Двойник китайского императора - Мир-Хайдаров Рауль Мирсаидович - Страница 21

• Предыдущая
• 21/47
• Следующая

Коротышка на миг оторопел, потом шутливо погрозил ей пальцем. Уходя, она приостановилась в дверях и сказала возбужденно:

– Как повезло моей сестре, что вы взяли ее в жены!

Тилляходжаевы часто принимали гостей: и тут сноровка, аккуратность, такт, вкус Шарофат оказались кстати.

– Что бы мы без тебя делали, – не раз искренне говорил ей Анвар Абидович, видя, как она ловко сервирует стол, командует приглашенными в дом поварами, обслугой, а самое главное, что все беспрекословно подчинялись ей, словно хозяйке дома. После ухода гостей он часто шутя замечал:

– Шарофат, опять Ахмад-ака спрашивал, когда сватов присылать?

– Рано ей замуж, пусть учится, – обычно вмешивалась Халима, зная, что действительно гости приглядываются к сестренке. А та, недовольно поводя плечом, шутливо отмахивалась:

– Да ну их… Тоже мне женихи…

Но однажды, когда они остались одни и разговор вновь зашел о сватах, Шарофат сменила шутливый тон на серьезный.

– Вот за вас я пошла бы замуж не задумываясь, а сын директора нефтебазы, да к тому же простолюдин, меня не устраивает, я хочу, чтобы отец моих детей был из знатного рода, как вы.

– Так я ведь женат, знал бы, подождал, – отшутился он.

– Ну и что, – невозмутимо ответила Шарофат. – Возьмите второй женой, ведь шариат не возбраняет многоженство! Анвар Абидович, закругляя становившийся опасным разговор, ответил:

– Все-то ты знаешь, и про шариат, и про многоженство, а что я идеологический работник – забыла, меня на другой же день из партии исключат.

– Пусть исключат, вы и так богаты! Тогда и возьмете меня в жены, – упрямо закончила Шарофат, к тому времени уже десятиклассница.

Этот странный разговор запал ему в душу. Тогда он и не предполагал такого крутого взлета по службе, и мыслить не мог, какой неограниченной властью над людьми будет обладать в крае, потому и не держал ни в голове, ни в сердце ничего дурного в отношении сестренки жены, хотя и очень взволновали его слова своевольной девчонки. После этого разговора он стал покупать наряды не только жене, но и Шарофат, и каждый раз видеть ее радостные глаза ему доставляло огромное удовольствие. Халима не раз говорила серьезно мужу:

– Не балуй сестру, она и так в вашем доме стала другой, мнит себя принцессой. Но тот отшучивался:

– Она и есть принцесса! Пусть радуется, она же твоя сестра!

В тот год, когда Шарофат закончила школу, – а училась она хорошо, – получили в районе разнарядку, в Москве в Литературном институте резервировалось для них одно место за счет квоты республики. Место оказалось как нельзя кстати, Шарофат мечтала стать журналисткой, баловалась стишками, писала статейки о школьном комсомоле в районной газете, да и отправить ее подальше от греха не мешало.

Когда Анвар Абидович привез ей белые туфли на выпускной вечер, в порыве благодарности она так жарко припала к его губам, как не целовала до сих пор его ни одна женщина, и тогда он понял, на краю какой пропасти находится.

Когда Шарофат уехала, он забыл о ней, хотя иногда ощущал, что ее не хватает в доме. Сентиментальностью он не страдал, да и времени свободного, чтобы тосковать, не было: работа, карьера, семья – чуть свет уходил, приходил затемно.

Но порою колесо судьбы делает неожиданный поворот, никто не знает, где найдет, где потеряет. Через два года на каком-то совещании в области Тилляходжаев попался на глаза самому Верховному, произвел впечатление своей хваткой, энергией, смелостью и тут же был направлен в Москву учиться в Академию общественных наук при ЦК КПСС. Все решилось за неделю: в августе он готовился к очередной нелегкой хлопкоуборочной кампании, а в сентябре уже слушал лекции в столице. Перед отъездом хозяин республики лично напутствовал Анвара Абидовича в дорогу, сказал, учись хорошо, ты нам нужен, и даже обнял и поцеловал его. И тогда Коротышка мысленно поклялся служить ему верой и правдой всю жизнь, идти за него в огонь и в воду, не щадя живота своего, хотя тот ни о чем подобном не просил и верности не требовал.

Так в Москве вновь переплелись его дороги с Шарофат. Перед отъездом в академию он не видел ее почти год, летом на каникулы она не приезжала, проходила практику в молодежном издательстве. Узнав по телефону, что зять прибывает в Москву на учебу, она умолила его достать ей светлую дубленку с капюшоном, они как раз входили тогда в моду. Дубленку он ей привез, купил еще какие-то тряпки, но на всякий случай Халиме об этом не сказал, теперь жена могла и заревновать.

В Москве Коротышка раньше никогда не бывал, и Шарофат, за два года уже освоившаяся здесь, оказалась совершенно незаменимой. Учеба в академии давала возможность посещать театры, концертные залы, вернисажи, просмотры в Доме кино – культурной программой будущих идеологических работников занимались всерьез и основательно. И тут Анвар Абидович представал перед свояченицей настоящим волшебником – билеты на любой нашумевший спектакль, премьеру, концерт эстрадной звезды, кинофестиваль, творческую встречу с очередной знаменитостью – ничто не было проблемой. Шарофат влюбленными глазами смотрела на мужа сестры и гордилась им, она предполагала, какой взлет ожидает его после окончания академии.

Новый год отмечали небольшой компанией в ресторане «Пекин», что рядом с общежитием и учебными корпусами академии. Анвар Абидович, оглядывая роскошный зал, празднично одетых людей и хмелея от размаха веселья, музыки, подумал о переменчивости судьбы: еще полгода назад он об этом и мечтать не мог и, неожиданно склонившись, нежно поцеловал в щеку сидевшую рядом Шарофат. В темно-вишневом строгом вечернем платье, молодая, элегантная, она словно магнитом притягивала к себе взгляды мужчин; Анвар Абидович видел это и втайне радовался, что имеет власть над очаровательной девушкой. В новогоднюю ночь она и стала его любовницей.

Жизнь в Москве таила не только приятные стороны: вскоре он стал ощущать раздражение – катастрофически не хватало денег. Связь с Шарофат он не афишировал: на каждом курсе учились земляки, и слухи о его поведении быстро стали бы достоянием человека, которому он поклялся служить всю жизнь. А тот, закрывая глаза на многие человеческие слабости, блудливых не любил, и в таких случаях согласно пуританской морали жестко наказывал нашкодивших. Сам человек сдержанный, Верховный ценил в людях сдержанность. Так что Коротышка не зря опасался за свою репутацию, не говоря уже о семье: о разрыве с Халимой не могло быть и речи.

Общежитие Шарофат находилось на улице Добролюбова, у Останкинского молокозавода, на такси уходила почти вся зарплата, что сохранили ему на время учебы. К тому же пришлось снять хорошую комнату для свиданий, неподалеку от «Пекина», возле Тишинского рынка, и это стоило ему сто рублей в месяц. Одним словом: деньги… деньги… деньги…

Секретарем райкома до отъезда на учебу Тилляходжаев проработал всего три года и особенно близко к себе никого не подпускал, словно чувствовал, что когда-то круто поднимется. Может, сказывалась и его природная осторожность, – действовал только через доверенных лиц, родственников, людей из своего клана. И того, что имел, казалось, вполне достаточно, а получается – вон какая жизнь есть, на которую никаких денег не хватит, не то что скромного жалованья.

Москва потрясла его в основном этим открытием: он тут прозрел, понял, с каким размахом следует действовать, ворочать дела.

И когда однажды ему позвонил начальник общепита района, справился о житье-бытье, самочувствии, Анвар Абидович, особенно не жалуясь, но с дальним прицелом сказал: а вы бы с начальником милиции, своим другом, приехали, проведали, как мне тут живется, погостили у меня, посмотрели на столицу. Эти дружки особенно старательно искали к нему подход, когда он был хозяином района, поэтому намек поняли правильно. Через неделю аспирант встречал на Казанском вокзале земляков, занимавших на двоих целое купе, – с таким багажом Аэрофлот не принимает. С тех пор жизнь в Москве наладилась, и Коротышка больше не раздражался, – гости подъезжали с четко выверенным интервалом, затаренные под завязку, но довольные, что о них не забыл такой человек.

• Предыдущая
• 21/47
• Следующая