Тайной владеет пеон - Михайлов Рафаэль Михайлович - Страница 7

• Предыдущая
• 7/99
• Следующая

Солдаты захохотали.

— Приказ есть приказ, — сказал один. Появился хозяин отеля.

— Сеньоры, я сам прослежу, чтобы все было в по­рядке. Вот разрешение старшего по караулу. Эй, дви­гайтесь, черномазые!

Работа закипела.

Каталина прижалась к бетонированной стене под­вала, стараясь, чтобы свет на нее не падал.

— Росита, — услышала она шепот в маленькую от­душину над головой.

— Дева Мария... Это Роб!

— Узнала? Хорошо. Ты такая же тоненькая?

— Я еще тоньше, чем была, Роб.

— Тогда пролезешь. Подними руки и не пугайся. Ты попадешь прямо в бочку. Может, будет больно — не кричи.

Большие сильные руки грузчика оторвали ее от зем­ли, протащили сквозь бетонную стену, втянули в бочку. Росита поджала ноги, и Роб захлопнул крышку. В ту же секунду Росита услышала, как над ее головой сказал солдат:

— Живей откатывай бочки. Здесь запрещено задер­живаться.

У ворот часовые для порядка постучали по бочкам. Когда добрались до бочки с девочкой, Роб вдруг громко запел:

— Проезжай! — крикнул со смехом солдат. — Рас­пелся.

Через час Каталина была далеко за Пуэрто. А еще часом позже хозяин отеля жалобно говорил бармену:

— Это ужасно, Гарсиа! Она исчезла! Фоджер сживет меня со свету! Ведь ее рекомендовали мне... Что де­лать, что делать?

Бармен поддакивал:

— Да, вам придется трудно, шеф... На вашем месте я бы сказал Фоджеру, что у девчонки заболел кто-то из родных и вы отпустили ее в провинцию.

Он хорошо знал Фоджера и решил отвести подо­зрение от себя и кельнера.

— Бог мой, Гарсиа, это же чушь. В подъездах часо­вые...

— А разве вы не могли вывести ее своим ходом?

— Значит, я нарушил приказ? Нет, Гарсиа, нет...

Не знаю, что лучше, шеф. Сослаться на забывчи­вость или быть заподозренным в нелойяльности[11] к режиму Армаса.

— Меня? Заподозрить? Да мой отец американец, сэр!

— Не горячитесь, шеф. Разве они вешают только гва­темальцев?

Когда Фоджер узнал, что Норкман отпустил Ката­лину, он пришел в ярость. С хозяином отеля даже не го­ворил. Вызвал капитана и приказал:

— Идите по свежим следам, капитан. Девчонку искать уже бессмысленно. Но у нее были сообщники. Мне нужны они.

Он вызвал полковника:

— Дон Леон, предлагаю исследовать мальчишку серьезнее.

Полковник замахал руками.

— Я знаю его с детства. И охота вам заниматься мальчишкой!

— В операции «Кондор» мальчишек не существует, полковник. Есть только сторонники операции и ее враги.

Рио Дульсе... Как много народной ласки заключено в этом сладкозвучном названии реки, плавно вливаю­щейся сквозь ворота из скал и лесов в бухту Атлантиче­ского порта Ливингстон! Река Нежности и Спокойствия, Сладости и Пресных Вод, Кротости и Прелести...

Нет, не авантюристы Кортеса,[12] боящиеся каждой тени на скалистых берегах, придумали реке это имя. Не солдаты испанского короля, воздвигнувшие в среднем течении Рио Дульсе военный порт, восторгались ее ти­хими водами. И не фруктовщиков из Чикаго и Бостона, спешащих вывозить по Рио Дульсе плоды с ближних плантаций, поражали плавные изгибы ее берегов, чет­кие силуэты лесных массивов, казалось, уходящие в глубь прозрачных вод... 

Гватемальцы издавна любили свою Рио Дульсе. Ка­жется, на ее берегах сыщешь все, чем богата щедрая природа. Заросли тропического леса с вековыми гиган­тами и молодые поросли плодоносящих деревьев. Самые дорогие породы красного дерева, загороженные от лесо­рубов непроходимой стеной джунглей, и изрезанные по­лосами деревья-чикле, вдоль стволов которых сочится смолистая масса. Посадки бананов и какао. Мурлыкаю­щие ягуары на пути к добыче. Бабочки с крыльями — маленькими парусами, пугающие  своими  размерами даже тропических хищников. Бесконечные косяки рыб, благодаря которым дно Рио Дульсе превращается в ярко-серебристое панно...

А тот, кто любит неожиданные открытия, сядет в лод­ку и смело направит ее вверх по течению. Лодка будет скользить в густом тумане, оседающем на вас тяжелыми каплями. Отвесные лесистые берега почудятся бесконеч­ной шеренгой великанов с мохнатыми шапками. Потом шапки начнут высветляться и уступят место известко­вым скалам, окружающим вас с трех сторон. Кажется, еще удар веслом —и лодка врежется в береговую стену, но в эту секунду вы замечаете узкую щель в стене и вклиниваетесь в бурлящий поток. Опять тупик — и но­вая щель, и новый тупик... Так по извилинам речного лабиринта путешественник пробивается сквозь скалы, которые природа словно нарочно воздвигла на пути иноземцев в сердце страны.

Неожиданно скалы расступаются — и все, о чем мо­жет мечтать самый требовательный поэтический вкус, предстает перед взором смельчака. Он увидит тихую гладь Рио Дульсе, широкий разлив вод, отражающий и сизые очертания лесов и багряный силуэт гор, освещен­ных первыми лучами солнца. Он увидит, как Рио Дульсе распадается на извилистые рукава, легко, словно в танце, обегает бесчисленные лесистые островки, задерживается в глубоких заводях, о чем-то шепчется с серпообраз­ными отмелями, весело перекликается с птицами в ка­мышовых зарослях и дальше снова сближает берега, чтобы сообщить им свою тайну.

Кто знает, может быть, Рио Дульсе заметила на одном из островков то, что ускользнуло от внимания путешественника и мимо чего не пройдем мы, читатель. Собственно, островок, о котором идет речь, был островом не во всякую погоду. Некогда он смыкался с высоким неприступным берегом, но сильное течение Рио Дульсе пробило брешь в перешейке, расширило ее, изъело камень и почти отделило скалистый полуовал от суши. И только в безветренные дни узкий известко­вый мостик, выступая слегка над речной гладью, напо­минал о мощи воды.

Рукав Рио Дульсе здесь петляет, и даже вблизи нельзя было бы увидеть, как два человека скользнули вдоль отвесной береговой стены и, плавно опустившись в лодчонку, несколькими толчками шеста добрались до островка. Легкий свист — и веревочная лесенка поднята на береговую стену, а другая, с островка, сброшена к ногам гребцов. Они укрывают лодку в камнях, лезут вверх, но исчезают раньше, чем добираются до гребня. Какая-то дыра поглотила обоих. Не видно ни людей, ни лестницы, ни лодки. И, если кто-нибудь проплывет мимо, он ни за что не догадается, что слева и справа за камнями притаились вооруженные люди, а чуть по­ниже, в небольшом углублении два гватемальца ведут разговор, который многое решит в жизни страны.

— Давно мы не виделись, товарищ Ривера, — сказал высокий человек с профилем четким, строгим, будто вы­битым на медали, и в серых глазах его блеснул огонек удовольствия.

Видно было, как искренне радуется он другу.

Человек, которого он назвал Риверой, был моложе. Ни один седой волос не блестел в его густой шевелюре, разделенной пробором. Это был подвижный и, как можно догадаться, наблюдательный человек, жадно приглядывающийся ко всему, что происходит вокруг. Голос его был мягким и даже, когда доходил до ше­пота, не терял своей приятной бархатистости. Иногда во время беседы Ривера неожиданно замолкал, к чему-то прислушивался, и тогда его по-детски оживленное лицо вдруг суживалось и он напоминал нахохленную птицу. Могло создаться впечатление, что человек этот опасается посторонних.

Разные были эти люди — быстрый, гибкий, как лесная кошка, остроумный Ривера и его немного медлительный спокойный спутник, смуглое лицо которого не теряло своих благородных очертаний ни в минуту гнева, ни в минуту опасности. И все же что-то их роднило. Может быть энергия, столь разная по своему характеру, таящаяся в обоих.  Может быть, теплота, струящаяся во взглядах или, наконец, то умение взвешивать свои слова и впитывать в себя слова другого, которое придавало этой встрече характер не столкновения, а содружества.

• Предыдущая
• 7/99
• Следующая