Черные кипарисы - Мошковский Анатолий Иванович - Страница 10
- Предыдущая
- 10/29
- Следующая
— Без рюкзака любой заберется! — крикнул Дима и даже спохватился: до того радостно прозвучал его голос.
— Например, ты, — сказала Аня.
— Хотя бы и я! — так же радостно отозвался Дима и посмотрел, как кеды Феликса, упираясь в камни и бугорки, лезут к этим цветам, как застыло его лицо, как вздулись на красных загорелых кистях рук жилы. И еще Дима посмотрел вниз: не очень круто, но попробуй свались — косточки не соберешь.
— Ну так лезь! — крикнул Захарка. — За чем же дело?
— Не хочу у тебя отбирать хлеб!
— И зачем он полез туда? — спросила Лида, — Будто нельзя нарвать в другом месте.
Один Аркаша молчал. Он был чем-то подавлен, ни за кого не заступался, никого не ругал. А в худом лице его, скованном и чем-то смущенном, в крепко сжатых сухих губах и бровях пряталась тоска и мука. А еще молчал Ваня. Наверно, потому, что опять вскинул к глазам свою «Смену» и получше вмещал в кадр этого отчаянного храбреца на отвесной стене. Звучно щелкнул затвор.
— Пленку бы пожалел, — сказал Артем, — переводишь на пустяки.
— Хороший пустяк! — Ваня выбирал новый кадр с Феликсом. — И у меня есть запасная кассета.
— А-а, ну если так, щелкай, — сказал Артем. — Потомки поллитру поставят!
Между тем Феликс добрался до терраски, сорвал несколько цветов, выпрямился и, повернувшись к ребятам спиной, чтоб они не заметили, — но Дима-то заметил! — стряхнул рукой пот с лица и той же дорогой двинулся назад. Теперь у него только одна рука была свободная, и со лба буквально капало на камни. «Так ему и надо, так и надо…» — думал Дима, хотя, уже сам не рад был своим дурацким крикам и хотел одного: чтобы Феликс поскорей вернулся сюда, на прочную дорожку. Но что-то в Диме еще кипятилось, прыгало и кололо его. И вдруг он снова услышал свой радостный, торжествующе глупый вопль:
— Ох и цветики! Редкостные! Первый сорт!
Феликс не изменился в лице. Однако на полдороге к ним он остановился, получше утвердил кеды в камнях, посмотрел на крепко сжатый букет и внезапно швырнул его вниз. Цветы, рассыпавшись, покатились по бело-рыжему слоистому склону.
— Зачем ты? — вырвалось у Ани.
— Поищем что-нибудь получше! — почти не держась освободившейся рукой за камни, Феликс полез к ним. — Худосочные…
— Ну да, найдешь! — сказал Семка.
Дима медленно полез в гору, ненавидя и презирая себя. Перед ним, у большого бурого камня стояла Аня, но совсем не та, какой она была минуту назад, — фигура ее как-то обмякла, глаза погасли, и хвостик волос беспомощно повис на затылке.
Дима прыгнул в сторону и почувствовал, что задыхается. Его душила жара и еще — обида. Она не проходила, а все пуще разгоралась. Даже голова стала чуть кружиться, точно шел по краю пропасти…
Началось все с того, что недели три назад Аня не пришла к Диме читать продолжение толстого романа про завоевание Марса. А вечером он встретил ее у моря с Феликсом: он подбрасывал камень и пытался попасть в него другим камнем, иногда попадал, и оба камня, громко столкнувшись в воздухе, падали в воду. А она при каждом попадании хохотала… Было отчего! Дима тотчас убрался с берега. «Ты чего не пришла? — угрюмо спросил он ее на следующее утро. — Я два часа ждал тебя и не читал дальше». — «Ох, прости, Димочка, — сказала она, — шла к тебе, а тут подвернулся Фелька и прямо уморил меня — ты же знаешь его: стал рассказывать, как мальчишки в прошлом году доставали со дна моря древнюю амфору и были в таком восторге от своего подвига, что подрались, чуть не свернули друг другу набок носы и нечаянно разломали античный сосуд на куски… Умора! Обхохочешься!» Но Дима-то понимал, что дело было не в этой амфоре, потому что и на другой день он не смог застать Аню дома и Феликс куда-то исчез со двора. И на третий день Дима с Аней походили по улице всего минут двадцать, потому что она вдруг стала куда-то торопиться и скоро убежала. И потом они видались только изредка, зато все время ее можно было встретить с Феликсом, и они громко говорили и дурачились. Как же так? Целый год Дима готовил с ней уроки, читал, собирал обкатанные морем камешки, и Аня учила его плавать кролем. «Ноги не подгибай, а вытягивай и держи вместе! — приказывала она, стоя по пояс в воде. — И голову не поднимай, шея устанет…» С плаванием не ладилось, но это не помешало Ане сказать ему, что он ужасно красивый и настоящий товарищ, — Дима так и зарделся весь. А потом случилось все это… Вот какие они, девчонки. Верь им после этого! Дима поклялся ни с кем из них больше не дружить и прекратил всякое плавание своим плохоньким кролем. И учила-то, наверно, неправильно! Специально учила так, чтобы шел ко дну и захлебывался…
Дима старался не высовывать носа во двор, а когда мама посылала в гастроном, он далеко обходил мясной отдел, где работал Анин отец, худолицый, красный, точно минуту назад из бани. И маме Дима не говорил об этом. Своего отца Дима ни разу не видел. Когда-то давно-давно он приехал отдыхать в Скалистый, влюбился в маму, тогда еще очень молодую и красивую, работавшую в библиотеке дома отдыха, через неделю женился на ней и хотел взять в Москву, где жил в одной комнате с матерью и двумя взрослыми сестрами, однако мама не поехала с ним, и они скоро развелись. Мама до сих пор работала в той же библиотеке, очень любила Диму и обращала на него самое пристальное внимание: чуть что не так — обижалась. Закусит губу — и молчок. Стукнула бы лучше! И на Гору Ветров не хотела пускать, а когда уломал, начала совать в его рюкзачок термос с растворимым кофе и шоколадку — быстро снимают усталость! — и стала доставать из холодильника столько пищи, что он едва отбился. Потом она нахлобучила на его голову панамку и принялась умолять, чтобы в горах он держался поближе… к Феликсу. Ведь сдохнуть можно от всего этого! Первое, что сделал Дима, выйдя из дому, с отвращением сорвал с головы панамку, засунул в карман и принял своей неудалой непокрытой головой ранние лучи солнца…
О том, что произошло у них с Аней, мама не догадывалась и не спрашивала ни о чем, и лишь совсем недавно пришла домой и сказала: «Встретила только что Аню — ох и бойкая девочка, и… — здесь мама сделала паузу и как-то особо посмотрела на него, — и немножко вульгарная…» И Дима почувствовал после этих слов маленькое облегчение…
Подъем на Гору Ветров продолжался. Феликс, чуть не задев лицо Димы рюкзаком, обогнал его. Следом пронесся Захарка, и тот уж не удержался — толкнул его плечом в бок, и Дима хотел поддать его коленом, да не успел: Адъютант увернулся. За ними неторопливо, но быстро и легко огромными шагами лез в гору Артем.
— Ну куда вы так мчитесь? — крикнула снизу Лида. — Я уже хочу пить…
В горле у Димы тоже изрядно пересохло.
— Фелька, ты слышишь? — крикнула Аня. — Давай бутылку!
— Лезьте сюда, жду! — Феликс стоял над ними, у корявой сосенки.
Ваня тащил за руку Лиду, из-под ее туфель с тихим шорохом сыпался вниз песок. Ниже всех находился Аркаша, он то и дело останавливался для отдыха, упираясь руками в колени.
Наконец все кое-как дотащились до Феликса.
Лида, красная, упревшая, уселась на скудную травку. Рядом с ней опустился Аркаша, обессилевший, с частой россыпью крупных капель на лбу. И еще четче проступила на его худом лице бледность. Он ничего не говорил и, кажется, ничего не видел вокруг, и занимался он только одним — дышал. Трудно, учащенно.
Феликс достал из рюкзака бутылку лимонада, содрал о сук на сосне блестящую крышечку и протянул Лиде.
Та длинно глотнула из горлышка.
— Ох, холодная! Еще можно немножко?
Бутылка пошла по рукам. Потом, уже из другой бутылки, пили Аня, Захарка, Семка и Ваня.
У Семки бутылку пришлось вырвать из рук — это ловко проделал Захарка, — потому что тот одним махом хотел выпить всю бутылку.
— Ты будешь? — спросил Феликс у Артема, который, сунув руки в карманы, с безразличным видом стоял рядом.
— Не употребляю лимонадики.
— Не та этикетка, — заметил Аркаша, наконец отдышавшись, и отодрал от бутылки плохо приклеенную овальную бумажку с золотистыми яблоками.
- Предыдущая
- 10/29
- Следующая
