Рыцари - Миллер Линда Лаел - Страница 47

• Предыдущая
• 47/71
• Следующая

Глориана остановила диктофон. Сдерживая рвущиеся наружу рыдания, она бросилась в ванную комнату. Там она упала на колени перед тазом — ее тошнило.

У Глорианы больше не было сил, но она не могла оторваться от этого манускрипта, будь он проклят! Глориана почистила зубы, ополоснула лицо холодной водой и вернулась на кухню. Там она опустилась на жесткий стул, включила диктофон и вновь приступила к чтению.

После этого трагического события, хотя никто и не думал винить Дэйна в происшедшем, он обезумел от горя и отчаяния. Не раз слышали, как он проклинал Бога, грозя небесам своим увесистым кулаком.

Кенбрук посвятил все свое время бесконечным попойкам в деревенской таверне и разорению земель барона Мерримонта, войска которого к тому времени были уже давно разбиты. Спустя год после смерти Эдварда за ним последовали и Гарет с Элейной: они пали жертвами свирепствующей лихорадки.

Пробежав глазами эти желтые строки, Глориана вновь разрыдалась. Душу ее пожирала боль утраты. Всю ночь провела она, склонившись над манускриптом. Глориана уже себя не помнила от усталости, выплакала все глаза. Голова у нее раскалывалась от нестерпимой боли. Выключив маленькую неутомимую машинку, шатаясь и спотыкаясь, Глориана добрела до своей спальни и не раздеваясь упала на кровать.

На следующее утро она не открыла магазин и не отвечала на телефонные звонки.

Уже сгущались сумерки, закатный свет окрашивал все в багрянец. Глориану разбудил сильный настойчивый стук в дверь. Сонная, она вылезла из кровати и, поеживаясь, побежала к двери.

— Кто там? — спросила она, не спеша открывать, держась за дверную ручку.

В ответ послышался короткий смешок, а вслед за ним знакомый мужской голос:

— Лин Кирквуд. А там кто?

Тут Глориана распахнула дверь и уставилась на своего друга.

рассмеялся, но в его взгляде сквозила нежность.

— Так с тобой все в порядке? Слава Богу! Я тебе весь день звоню и сюда, и в магазин.

— Прости, — проговорила она, отступив на шаг, приглашая Лина войти, — я так устала…

Лин прошел прямо к столу, где стоял диктофон и лежал раскрытый манускрипт, и вынул из кармана пальто новые чистые пленки.

— Ты слишком рьяно взялась за дело, — пожурил он Глориану, перекинув пальто через спинку стула, потом подошел к плите и снял чайник, чтобы наполнить его. Голос Лина почти перекрыл шум льющейся воды.

— Не надо так торопиться. Хотя, надо признаться, Стайнбет своим нетерпением напоминает сейчас кошку, подкарауливающую жирную мышь.

Глориана с отчаянием смотрела на пожелтевшие страницы рукописи. Она прочла уже больше половины манускрипта, но не нашла упоминания о своем возвращении. Значит, ей так и не удастся вырваться из этого чуждого для нее мира.

— Я не понимаю, зачем ему нужна запись, — призналась Глориана, — но в одном могу тебя заверить: эта рукопись подлинная.

— А пленка нужна вот зачем: если ты действительно прибыла из тринадцатого века, то прочтешь слова правильно, с верным ударением. Это бесценный опыт. Кто, кроме тебя, сможет сделать это?

Разговаривая с Глорианой, Лин подвел ее к столу и усадил, потом аккуратно переложил рукопись и диктофон на письменный стол Джанет. Завершив эти приготовления, он полез за посудой и зазвенел чашками и сковородками. Скоро был готов чай и поджарен аппетитно пахнущий, нарезанный ломтиками бекон.

На Глориану словно нашло какое-то оцепенение. Она молча наблюдала за действиями Лина.

— Путешествие во времени, — вздохнула она наконец, — это невозможно, и все же я здесь. Может быть, то, что мы принимаем за волшебство, просто природное явление, лежащее за пределами нашего понимания.

— Абсолютно не средневековое у тебя мышление, — отозвался Лин, взбивая миксером воздушную пену из яиц. — Но ты права. Скорее всего такое путешествие из века в век, как твое, является до сих пор неоткрытой способностью человеческого разума.

Глориана нахмурилась и закусила губу, размышляя над теорией Лина.

— Я думаю, этот переход во времени начал формироваться внутри меня. У меня возникло такое ощущение, что я что-то сделала сама, пусть неосознанно. Мне кажется, действовала сила, скрытая во мне самой.

— Потрясающе — заметал Лин, вкладывая два куска хлеба в блестящую металлическую коробку — тостер. — Ты хочешь сказать, что по собственной воле перенеслась оттуда сюда? Вернее из тогда в сейчас?

— Да, — ответила Глориана, удивляясь, почему до сих пор даже не догадывалась об этом.

— А еще какие-нибудь симптомы были? — проявил Лин свой профессиональный интерес.

— Головная боль, — припомнила Глориана, и даже сейчас боль будто бы сдавила ее виски железным обручем. Глориана прижала руку ко лбу. — Ужасная, нестерпимая головная боль, мне казалось, я умру от боли.

Лин вновь занялся едой, которую он готовил для Глорианы: с задумчивым видом добавил в яйца немного молока, перемешал все, потом выложил на тарелку подрумяненный бекон. Глориане подумалось, что если ей когда-нибудь суждено будет вернуться в тринадцатый век, то она будет вспоминать об этой вкусной, питательной и чуть пряной пище двадцатого столетия.

— Какой-то бессознательный импульс, — подвел наконец Лин итог своим размышлениям. — Как удивителен человеческий разум!

Глориана не могла с этим не согласиться. Она провела пальцами по взъерошенным волосам, положила локоть на стол и опустила голову на руки.

— Если это сделала я сама, то почему я теперь не могу вернуться обратно? Я ведь только об этом и мечтаю!

Ставя на стол тарелку с поджаренным хлебом, Лин попытался придать своему лицу веселое выражение, хотя слова Глорианы весьма опечалили его.

— Что в нем такого особенного, в этом тринадцатом веке? Мне всегда казалось, что тогда было грязно, мрачно, свирепствовали смертоносные эпидемии, люди умирали от голода или погибали на войне, царило беззаконие.

Глориана мрачно посмотрела на Лина. За прошедшие три недели она видела немало телевизионных передач, прочла множество газет и журналов.

— Все, что ты перечислил, относится и к вашему времени. Вы не избавились ни от смертельных болезней, ни от всего остального.

Лин чуть сгорбился, подавая на стол омлет и бекон. Достав тарелки и вилки, он присел к столу рядом с Глорианой, чтобы немного перекусить.

— Не стану спорить, — ответил он, — но у нас, по крайней мере, чище и каждый человек имеет гарантированные законом права.

— Да, — пришлось согласиться Глориане. Она положила себе на тарелку омлет и несколько кусков бекона, который ей особенно нравился не только потому, что он был таким ароматным и хрустящим, но еще и потому, что его можно было есть руками. — Возможно, ты и прав.

— В конце предложения я уловил непроизнесенное «но».

Глориана улыбнулась.

— Какой у тебя чуткий слух, — заметила она.

Лин смотрел на нее с затаенной грустью.

— Все дело в этом Кенбруке, — вымолвил он наконец.

— Он мой муж, — напомнила Глориана. Лин уже как-то пару раз заговаривал о Дэйне, и всякий раз она подчеркивала, что Дэйн навсегда останется единственным мужчиной в ее жизни.

— Да, — протянул Лин, — твой муж. Больше они не говорили о Дэйне. Вскоре после того, как вся посуда была вымыта, а стол прибран, Лин вернулся к себе домой, оставив Глориану наедине в манускриптом. Дочитав рукопись до конца, Глориана могла лишиться своей последней надежды на возвращение. Прежде чем приступить к чтению оставшихся страниц. Глориана наскоро приняла душ, переоделась в чистую одежду и причесалась.

Наконец Глориана решилась вновь взяться за манускрипт. Разложив листы на столе, накрытом чистой скатертью, и вставив чистую кассету в диктофон — кассеты с записью Лин увез с собой, — она начала читать вслух. Голос ее был тихим и хриплым от напряжения и страха, но она продолжала чтение.

Вот Глориана достигла коротенькой записи о смерти Дэйна. В манускрипте говорилось лишь, что он оставил свою жену Мариетту и двоих сыновей, чтобы вернуться на континент, но погиб в кораблекрушении близ Нормандии. Согласно автору, семья Кенбрука не жалела о его гибели, так как все это время он был замкнутым и угрюмым. Говорили, что Кенбрукская ведьма сглазила его.

• Предыдущая
• 47/71
• Следующая