Далеко от Москвы - Ажаев Василий Николаевич - Страница 89

• Предыдущая
• 89/164
• Следующая

— Жалея вашу семью, я, пожалуй, изменю свое решение, — жестко сказал он. — Вы останетесь на стройке, но не на проектировочной работе. Вас переведут на трассу, и вы будете там претворять в жизнь проект Беридзе. Так вы скорее оцените его.

Фурсов хотел возразить. Тополев не дал ему говорить.

— Ступайте! — приказал он.

Оставшись один, Кузьма Кузьмич в нетерпении зашагал по кабинету: хотелось и дальше что-то решать, делать, во что-то вмешиваться. Он услышал попискивание селектора и торопливо надел наушники. Некрасов с третьего участка вызывал Ковшова.

— Здравствуй, старый товарищ! — приветствовал Некрасова Кузьма Кузьмич. Инженеры знали друг друга по совместной работе на других стройках. — Это я, Кузьма Тополев. Не узнал?

— Давненько не слышал твоего баса, вот и не узнал! — Некрасов не скрывал своего удивления.

— Зато сразу обрадую тебя.

— Чем же это?

— Ты жаловался, что не удается тебе использовать твой опыт подрывника.

— Сам знаешь, на этой стройке почти не делаем взрывов, а это главная моя специальность.

— А если нашлась работа для тебя? И еще какая!

— Что-то мудришь ты там, старик. Говори понятнее.

— Садись-ка ты, друг, в машину и приезжай сюда... Все поймешь...

— Как это так, приезжай? На это надо распоряжение Батманова или Беридзе.

— А я для тебя не начальство?! Садись в машину и приезжай! Понял?

Проектировщики вошли в кабинет целым табуном, предводительствуемые Гудкиным, и сложили перед Тополевым кипу листов проекта.

Кузьма Кузьмич склонился над столом и на несколько минут жадно припал к чертежам. Особенно привлекало его все, что относилось к работам на проливе. Не удержавшись, старик начал переделывать один из чертежей с изображением процесса сварки труб на льду. Петя Гудкин подскочил к столу — ему жаль было своей работы, исполненной с предельным усердием. Кобзев остановил техника за руку, все уставились на Тополева. У старика горели глаза, рука с карандашом неистовствовала, от всей преобразившейся фигуры старого инженера словно излучалось электричество. В одну минуту на готовом чертеже появилась сеть поправок, строчка новых расчетов.

— Будем делать иначе! — откинулся Кузьма Кузьмич на спинку стула. — Придется многое переработать.

Кобзев, за ним и остальные проектировщики подошли посмотреть, что начертил старик на ватмане. Но он положил большую, с синими венами руку на чертеж.

— Сюда пока нечего смотреть, это частность. Речь пойдет о перестройке всего сделанного по организации работ на проливе. Скажите мне, какое у вас дано решение по рытью траншеи на этом участке?

— Решения, по существу, нет. Это белое пятно в проекте, — ответил Кобзев. — Я надеюсь, Беридзе и Алексей Николаевич принесли нам что-нибудь с трассы.

— То-то и оно — принесли! Вот и нет теперь белого пятна! — торжествующе сказал Тополев. — Траншею будем делать взрывами!..

Насладившись произведенным впечатлением, он попросил всех сесть и начал излагать суть своего предложения, не упоминая, что он и есть его автор. На самом интересном месте его объяснения прервал приход секретаря начальника строительства: Тополева вызывал к себе Батманов.

«Ага, старик, ты входишь в моду!» — удовлетворенно сказал себе Тополев. Он догадывался, ждал, что его вот-вот позовут. Он почти бежал по коридору; Кобзев и Гудкин едва поспевали за ним.

— Кузьма Кузьмич, досказали бы до конца, а то теперь и работать не сможем до вашего возвращения, — упрашивал Гудкин.

Тополев не слышал. Он все ускорял шаги. Усы его шевелились, чуть слышно старик напевал басом:

Его неудержимо влекло желание действовать, бороться, захватывала та полнота жизни, которую можно назвать счастьем.

Перед тем, как выехать с инженерами в Рубежанск по вызову уполномоченного Государственного Комитета Обороны, Батманов созвал у себя большое совещание. Речь должна была идти о новом проекте. Теперь в управлении не нашлось бы, пожалуй, явных противников нового проекта, исключая Грубского. Однако и не всех можно было назвать в полной мере сторонниками предложений Беридзе. Предложения эти опрокидывали обычные представления, они казались настолько смелыми, что некоторые инженеры, не возражая против них и даже восхищаясь ими, не были при этом уверены, удастся ли их осуществить. Кое-кто еще и не понимал Беридзе, считал его инженером талантливым и опытным, но сверх меры увлекающимся, способным на безрассудный риск.

Батманов, воочию убедившийся, как сами строители трассы ратуют за новый проект и, собственно, живут уже по его законам, знал, что отказ от него теперь невозможен. Вместе с тем, предстоящая поездка в Рубежанск и это предварительное совещание не были для него только формальностью. И он и Залкинд, решив столкнуть Беридзе и Грубского в своеобразном поединке, хотели подвергнуть новый проект последнему испытанию. Оба понимали, на какой риск они отважились, дав свободу Беридзе в его практических действиях — ведь новый проект осуществлялся, не будучи еще утвержденным. Если в Рубежанске, а потом в Москве одобрят предложения Беридзе, все встанет на свое место. А если Беридзе в чем-то неправ и верх возьмет осторожная аргументация Грубского? Тогда стройка попала в тупик, и они, ее руководители, понесли бы наказание по всей строгости военного времени.

Все, кого вызвал к себе Батманов, чувствовали серьезность момента. Самый созыв совещания настораживал людей. Гречкин, идя по коридору с Филимоновым, обеспокоено говорил:

— Мы верим в Беридзе, а вдруг он ошибается? В Рубежанск-то недаром вызывают. Да и Москва, наверное, тоже сигнал дала Писареву: разбирайся, что они там натворили!.. Как ни говори, люди годами трудились над проектом, а наш грузин сразу его перевернул!

Гречкину хотелось в разговоре рассеять свои сомнения, но Филимонов, по обыкновению, молчал.

Люди пристально следили за начальником строительства, стараясь по его виду угадать, что их ожидает. Батманов, как всегда, был спокоен и деловит, вступительное слово его и не усилило сомнений, и не успокаивало. Было похоже на то, что он решил не влиять на ход дела. Оглядывая собравшихся, начальник строительства видел, какие чувства ими владели. Эти чувства отражались не только на лице Гречкина, ничего не умевшего скрывать, но и на непроницаемой физиономии Филимонова. Батманов невольно подумал, что никогда еще в его работе не возникало положения более сложного, чем сейчас. Именно теперь, когда его трудовая армия была готова к бою, все могло провалиться.

«Противники» разместились друг против друга. Как-то так случилось, что Грубский остался в одиночестве — никто не сел рядом с ним или даже вблизи от него. Первым, вопреки ожиданию, получил слово Беридзе. У Гречкина удивленно поднялись брови: Батманов словно нарочно ставил главного инженера в менее выгодную позицию.

Беридзе, держа перед лицом отпечатанный на машинке доклад, начал излагать его спокойно и размеренно. Но, перейдя к главному — к переносу трассы на левый берег — он разгорячился, отложил доклад в сторону и без передышки проговорил более часа. Алексей по ходу изложения его мыслей тут же демонстрировал листы ватмана с чертежами и схемами. Речью своей, страстной и живой, Беридзе увлек всех и, когда сел на место, собравшиеся не удержались от аплодисментов.

Затем поднялся Грубский. Перед ним грудой лежали тома старого проекта в синих дерматиновых переплетах. Он заговорил, положив на них руку, и этот жест как бы предопределил характер его выступления. Грубский почти не касался старого проекта — нужно ли де говорить о нем, вот они, десять томов, их со счета не скинешь. Он только критиковал предложения Беридзе, и критика его не была лишена аргументов. Он говорил убежденно и с легкостью, это производило впечатление. Беридзе, не сводивший с него горящих глаз, вспыхнул.

• Предыдущая
• 89/164
• Следующая