Сто рассказов о войне - Алексеев Сергей Петрович - Страница 50

• Предыдущая
• 50/53
• Следующая

Так и есть. Вот вынул спички боец из кармана. Вот высек огонь. Вот подносит огонь к шнуру. И вдруг. Вскинул сапер руками. Упал на плиту и замер. «Убит!» — пронеслось.

Но нет. Шевельнулся солдат.

— Братцы, да он не убит. Он ранен.

Шевельнулся взрывник. Голову чуть приподнял. Посмотрел на плиту, на шнур. Что-то, видать, прикинул. Двинул рукой, потянулся к спичкам. Вот снова в руках у него коробок. Вот силится высечь огонь солдат. Чиркнул спичкой. Да силы малы. Не зажглась, не вспыхнула сера. Опустился вновь на плиту сапер.

Видят солдаты — плита краснеет. Теряет и силы боец, и кровь. Но нет, не сдается солдат. Снова потянулся к спичкам. Снова в руках у него коробок. Чиркнул спичкой. Горит! Тянет спичку к шнуру, дотянулся. Побежал к взрывчатке дымок, закурился змейкой.

— Прыгай, прыгай! — кричат солдаты саперу.

Лежит на плите сапер.

— Прыгай! Прыгай!

И только тут понимают солдаты — нет сил у сапера спрыгнуть.

Лежит на плите герой.

Грянул взрыв многотонной силой. Взлетели в небо плиты и камни. Открылся проем в завале. Устремились в него солдаты.

Вечная память отважным. Вечная слава храбрым.

Рядовой Михаил Панкратов только-только был призван в армию. Провожают его родители.

— Не опозорь наш солдатский род, — сказал отец Павел Филиппович.

— Пусть храбрость в бою не покинет тебя, — сказала мать Прасковья Никитична.

Излишни родительские наставления. Горд за судьбу молодой солдат. Рвется скорее сразиться с фашистами.

Бежит эшелон на запад. Гудит паровоз на подъемах. Колеса стучат на стыках. Лежит солдат на вагонных нарах, о делах боевых мечтает. Вот гонит он, вот бьет он врага, разит огневым автоматом. Вот смело идет в разведку, тащит назад «языка». Вот первым бросается в наступление, врывается первым в неприятельский город-крепость, гвардейское знамя вздымает к небу. Мечтает солдат о подвигах. Скосит глаза на грудь — грудь в боевых наградах. Торопит судьбу солдат.

— Быстрее, быстрее, — кричит паровозу.

— Быстрее, быстрее, — кричит вагонам.

Несутся один за одним километры. Пробегают мимо поля, леса, города и села.

Вот бы попасть под Берлин, на Центральное направление — лелеет мечту солдат. Улыбнулась судьба солдату — попал на Центральное направление, в армию, шедшую на Берлин.

Рад безумно Панкратов такой удаче. Срочно пишет письмо родителям. Пишет не прямо, время военное — прямо писать нельзя, пишет намеком, однако понять нетрудно, что на Центральном солдат направлении. «Ждите вестей из Берлина», — кончает письмо Панкратов.

Отправил письмо. Опять о делах боевых мечтает. Вот вступает солдат в Берлин. Вот с победой дома его встречают.

Дождался Панкратов великого дня. Рванулись войска в наступление.

Но что такое?! Ушли войска. Однако задержалась рота Панкратова.

Панкратов и другие бойцы к старшине:

— Что же такое, Кузьма Васильевич?

— Тихо, тихо, — сказал старшина. Голос принизил, ладонь поднес к губам. — Особое будет для нас задание.

И верно. Прошел день, посадили бойцов на машины. Глотнули бензин моторы, покатили вперед машины.

Сидят в кузовах солдаты. Довольны судьбой солдаты. Честь им оказана — особое им задание.

Намотали колеса версты, подкатили машины к огромному полю. Сиротливо, безлюдно поле, изрыто воронками, истерзано ранами.

— Слезай, — прозвучала команда.

Спустились с машин солдаты. Построил бойцов командир:

— Товарищи, — кинул рукой на поле.

— Что бы такое? — гадают солдаты. — Может, секретный объект на поле? Может, завод или штаб подземный?

— Товарищи бойцы, — повторил командир. — Мы получили почетное задание — вспахать и засеять поле.

Все так и ахнули.

— Вот так почетное! Вот так задание!

Однако приказ есть приказ. За работу взялись солдаты.

Но не успокоился Панкратов, вместе со всеми ропщет:

— Вот так попал на Центральное направление! Что же домой я теперь напишу? Что же сообщу родителям?

В эту минуту и оказался рядом с Панкратовым старшина. Посмотрел старшина на молодого солдата, сказал строго:

— Так и напишешь. Не там, — показал на запад, туда, где догорали бои за Берлин, — а тут и есть центральное направление. Не для смерти и боя родились люди. Жизнью и миром велик человек.

Притих, умолк Панкратов. Притихли другие солдаты.

Вонзились плуги в весеннюю землю. Радость жизни навстречу брызнула.

Ворвались войска в Берлин. Пробивают дорогу к центру. А в это время другие части с севера, с юга обходят город. Окружают они Берлин. Наступают навстречу друг другу два фронта — 1-й Белорусский и 1-й Украинский. Рвутся солдаты к победной встрече. В первых колоннах идут танкисты.

Бывшие лейтенанты Петр Еремин и Василий Дудочкин, в 1942 году они принимали участие в окружении фашистов под Сталинградом, давно уже не лейтенанты. Майоры они.

Повзрослели. Закалились. Оба в наградах. Словом, бойцы бывалые.

Всякое было за эти годы. Сводила судьба друзей. Разводила. Смерть проходила рядом, рядом совсем дышала. Нелегок их ратный путь. То вместе они сражались. То снова по разным фронтам и армиям.

Вот и сейчас. Служил Еремин во 2-й гвардейской танковой армии на 1-м Белорусском фронте у маршала Жукова. Служил Дудочкин в 4-й гвардейской танковой армии на 1-м Украинском фронте у маршала Конева.

Мечтали друзья вместе войну закончить. А нынче ищи солдата в поле.

Обходят войска Берлин. Пробивают дорогу танки. Все ближе, все ближе к заветной цели.

И вот 25 апреля в 12 часов дня сомкнулись войска за Берлином. Схвачен Берлин в «мешок».

Бросились танкисты навстречу друг другу. Радость бушует в людях. Бежит Еремин. Бежит Дудочкин. Бывают же в жизни порою встречи.

— Петя!

— Вася!

Метнулись оба. И жмут в объятиях один другого. До слез. До боли. Вот это встреча!

А рядом двое. Совсем безусых. Два лейтенанта. Бегут друг к другу.

— Григорий!

— Паша!

— Как мы с тобой тогда, у Волги, — сказал Еремин.

И вдруг то поле под Сталинградом, тот снег пушистый, тот день великий встревожил память. Стоят майоры, и снег пушистый перед глазами.

Подбежали лейтенанты друг к другу, расцеловались.

— Григорий!

— Паша!

Вдруг оба видят: стоят майоры. Стоят и смотрят. Смутились лейтенанты. Зарделись оба.

И отвернулись тогда майоры. Зачем смущать им лейтенантов.

А слева, справа сюда сходилось все больше силы, все больше стали.

Берлин отрезан. Фашизм в капкане.

Йозеф Клаус на фронте не был. Не убивал он русских. Не жег селений. Он мирный житель. Служил в тылу он. Ковал железо. Точил снаряды.

Район Шпандау. Живет здесь Клаус. Спокоен Клаус. На фронте не был.

И фрау Клаус спокойна тоже. Йозеф Клаус на фронте не был. Не убивал он русских. Не жег селений. Он мирный житель. Служил в тылу он. Ковал железо. Точил снаряды. При чем здесь Клаус? Он мирный житель. Другие будут за все в ответе.

И дети тоже совсем спокойны.

Йозеф Клаус на фронте не был. Не убивал он русских. Не жег селений. Он мирный житель. Служил в тылу он. Ковал железо. Точил снаряды. Он чист, как ангел.

Спокойны дети. Спокоен Клаус.

Кругом в Шпандау идет сраженье. Вдруг грохот рядом. Снаряд со свистом в окно ворвался. Взрыв дернул стены. Осели стены.

Уцелела чудом каким-то фрау. Сохранились чудом каким-то дети.

А Клаус рухнул. Лежит, а рядом лежит осколок. Взял в руки Клаус. На срезы глянул:

— Из нашей стали…

Сказал и умер.

Йозеф Клаус на фронте не был. Он мирный житель. Ковал железо. Точил снаряды.

За что ж, скажите, конец столь дикий?

Рыдают дети. Рыдает фрау.

Берлин в апреле. Район Шпандау.

На одной из берлинских улиц остановилась походная кухня. Только что затихли бои. Еще не остыли от схваток камни. Потянулись к еде солдаты. Вкусна после боя солдатская каша. Уплетают за обе щеки солдаты.

• Предыдущая
• 50/53
• Следующая