Грязь - Миллер Рекс - Страница 11

• Предыдущая
• 11/43
• Следующая

— В моих волосах утри и змеи, и энергия электрического напряжения бегает по моим рукам, и опять по голове, поэтому мы... поэтому вот... как ты видишь, они здесь... поэтому, и затем, и поэтому я и могу... и что случилось, это вы получаете, все это смешано и наоборот...

— Да. — Он понимающе кивнул, как будто она сказала что-то путное. — Я знаю, что вы имеете в виду. Когда кто-то совершает нечто ужасное, полиция должна остановить его. Понимаете?

— Угу. Понимаю. — Старуха кивнула. Они очень хорошо разговаривали. Она посмотрела на Эйхорда: — Я вас тут раньше не видела. Вы здесь живете?

— Нет. Я живу далеко отсюда.

— Я тоже живу далеко отсюда. Я живу на планете за Луной, на другой стороне звезд, и Бог говорит свою мудрость через мой электрический язык, и я знаю, что ты здесь не живешь, потому что я тебя здесь раньше не видела, и я знаю, как вспомнить, кого я видела здесь раньше, а кого нет, а тебя я не видела и поэтому знаю, что ты здесь не живешь. Поэтому там, и там, и...

Он прервал ее мягким тоном, пытаясь успокоить:

— Да, это так.

Старуха улыбнулась, Эйхорд увидел кровь у нее во рту.

— Мадам, у вас кровь, вы себя поранили? — спросил он заботливо.

— Что?

— Ваш рот. Вы поранили себе рот?

— А я... — Она прикоснулась отвратительной, грязной тряпкой ко рту, увидела на ней кровь и засмеялась. — У меня плохие десны. Зубы у меня хорошие, это у меня десны плохие, и иногда я прикусываю их там и о-о-о...

Она отошла.

— Я говорил вам, что живу далеко отсюда. А вы, должно быть, знаете всех здесь?

— Я знаю здесь всех.

— Если кто-то тут ходит, — Эйхорд указал на свалку, где работали полицейские с телом, — вы можете сказать, кого никогда не видели здесь раньше, не правда ли?

— Угу.

— Могу поспорить, что вы их с трудом опишете...

— Я могу описать их легко, я разговариваю на многих языках, так что он сразу же знает, что будет в той части, где я вижу что-нибудь, и затем они приходят и берут это обратно, и я не смогу увидеть, что я не...

— Отлично, — сказал Эйхорд, убедившись в том, что ничего не сможет выудить из бедной старой женщины. Вытащив маленькую карточку и авторучку, он начал писать на ней, говоря:

— Я хочу вам кое-что дать и попросить, чтобы вы оказали мне небольшую услугу.

— Вы собираетесь сделать мне подарок?

— На этой карточке написаны мой домашний и рабочий телефоны. Пожалуйста, сохраните ее. Это очень важно. — Он специально говорил медленно и отчетливо, надеясь на то, что она слушает его внимательно. — Вы можете позвонить мне, если вспомните, что видели кого-то здесь сегодня вечером, кого раньше не встречали. Кого-нибудь, кто, возможно, сделал плохие вещи с той женщиной. Кого-нибудь, очень сильного. Вы подумаете над этим ради меня?

— У меня есть электрические провода, которые проходят в мои глаза, и они меня жалят, поэтому я не могу получать сигналы с Луны, пока они не посланы и... поэтому вы увидите и придете, выйдете и придете сюда. И... — Старуха откинулась назад, потом наклонилась вперед, держа карточку, которую он ей дал. Джойс уже закончил разговаривать с лейтенантом, и Эйхорд, собираясь уйти, поблагодарил женщину, но та даже не подняла глаз. Однако вслед ему она промычала что-то вроде “Ты” и “У-угу”. Он обернулся, и она сказала:

— До свидания, господин полицейский мальчик.

Эйхорд улыбнулся и помахал ей рукой.

Джек и Джойс приступили к осмотру аллеи. Они увидели около десятка других полицейских, включая двух детективов по расследованию убийств из восемнадцатого отделения, Голиза и Риордана. Эйхорд услышал, как кого-то, может быть, того молодого полицейского в форме, выворачивало, и сам едва сдержал подкатившую тошноту. Он проглотил слюну и сконцентрировался на работе. Преступник, по всей видимости, сумасшедший, но очень сильный сумасшедший, раз может разорвать человека на части. Они нашли еще пару трупов с разорванными грудными клетками. Джек вспомнил мертвого фермера, которого они обнаружили в пикапе, через дорогу от того места, где нашли тело женщины. Фермер был здоровым и мускулистым, бывший вышибала и моряк, однако убийца одолел его без усилий. Возможно, тот оказался свидетелем убийства Сильвии Касикофф, и преступник избавился от него, чтобы обезопасить себя. Но кого он убил первым — женщину или мужчину в пикапе? И почему обоих вместе? И были ли эти двое, фермер, которого звали Авери Джонсон, и женщина, как-то связаны? Не исключено, что он был ее другом или любовником. К сожалению, возможностей узнать это не так уж много.

Поработав еще пару часов, они пошли обратно к машине. Что-то промелькнуло в тени стены, и Джойс, дотронувшись до Эйхорда, показал на старьевщицу — ковыляя, она направлялась к ним.

На секунду Эйхорд представил: сейчас она скажет ему, что вспомнила, что она видела большого и сильного человека, тяжелоатлета или культуриста, и уже собирался раскрыть убийство, как если бы видел его по телевизору. Старуха вышла на свет, где стояли он и Джойс, и, улыбаясь, сказала заговорщическим шепотом:

— У Маджери в голове змеи и угри свили гнезда, и электрический ток из ее волос спускается и стреляет через волосы в ее тело. И она не может видеть, что они хотят, потому что они много задумали и приняли много решений сразу, и потому ты не знаешь, что делать и куда идти, потому что внутри столько всего творится, и как ты это объяснишь или поймешь, что только приходит из воздуха от Луны ночью, или где эти сигналы? Но они никогда не останавливаются, так что ты иногда забываешь!..

Громадная, словно выброшенный на берег кит, фигура распласталась на брезенте, которым была покрыта кровать. Огромная гора вздымается и опускается при вдохе и выдохе, слегка похрапывая. В таком состоянии он похож на большого клоуна, который видит приятные сны и улыбается им, но который даже во сне пребывает во мраке и зловонии.

Ему снится, будто он все еще едет на машине и слышит постоянное жужжание белой линии, едет для того, чтобы опять убивать. Он слушает эту монотонную приятную песню и растворяется в ней.

Белая линия гипнотически жужжит под ним. Внезапно он видит малыша Дэнни, которого отругали и наказали, выпороли кабелем и заперли куда-то, и теперь этот Дэнни поскуливает от обиды и страха.

И малыш Дэнни загипнотизирован жужжанием белой линии, длинной, непрекращающейся песней дороги. Вот он различает нечто белое. Девственница, белая и чистая, нетронутая и мягкая. Горячий, обжигающий белый огонь. Невыносимый жар, который опаляет его мозг.

Все опять повторяется и жжет, жжет, жжет... Жжет знакомым белым огнем, и если Дэнни посмотрит на это близко, то увидит что-то напоминающее белый шар. А линия продолжает петь, в чем-то убеждая его: ж-ж-ж-ж... Он прокалывает этот шар острой иглой своего воображения. Из темного убежища хлынула чернота. Она обволакивает белый шар, как черная вода, заполняющая белую тарелку. Белый жар остывает в черной воде. Первозданная белизна тарелки сменяется теперь чернотой, потоком черной воды, расползающейся в пространстве. Все это он видит отчетливо. Но вдруг фарфор превращается в гладкую крышку пианино, которым очень гордилась мать. На крышке стоит метроном, метроном его матери, и Дэниэл Эдвард Флауэрс Банковский-Зандт, задыхаясь в темноте, тикающим метрономом успокаивает свое готовое выскочить из груди сердце.

“Тик, тик, тик, тик...”

На него нисходит необъяснимое успокоение. Методическое тиканье никогда не останавливающегося метронома усмиряет сердцебиение, смягчает его, отбивает все лишнее. Теперь он вновь слышит громкое жужжание белой линии в ночи. Пронизывая темноту, оно усиливает желание убить. Но размеренное тиканье маленького метронома опять останавливает его. Он успокаивается.

“Тик, тик, тик...”

В первый раз ему снился сон, что он испуган. Да, он тоже иногда боится. Он садится в вертолет. Он ненавидит вертолеты, потому что наверняка опять больно ударит локоть, когда будет прыгать... Он так же боится края — там, где должен сидеть, и не может посмотреть вниз, иначе кровь вновь ударит в голову. Он шагнет в пустоту и будет падать тысячи футов, и умрет там, в джунглях.

• Предыдущая
• 11/43
• Следующая