю попала под такой обстрел и Алена. Не погибла Алена. Нет. Укрыли ее солдаты. Однако на следующий день, когда настало время доить козу, оказалось, нет молока у Алены. Нет, словно бы вовсе никогда у нее молока и не было.

Нашелся понимающий человек, объяснил — это снаряды и бомбы во всем виноваты, это из-за страшного военного шума, разрывов и грома пропало молоко у Алены.

Оказалась теперь Алена на Малой земле как ненужный гость.

Решили Алену назад отправить.

Но тут новое и опять невероятное случилось с козой Аленой. Стояла, стояла Алена, и вдруг ни с того ни с сего сорвалась с места и быстро забилась в соседний окоп. И в ту же секунду на солдат посыпался ураган снарядов.

Сообразили солдаты, в чем дело. Раньше людей уловила Алена звук приближающихся фашистских снарядов.

Задержали солдаты на Малой земле Алену. Наблюдали теперь за козой. Только Алена в окоп метнется, сами спешат в укрытия — значит, снова начинается фашистский снарядный шквал.

• Предыдущая
• 25/53
• Следующая