Затворник. Почти реальная история - Кузнецов Сергей Борисович - Страница 20

– Очень замечательно, – сказала Оксана. – Да тебя, дружок, оказывается, нельзя надолго оставить одного.

– Что там? – спросила Оксана с кухни.

Костя не ответил. Оксана, наскоро вытерев руки о полотенце, вошла в комнату.

Он сидел на диване, глядя перед собой. Преданный Фолиант лежал у него в ногах.

– Кто звонил, Костя? – спросила Оксана.

Он повернул голову. Вид у него был растерянный и расстроенный.

– Отказ, – ответил он. – Снова. Уже шестой за два дня.

Она пожала плечами:

– Ну и что? Ты очень хотел туда выйти?

– Понимаешь, я думаю, что многие из них звонят в «Сеть», на мое последнее место работы. А Кувшинович и рада – разливается соловьем. Меня предупреждали. Как бы то ни было, это уже тенденция, и она меня настораживает.

– Никакой тенденции нет, не выдумывай, пожалуйста. Пусть себе звонят на здоровье. Те работодатели, которые оценят тебя по-настоящему, поймут твой уровень и сообразят, как ты им нужен, не послушают злопыхательства какой-то вздорной бабенки. Вспомни, сколько было приглашений, и среди них пара-тройка не самых скверных вариантов. Другое дело – ты сам не захотел их принять, поскольку...

– ...не могу занижать планку, – подхватил Костя. – Зная свой уровень, я не стану опускаться ниже его.

– Значит, ты должен быть готов к отказам – и собственным, и со стороны работодателей, какими бы причинами они ни руководствовались. Без работы ты пока полтора месяца, срок ничтожный. И потом, сам знаешь: не все фирмы готовы удовлетворить твои запросы по зарплате, даже если понимают, что такой сотрудник им необходим. Извини, у меня мясо готовится... – Она вернулась на кухню и продолжала оттуда, громко: – Кость, что за паника? Не вижу причин. Денег на жизнь нам хватает, предложения тебе продолжают поступать... Чуть раньше, чуть позже – но ты выйдешь. У тебя ведь завтра еще одно собеседование?

– Да, – сказал он.

Когда я научился так виртуозно притворяться, спросил он себя.

Как только Оксана вышла из комнаты, выражение его лица моментально изменилось. Он был в прекрасном, приподнятом расположении духа, и отказы по предложениям о работе, какими бы причинами они ни были вызваны, не могли поколебать его состояние даже слегка.

Все дело в книге. За месяц он напечатал три главы, почти сорок пять листов. Неплохой результат для человека, который прежде не писал ничего длиннее отчетов о проделанной работе и деловых писем партнерам.

Начало выходило живым. Диалоги и описания героев, их внутренние переживания, сюжетные коллизии, ретроспекции, все было живым, органичным, логичным, неплохо выстроенным, плавно перетекающим друг в друга. Да, начало положено, и начало недурное. «Работай, дружище, – говорил он себе, – и ты станешь писателем!»

В этом волшебном вихре писательства, внутреннего ощущения успеха мысли о работе и неудачах в ее поиске отступили на второй план.

Оксана, вернувшись от родителей, так и не поняла, чем все эти дни занимался дома в одиночестве ее муж. Главное, что не приводил женщин. Да, в общем, она особенно и не вникала, все еще занятая мыслями о здоровье матери. Костя заболтал ее, заморочил голову невнятной ерундой по поводу того, что помогал писать реферат для племянницы, дочери Лизы. Оксана была слегка удивлена, зная, что ничем подобным ее любимый муж отродясь не занимался, но быстро переключилась: все-таки они около трех недель не виделись и соскучились друг по другу...

Прошел месяц, Костя вовсю работал над книгой, имевшей рабочее название «Люди и море» (оно ему самому не особенно нравилось, но пока он смирился: такое название, по мнению автора, отражало суть произведения)... а Оксана ничего не подозревала. Так, во всяком случае, считал Егоров.

Больше того. Совершенно точно жена не подозревала о том, какие крамольные мысли роились в его светлой голове. И Костя намерен был еще максимально долго не раскрывать ей суть своих устремлений и планов на жизнь, потому что считал, что Оксана навряд ли сможет оценить их по достоинству.

– Костя, все готово! – крикнула Оксана с кухни.

За ужином он вдруг поймал на себе ее взгляд – пристальный, изучающий. Его это встревожило, и он спросил:

– Что ты?

– Два вопроса, – сказала она, подкладывая ему салат.

– Давай по порядку.

– Хорошо. Первый: что ты думаешь насчет своего дня рождения? Намерен отметить и пригласить кого-то?

Он помотал головой и отхлебнул остывшего чаю:

– Не в этом году.

– Как и в прошлом, и в позапрошлом... – со вздохом и мягкой укоризной в голосе сказала Оксана. – Костя, почему? Ты разучился радоваться?

– Я разучился радоваться своему дню рождения, – ответил он. – Грустный праздник – после тридцати пяти это стало для меня очевидно. С друзьями и родственниками я могу повидаться и выпить в любой выходной, а после шумного застолья и танцев до упаду на день рождения, праздничного торта со свечами и подарков, многие из которых никогда не пригодятся и их втихушку передариваешь... Ничего, кроме усталости, душевного опустошения и, нередко, разочарования, не ощущаешь... Знаю, ты воспринимаешь свой праздник иначе, потому с удвоенной силой и удовольствием веселюсь на нем. А мне самому... Очень жалко своих лет, уходящих столь стремительно, поэтому я не готов отмечать расставание с ними.

– М-да... – протянула Оксана, откладывая вилку, и процитировала: – «Я не узнаю вас в гриме». Когда ты превратился в философа-скептика и отчаянного пессимиста, любимый?

– Наверное, я был им всегда, просто старался не особенно демонстрировать это, чтобы не разочаровывать и не пугать окружающих. Но к тридцати пяти годам все обострилось.

– Кризис среднего возраста?

– Терпеть не могу это затасканное понятие. Скажем так: переоценка результатов совершенного и более трезвый взгляд на будущее.

– Длинно и коряво. Я почему спросила... Вчера в «Седьмом континенте» на Маяковке случайно столкнулась с Панченко. Он интересовался, как ты. Переживает. И насчет дня рождения любопытствовал...

– Мог бы позвонить, – проворчал Костя. – Лекс Померанцев звонит регулярно.

– Я то же самое ему сказала... У меня ощущение, что он все еще тяготится той историей с банком. Считает себя виноватым в том, что ты вынужден был уйти так неудачно, испортил себе нервы в «Сети»...

– Фигня, – отрезал Костя. – Рефлексии. Всегда можно поговорить и все выяснить, а подобного рода расшаркивания и подлизывания... Никогда их не понимал. Но спасибо, что ты мне рассказала, я сам ему перезвоню.

– О, Костя, ради бога! – встревожилась Оксана. – Только не выдавай меня!

Он рассмеялся:

– Ты еще не знаешь этого хитреца Егорова! Я так ловко выведу Сашку на тему, что он и не подумает связать мой звонок с вашим разговором... А раз его что-то мучает и я могу помочь – я это сделаю.

– Не помню, говорила ли тебе... Ты самый лучший.

– Даже если говорила, и даже если недавно – мне приятно это слышать. Овны вообще падки на лесть. Какой второй вопрос?

Оксана посерьезнела.

– Я вчера платила за квартиру... Утром, перед работой, сняла показания счетчика электроэнергии. Слушай, у нас за март и начало апреля такой расход электричества... Ощущение, что целый день включен свет в комнатах и на кухне, работают оба телевизора, музыкальный центр, компьютер, стиральная машина... Ты не можешь объяснить, что происходит?

Костя слушал Оксану со смятением в душе. Он вдруг раз и навсегда осознал, что она не поймет и не оценит, если он расскажет ей о книге и своих планах на жизнь. А раз так – нужно молчать до последнего.

На самом деле, почти сутками не выключался лишь компьютер, особенно в начале марта, когда Костя готовился к написанию книги и набирал первые страницы, мучительно раздумывая над каждой фразой, именем героя, запятой. Он спал по три-четыре часа и, едва пробудившись, садился работать. Был как одержимый, вкладывал в роман всего себя. Утром было еще темно – он включал верхний свет, и нередко забывал его гасить днем, особенно если за окном было пасмурно. Иногда оставлял надолго свет на кухне, в ванной или туалете... Но больше всего электричества съедал, конечно, компьютер. Даже когда Оксана вернулась от выздоравливающей мамы, Костя находил возможность помногу работать над книгой, стремительно переключаясь на Интернет лишь при приближении жены. Он и на собеседования-то ездил в двух случаях из тех пяти, о которых говорил Оксане; остальное время просиживал за компьютером. И вот результат: сорок пять листов. Конечно, текст еще нуждался в корректуре, но Костя старался работать так, чтобы сократить до минимума правки написанного.