Нексус - Миллер Генри Валентайн - Страница 76

• Предыдущая
• 76/85
• Следующая

— Прекрасно! Тогда мы сможем уехать в Европу.

— Чем скорее — тем лучше, — говорил я.

Когда мы вернулись в Бруклин, деревья уже цвели. Здесь было на двадцать градусов теплее, чем в Квебеке. Миссис Сколски встретила нас приветливо.

— Мне вас не хватало, — сказала хозяйка, провожая нас до дверей. — Да, чуть не забыла, — вдруг спохватилась она. — Без вас заходил ваш друг — кажется, Макгрегор? — со своей знакомой. Похоже, он не поверил, когда я сказала, что вы уехали в Канаду. «Не может быть!» — воскликнул он и попросил разрешения зайти в ваш кабинет. Я не знала, что и ответить — так растерялась. По поведению вашего друга я поняла, что ему почему-то очень важно показать вашу комнату своей знакомой. «Не беспокойтесь, — сказал он, — я знаю Генри с детства». Пришлось уступить, но все время, что они провели в кабинете, я была там же. Ваш друг показал женщине гравюры на стенах и книги. Мне показалось, что он стремился произвести впечатление на свою знакомую. Потом сел за стол и сказал: «А вот здесь он пишет свои книги, правда, миссис Сколски?» И снова заговорил о вас — какой вы замечательный писатель, надежный друг и так далее. Я не знала, как себя вести, и в конце концов пригласила их на чай. Думаю, они провели здесь около двух часов. Ваш друг говорил интересные вещи…

— О чем, например? — спросил я.

— О многом. Но больше всего — о любви. Он без ума от своей спутницы.

— А она что-нибудь говорила?

— Ни слова не вымолвила. Показалась мне странной. Вряд ли такая женщина подходит ему.

— Хорошенькая?

— Смотря на чей вкус, — вежливо ответила хозяйка. — Но если уж говорить правду, то она довольно простенькая, можно сказать, даже некрасивая. И без огонька. Его выбор удивил меня. Что он в ней нашел? Разве он слепой?

— Просто дурак, каких мало, — сказала Мона.

— А на меня произвел неплохое впечатление.

— Миссис Сколски, пожалуйста, если он позвонит или еще раз зайдет, скажите, что нас нет дома, — попросила Мона. — Что угодно говорите, только не позволяйте ему войти. Этот зануда нас просто достал. Вот уж олух так олух.

Миссис Сколски вопросительно посмотрела на меня.

— Да, — согласился я, — она права. По правде сказать, портрет еще приукрашен. Макгрегор гораздо хуже. Он из тех людей, у которых ум ничему не служит. Быть адвокатом он еще может, но во всех других отношениях — существо одноклеточное.

Было видно, что миссис Сколски озадачена. Ее знакомые никогда так не отзывались о своих друзьях.

— А он так тепло о вас говорил, — сказала она.

— Это ничего не меняет. Он примитивный, бестолковый… Толстокожий — вот кто он.

— Что ж… если вы так думаете, мистер Миллер. — Хозяйка попятилась к лестнице.

— У меня больше нет друзей, — добил я ее. — Я их всех прикончил.

Миссис Сколски слова не могла вымолвить от изумления.

— Он не то хотел сказать, — поторопилась Мона.

— Не сомневаюсь, — обрадовалась миссис Сколски. — Он говорит страшные вещи.

— И тем не менее это правда. Я законченный индивидуалист, миссис Сколски.

— Я вам не верю. И мистер Эссен не поверил бы.

— Когда-нибудь поверит. Только не подумайте, что он мне не нравится. Вы меня понимаете?

— Нет, не понимаю, — сказала миссис Сколски.

— А я и сам не понимаю, — признался я с хохотом.

— Да в вас черт сидит! Вы согласны, миссис Миллер?

— Вполне возможно. Его не так легко понять.

— Мне кажется, я его понимаю, — добавила миссис Сколски. — Он просто стыдится того, что такой благородный, честный, искренний и так предан друзьям. — Она повернулась ко мне. — По правде говоря, мистер Миллер, вы самый доброжелательный человек из всех, кого я знаю. И что бы вы ни говорили о себе, я буду о вас думать то, что считаю нужным… Приходите ко мне ужинать, когда распакуете вещи, договорились?

— Видишь, — сказал я после ухода хозяйки, — как трудно людям принять правду.

— Любишь ты людей шокировать, Вэл. Надо и правду уметь преподносить.

— И все-таки есть в этом одна хорошая вещь: Макгрегора она больше к нам не подпустит.

— Да ты от него до конца своих дней не отделаешься, — сказала Мона.

— Вот будет смешно, если наткнемся на него в Париже!

— Замолчи, Вэл. Одна мысль об этом способна испортить путешествие.

— Он рвется в Париж, чтобы там трахнуть свою подружку. Здесь ему не позволяют даже руку на бедрышко положить…

— Давай забудем о них, Вэл, хорошо? Меня от них в дрожь бросает.

Но как их забудешь? Проговорили о Макгрегоре и Гвельде весь ужин. А ночью мне приснилось, как мы сталкиваемся с ними в Париже. В этом сне Гвельда выглядела как кокетка, вела себя соответственно, говорила по-французски, как парижанка, и своей похотливостью довела Макгрегора до отчаяния. «Мне нужна жена, а не шлюха! — жаловался он. — Направь ее на путь истинный, малыш!» Я повел ее к священнику на исповедь, но почему-то мы оказались в борделе, где Гвельда пользовалась таким успехом, что с ней некогда было перемолвиться словом. В конце концов она и священника затащила к себе наверх, но тут вмешалась мадам, хозяйка заведения, и выкинула ее на улицу совершенно голую — в одной руке полотенце, в другой — мыло.

До завершения работы над романом оставалось всего несколько недель. Папочка уже и издателя присмотрел, своего старого дружка. По словам Моны, он собирался, если не найдет законного издателя, выпустить книгу сам. У мошенника в последнее время было отличное настроение: он заключил на бирже выгодные сделки и даже грозился тоже поехать в Европу. Разумеется, с Моной. («Не волнуйся, Вэл, когда придет время, я просто слиняю». — «А как же деньги, которые тебе должны перевести в банк?» — «И это тоже улажу, не бери в голову».)

Когда речь заходила о Папочке, у нее не было никаких сомнений и страхов. Мне казалось бессмысленным пытаться руководить ею или даже давать советы: она лучше знала, что в ее власти, а что нет. Я же имел представление об этом человеке только со слов Моны. Хорошо одетый, исключительно вежливый, всегда имеет при себе тугой бумажник, набитый зелененькими. (Менелик Щедрый.) Таким я его видел. Жалости он у меня не вызывал. Вся эта история ему явно доставляла удовольствие. Иногда я задавал себе вопрос: как Моне удается скрывать свой адрес? Одно дело жить с больной матерью, а совсем другое — хранить в секрете место проживания. Папочка мог догадаться, что Мона живет с мужчиной. Но какая ему разница, с кем она живет — с больной матерью, с любовником или с мужем, — если она вовремя является на свидания? Кто знает, может, он даже подыгрывал ей? Он явно не дурак… Но тогда почему он поощряет ее желание поехать в Европу, где она могла застрять на долгие месяцы? Тут, конечно, нужно кое-что скорректировать. Когда Мона говорила: «Папочка хочет, чтобы я посмотрела Европу», — я мысленно изменял фразу и слышал, как она обращается к Папочке: «Мне так хочется еще, хоть ненадолго, побывать в Европе!» Что касается публикации романа, то, возможно, у Папочки вначале не было намерения этим заниматься — ни через друга-издателя (если такой был), ни самостоятельно. Может, он просто пошел ей навстречу, чтобы ублажить любовника или мужа или больную мать, в конце концов. Он мог быть лучшим актером, чем мы!

А может быть — такая мысль возникала тоже — может быть, у них и разговора не было о Европе. Просто Мона любым путем намеревалась опять оказаться там.

Неожиданно предо мной возник образ Стаси. Странно, что до сих пор от нее нет известий. Не может ведь она все еще скитаться по Северной Африке! Значит, вернулась в Париж — и ждет? А почему бы и нет? Для Моны нет ничего проще, чем снять абонентный ящик на почте и еще иметь тайник где-нибудь дома, где можно хранить письма Стаси. Столкнуться со Стасей в Париже было бы во сто раз хуже, чем встретить Макгрегора и Гвельду. Как глупо, что мне раньше не пришла в голову мысль о возможной тайной переписке! Теперь попятно, почему в наших отношениях тишь да гладь…

• Предыдущая
• 76/85
• Следующая