Стража Лопухастых островов (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 14
- Предыдущая
- 14/150
- Следующая
— Ваше тыквосердечное величество, — сладко сказала она, — дело решается очень просто. Воспитывать наших милых деток по-старому в школах нельзя, это несомненно. Однако родителям такое позволено, а также и другим близким членам семей. Объявите меня родственницей всего юного населения, которое я люблю всей душой. Дайте мне титул Всеобщей Доброй Тетушки. И тогда классные наставники могут отправлять ко мне всех своих питомцев, которые нуждаются в эффективных воспитательных мерах. Уверяю вас, государь, у меня получится. Будут, как говорится, и козы целы, и тыквы зрелы.
Император испытующе посмотрел на баронессу Клавдию Лилиану фон Рутенгартен, урожденную Ку-Татамуха. Баронесса и в те молодые годы не отличалась красотой. Левый глаз ее косил, острый подбородок торчал вперед, горбатый, сплющенный с боков нос глядел вправо. Но взор ее излучал энергию, за сладкостью тона пряталась твердость характера.
— Да будет так, — с облегчением произнес Мягкая Тыква. — А то ведь недалеко и до бунта…
Скоро баронесса сделалась известной фигурой во всей Тыквогонии, а особенно в столице. Портреты ее появились в каждой школе. Успеваемость и дисциплина в императорских учебных заведениях ощутимо улучшили показатели. Педагоги потирали руки. Они в любой момент могли заполнить специальную бумажку и вручить ее нарушителю порядка:
— Отправляйся-ка, голубчик, в гости к любимой тетушке!
Всеобщая Тетушка назначила специальные приемные дни:
среда и суббота для столичных деток, воскресенье — для иногородних, которых обязаны были доставлять к ней родители. Впрочем, жителей других городов и деревень было немного. Зато юные сорванцы главного города Тыквогонии часто стояли перед тетушкиной башней в очереди. Особенно по субботам, когда дотошные классные наставники подводили итоги за неделю.
Порой очереди были длинные. Здесь ожидали своей участи и питомцы начальных школ, и гимназисты, и поварята общественных императорских кухонь, и дворцовые пажи, и мальчишки-подмастерья, и кадетики Тыквогонского военно-музыкального училища — все, кого придирчивые взрослые уличили в разных нехороших (по их взрослому мнению) делах.
Нельзя сказать, что среди ожидавших царило уныние. Юные жители тыквогонской столицы были довольно жизнерадостным и беспечным народом. Поэтому в хвосте очереди всегда наблюдалось оживление. Здесь болтали, менялись чопками, играли в «раз щелчок, два щелчок» и рассказывали анекдоты про учителей и его величество. Однако в середине вереницы настроение было уже серьезным, разговоры перемежались вздохами, смеха не слыхать. А в самой башне, в прихожей перед кабинетом баронессы, люди молча переминались и посапывали, придерживая заранее расстегнутые штаны. Оно и понятно! Из-за дубовых дверных плах иногда доносились сдержанные подвывания и жалобные просьбы о снисхождении.
Каждые две-три минуты дверь кабинета со скрипом отъезжала, из-за нее выскакивал и тут же удирал из прихожей тетушкин «собеседник». А хриплая птица Мурлыкара, сидевшая под притолокой, возглашала:
— Будьте любезны, следующий! Пр-ра-ашу вас!
Мурлыкара по размерам, по форме тела и головы (а также
по повадкам) была явная ворона. Однако перья не черные, а будто лисий мех! Откуда взялось это рыжее создание, никто не знал. Может, прилетело из самых дальних Диких областей — там, говорят, еще водились всякие неизвестные птицы-звери. Или баронесса (которая, по слухам, была немного ведьма) специально вывела такую породу. Для более сильного зловещего впечатления! Ведь у каждого посетителя баронессы и без того (ик!) кошки душу царапают, а тут еще: «Добр-ро пожаловать на пр-рием!»
Конечно, Авка все это знал лишь по рассказам. Рассказы, кстати, были скупые. Те, кто побывал у баронессы, на осторожные вопросы: «Ну как там?» хмыкали и отвечали: «Побываешь — узнаешь». И те, кто еще не побывал, сцепляли в замочек пальцы и незаметно стукали правым локтем по дереву: «Пронеси, судьба». Авка тоже, случалось, делал «замочек» и стукал, да вот не пронесло…
Что поделаешь, никто не знает своей судьбы. Говорят, подобной участи в детстве не избежал даже нынешний император, а в ту пору наследник престола. Что-то натворил он во дворце, и его в закрытой карете, окруженной конными гвардейцами, доставили к баронессе. В четверг, в неприемный для других день. Потом, когда принц сделался самодержцем, среди школьников появилась светлая надежда. Мол, скоро новое величество отменит на денек закон о запрете смертной казни и велит оттяпать Всеобщей Тетушке голову. Или, по крайней мере, отправит ее в бессрочную ссылку подальше от столицы. Но ничего подобного не случилось. Мало того! Скоро стало известно, что государь пожаловал баронессе фон Рутенгартен медаль ордена «За бескорыстное тыквоусердие» второй степени.
Вот и пойми этих взрослых!.. Среди старших школьников даже возникла тайная организация «За свержение!». Но вскоре оказалось, что свергать императора не надо, потому что человек он незлобивый и правитель довольно мудрый. Даже не отправил к баронессе ни одного из разоблаченных подпольщиков. Только повелел каждому из них поставить отметку «хуже некуда» по грамматике, потому что очень уж безграмотно писали они свои листовки…
Баронесса за долгие-долгие годы педагогической службы постарела, конечно. Однако сил и твердости характера не утратила. Порой жаловалась в ГВИПе на утомление, но уходить на пенсию не желала и от помощников отказывалась. «Простите за нескромность, но где вы найдете людей с моим талантом воспитателя?»
Все это вспоминалось Авке на ходу, само собой, позади главных мыслей и чувств. Какие чувства — это (ик!) понятно. А мысли… в общем-то, и они понятные.
Может, все-таки удрать куда-нибудь и спрятаться, пока все не позабудется? Но ведь мама с папой с ума сойдут: куда девалось младшее дитя? К тому же трусить и уклоняться от встреч с баронессой считалось у мальчишек неприличным. Не совсем гугнига, но все же явное малодушие, и «бзяку-бояку» можно заработать запросто. Нет уж, будь что будет…
Ноги двигались не очень-то быстро, но все же доставили беднягу к жилищу баронессы фон Рутенгартен. Серый, из крупных булыжников дом придвинулся к Авке вплотную. Он был зловещий, как старинная тюрьма на площади Императора Клумбуса Покорителя. Правда, тюрьму эту Авка видел лишь на картинках, ее четыре века назад разнесла по камушкам армия мятежных ремесленников.
От брусчатого тротуара к сводчатому входу в башню вела сквозь гусиную траву и одуванчики хорошо натоптанная тропинка. И никого поблизости не было, только цвиркали кузнечики. Мирно так… Все с той же ледяной тыквой в животе Авка (ик!) пошел по тропинке. Потянул за кольцо массивную наружную дверь. Она отошла неожиданно легко. Авка пинком прогнал последнюю мысль о бегстве и шагнул в сумрак башни.
Впрочем, не такой уж сумрак. В два оконца падали лучи. Освещали длинные лавки вдоль каменных стен. Было зябко и пахло копотью. Со щелканьем качали медный маятник могучие настенные часы. В глубине была еще одна сводчатая дверь. Над ней, на торчащей из стены балке шумно заворочалось рыжее пернатое существо.
— Госпожа бар-ронесса! К вам пр-ришли! — Голос был как у колдуньи по имени Ржавая Помидора из кукольного театра.
«Из рогатки бы тебя!» — подумал Авка, но без большой злости. Злиться всерьез не было сил. Из-за двери глухо донеслось:
— Даже в каникулы нет покоя… Ну, раз пришли, пусть заходят! — И сколоченная из сучкастых горбылей дверь медленно отошла. Кажется, сама собой.
— Пр-ра-ашу! — сказала гадкая птица. И Авка пошел. И вошел.
ТЫКВОФОН
Баронесса фон Рутенгартен оказалась не такой, как на портретах. Там она была солиднее, упитанней, не со столь кривым носом и не с таким косым глазом. А здесь — ну, ведьма ведьмой. Сидела она в широком кресле, на плечах — мохнатая, будто козья шкура, накидка.
Голос был сиплый и недовольный. Но громкий.
— Что скажете, молодой человек?
- Предыдущая
- 14/150
- Следующая
