Далеко от Москвы - Ажаев Василий Николаевич - Страница 4

• Предыдущая
• 4/164
• Следующая

Нефть с острова Тайсин должна поступать на материк к нефтеперегонному заводу города Новинска кратчайшим путем по трубопроводу — в этом смысл строительства. Надо избежать трудных перевозок по морским и речным путям, с переливом черного золота из морских судов в речные. Зимой пути замерзали, подача нефти с острова прекращалась. За долгую зиму нефть скапливалась на Тайсине в громадных количествах. Зависимость от зимы, от транспорта давно уже сковывала развитие добычи. Тайсин мог давать горючего значительно больше, чем удавалось вывезти по протяжным водным путям. Нефтепровод был жизненно необходим: он удешевлял- горючее, избавлял от огромных потерь на перевозках и, главное, позволял бесперебойно, круглый год, доставлять нефть к заводам.

Грубский настойчиво подчеркивал трудности строительства. Многокилометровая трасса проходила по диким таежным местам с грядами высоких сопок, водными преградами и маревыми участками. Впервые предстояло строить нефтепровод в условиях короткого летнего сезона и длительной зимы с буранами, снежными заносами и пятидесятиградусными морозами; никакого опыта не было. Зимние месяцы, по мнению Грубского, следовало совсем сбросить со счетов, так как авторитетнейшие иностранные специалисты в своих пухлых трудах категорически запрещали сварку и укладку трубопровода в зимнее время. Некоторые сложные технические вопросы оставались пока еще нерешенными. Война принесла новые трудности, усложнила положение. Необходимо развозить трубы и материалы по трассе, а дорог нет, и постройка их потребует много времени и сил. Предстоят трудоемкие земляные работы, а рабочих рук нехватает — где их теперь брать? Как рассчитывать на полную укладку нефтепровода, если трубы и оборудование поступили не полностью и неизвестно, можно ли рассчитывать на их поступление? Кадры плохие, с ними немыслимо вести дело, а на пополнение надеяться нечего.

Жалобам Грубского, казалось, не будет конца. Когда он все-таки умолк, Беридзе сказал с иронией:

— Да, задача нелегкая, трудностей много. За ваше подробное сообщение остается только поблагодарить вас. Но вы не рассказали главного: как перестроена техническая концепция проекта в связи с новым правительственным постановлением. Срок укладки нефтепровода сокращен с трех лет до одного года. Прошу вас затронуть и этот вопрос.

— Этот вопрос затронут нами в докладной записке главному управлению. Я полагал, она вам известна. У меня есть копия, можете с ней ознакомиться.

— Я читал ее в Москве. Вы утверждаете, что невозможно построить нефтепровод в один год. И все, кончен разговор?

— Повторяю: из этого отведенного нам единственного года с его двенадцатью месяцами — семь месяцев приходится на зиму.

— Но на ваш обстоятельный доклад Москва дала совершенно ясное указание — безоговорочно приступить к практическому выполнению постановления правительства и, в частности, перестроить проект.

— Мы сами понимаем: постановление правительства надо выполнять безоговорочно и практически. Однако не лучше ли честно сказать правду о нереальности срока, чем обманывать правительство нечестными, в сущности, попытками сократить время в три раза?

— Почему же нечестными? — Большие глаза Беридзе заблестели.

— Скажу — почему. Правительство в плане ведения войны рассчитывает, очевидно, на наш нефтепровод и поэтому решается расходовать на его постройку драгоценную людскую энергию и материально-технические средства. Не является ли гражданским долгом нашим доказать, что людей и средства надо переключить на службу войне в другом месте, где все затраты принесут немедленную помощь фронту?

— На данную тему вы послали вторую обстоятельную докладную записку? — спросил Беридзе.

— Мы послали телеграмму. Смысл ее такой: находясь в полном здравии и при твердой памяти, не можем отказаться от точки зрения, изложенной в первой докладной записке.

— Кочка зрения, кочка зрения! — с досадой выкрикнул Беридзе. — Зря вы потратили дорогое военное время на сочинение докладных. Вас загипнотизировали десять томов проекта, вы привыкли к нему, как к жене. Надо было смело и решительно пересмотреть это довоенное произведение, вместо того чтобы ревизовать постановление правительства.

Грубский встал. Он был взволнован не менее Беридзе, но сдерживался.

— Вам предоставляется сделать то, что мы не сумели: проявить смелость, решительность и прочие львиные качества, которых у нас не оказалось. Рад буду лицезреть ваши подвиги, — сказал он почти спокойно и вышел.

Беридзе быстро бегал по кабинету, сцепив пальцы за спиной и немного ссутулившись.

— Этот индюк умоет теперь руки-ноги и будет стоять в стороне, хихикая над нами, — сказал он, подойдя к Алексею, безучастно сидевшему на подоконнике. — Что ты скажешь?

— Про индюка скажу так: в его рассуждениях есть логика. Я даже и не ожидал от него такой прямолинейности.

— Может быть, логика есть, но рассуждает он позорно, — отрезал Беридзе.

— Позорно? Думается, что он судит трезво. Немцы зашли далеко, катятся бронированной лавиной на Москву, судьба войны решается днями. Кому нужен нефтепровод, если даже он будет готов не через три года, а через год? Или скоро будет решительное сражение, и мы разобьем их. Или...

— Алексей, замолчи! — крикнул Беридзе. В один прыжок он очутился возле Ковшова.

Инженеры стояли у окна лицом к лицу: Алексей — побелевший, как бумага; Беридзе — красный от возбуждения.

— Запомни, вколоти в свою вздорную башку: никаких «или»! Война продлится столько, сколько понадобится для победы. Если нужно — год! Если нужно — три года, пять лет, десять лет! И еще вколоти в свою башку: раз правительство решило продолжать стройку нефтепровода, значит он нужен дозарезу и не позднее, чем через год. — Беридзе перевел дыхание и сказал более уравновешенно: — Разве нас посылали сюда затем, чтобы мы поддерживали всякую сомнительную «логику»?

— Меня сюда не посылали, — быстро сказал Алексей и отвернулся. Он понимал, что неправ, но не сумел подавить духа противоречия и жестко добавил: — Тебя посылали. Меня ты прихватил просто для веселой компании.

Беридзе долго молча смотрел на Ковшова. Руки его, сжатые в кулаки, поднялись, глаза потемнели от гнева.

Алексей будто не замечал состояния Беридзе, но, чувствуя необходимость оборвать разговор, лег на подоконник и недовольный собой, огорченный тем, что нанес обиду товарищу, невидящими глазами глядел в широкую даль за окном.

— Я за тебя поручился перед Батмановым, — задыхаясь, проговорил Беридзе. — Я сказал ему, что уверен в тебе, как в самом себе. Не заставляй же меня сомневаться в этом, если тебе дорога наша дружба и все святое! Ты слышишь, что я говорю?

Ковшов не отозвался. Беридзе взмахнул обеими руками, резко повернулся и стремительно вышел, почти выбежал из комнаты.

У Алексея оставалось много свободного времени в эти первые дни жизни в Новинске. Работа сводилась пока к ознакомлению с материалами проекта и отчетными документами. К тому же, после неожиданной их размолвки, Беридзе обособился и перестал разговаривать с Алексеем, хотя занимались они по-прежнему в одном кабинете.

На третий день Ковшов отправился пешком в город, на почту. От управления, расположенного в привокзальном районе, до города было восемь километров. Алексей свернул с пыльной ухабистой дороги, направился к сопкам, укорачивая путь. Издали, под солнцем, сопки казались как бы застланными коричневым бобриком. Когда Алексей приблизился, они стали мохнатыми и очень пестрыми.

По пути из Москвы, в поезде, Беридзе рассказывал Алексею о Дальнем Востоке, суля много интересного и нового. Действительно, дальневосточная природа поражала с первых же шагов.

Склоны сопки, на которую поднялся Алексей, покрывал низкорослый дубняк. Ржавые большие листья его мертвенно шелестели, колеблемые ветром, но не опадали. Поднимавшиеся над дубняком ветви лиственницы были оголены. Иглистый наряд этого осыпавшегося к зиме хвойного дерева хрустел под ногами. Все не так, как в Подмосковье: листья дуба остаются зимовать на ветвях, а хвойное дерево именуется лиственницей потому, что хвоя с него к зиме опадает...

• Предыдущая
• 4/164
• Следующая