Судить буду я - Мир-Хайдаров Рауль Мирсаидович - Страница 52
- Предыдущая
- 52/81
- Следующая
Приняв решение, она тут же решила опробовать свою идею. С Газанфаром она не виделась уже больше месяца и переживала – вдруг получит указание от Камалова передать Рустамову очередную срочную дезинформацию. Костя отсутствовал, выехал на задержание особо дерзкой и жестокой банды рэкетиров, действовавших на границах двух республик, терроризировавших новых предпринимателей и в Ошской, и Андижанской областях, но имевших постоянную базу в Узбекистане, в городе Ленинске. Выбрав наугад из папки документ без грифа «Секретно», она поднялась на третий этаж к Газанфару без предварительного звонка, хотя в прокуратуре была и местная телефонная связь, кроме городской, ей хотелось нагрянуть к нему неожиданно. Подойдя к кабинету Рустамова, она решительно, как бы беззаботно, с улыбкой на лице рванула дверь на себя, но она оказалась закрытой, хотя полчаса назад в окно она видела, как Газанфар вошел в здание прокуратуры. «Наверное, вызвали к начальству», – подумала она и уже собиралась ретироваться, как вдруг услышала за дверью слабый шорох. Она тут же склонилась к замочной скважине – кабинет оказался заперт изнутри. «Что бы это значило?» – мелькнула мысль, и она решила прояснить ситуацию до конца, тут же постучала и весело крикнула:
– Газанфар, это я!
Она почти прильнула ухом к полотну двери и отчетливо услышала, как громыхнуло что-то железное, а затем последовал скрип задвигаемого ящика письменного стола, и сразу быстрые шаги по направлению к ней и мягкий скрежет хорошо подогнанного замка.
– А я уже подумала, что ты прячешь хорошеньких практиканток в шкафу, – сказала, улыбаясь, Татьяна и шутя заглянула под стол. Все получилось мило, естественно, в высшей степени кокетливо, и с лица Газанфара исчезла заметная тревога.
– Да вот молния на брюках забарахлила, ремонтом занялся, – нашелся он наконец и пригласил Татьяну за стол.
«Что-то для молнии тяжеловатый грохот», – подумала Шилова, но вслух, продолжая кокетничать, чего прежде за собой не замечала, изложила и свою просьбу. Все время разговора ее так и подмывало спросить – чем же ты, мерзавец, занимался за закрытой дверью и что спрятал в столе? Возможно, такое желание преследовало ее оттого, что на столе лежала явно забытая крышка от какого-то прибора, на которой она четко читала «Сони», но как ни силилась отгадать, от чего она, так и не поняла, хотя чувствовала, что это деталь от той вещи, что спрятали. Улыбаться, кокетничать у нее больше не было сил, и она встала, но в эту минуту пришел в себя окончательно и Газанфар, вспомнил наставления «сиамских близнецов» и попросил ее на секунду задержаться. Загородив собой зев распахнутого сейфа, он достал роскошно , упакованную коробку итальянских конфет «Амаретто»:
– Говорят, очень вкусные, специально для красивых девушек…
Татьяна, поблагодарив, приняла и выпорхнула из кабинета, считая, что контакт она может возобновить в любое удобное для себя время. Приблизительно то же самое подумал и Газанфар, но крышку от прослушивающего разговор сквозь стены аппарата спрятал все-таки с тревогой: ему показалось, что Шилова заметила его беспокойство именно по поводу этой детали на столе, да и его слова про молнию вряд ли приняла всерьез.
Прошло только десять дней после показа по телевидению презентации по случаю открытия банка «Шарк», как на Шубарина обрушилась прямо-таки лавина предложений о размещении все новых и новых капиталов: звонили, приходили лично, передавали по факсу. Шквал неожиданных заявок приободрил Артура Александровича, он все-таки опасался, что похищение Гвидо Лежавы получит огласку, и банк, еще толком не открыв дверей, окажется в изоляции. Возможно, и вся затея с американцем была задумана, чтобы запугать серьезных, весомых вкладчиков, но даже если так, заговор с треском провалился – деньги текли полноводной рекой. Он видел это и по географии предложений, и по тому, от кого они поступали, многие могучие организации республики решили иметь дело с ним. Список желающих сотрудничать с его банком, который появлялся на дисплее компьютера, особенно радовал Шубарина. Ведь он-то хорошо знал, какой клан контролировал ту или иную отрасль в крае или кто конкретно стоял за тем или иным крупным заводом, объединением, преуспевающим хозяйством, трестом, концерном. Предложения были не только из Ташкента, Бухары, Джизака, где его хорошо знали, но даже из самых дальних регионов: Каракалпакии, Хорезма, Сурхандарьи, Кашкадарьи. Даже без его усилий появились первые сигналы и от немецких землячеств Киргизии, Казахстана, Алтая. Он уже воочию видел на ежегодном собрании пайщиков многих влиятельных людей края – вот, оказывается, что может служить реальной точкой соприкосновения и объединения многих непримиримых кланов – деньги! Все хотели вкладывать обесценивающиеся деньги в беспроигрышное дело, все мечтали об удвоении, утроении капиталов, замахивались на валютную прибыль.
Вроде рассеивалось и мрачное пророчество прокурора Камалова, который предупреждал, что банк стал лакомым куском для многих влиятельных кланов республики, и при первой возможности они постараются оттеснить его или вовсе отобрать любимое детище. Вглядываясь в дисплей компьютера, он ясно видел представителей почти всех влиятельных кланов, поспешивших застолбить себе место в многообещающем банке, рассчитанном в основном на крупных западных вкладчиков, и вряд ли при таком раскладе им резон резать курицу, несущую золотые яйца. Однако он хорошо знал Восток, чтобы не обольщаться даже при самой безупречной логике складывающихся событий. Восток – тонкая штука! А может, они все и ринулись открывать счета, чтобы при случае войти в правление, совет директоров, в президентский совет, а уж оттуда, оглядевшись, начать штурм кабинета на четвертом этаже бывшего «Русско-Азиатского банка», обитого тяжелым, мореным дубом, тем более если к тому времени, бог даст, банк с опытным капитаном, словно корабль с поднятыми парусами, уйдет далеко в бурном океане финансов. Тут при любых удачах, успехах следовало держать ухо востро, с высокого коня больнее всего падать – так гласит восточная пословица.
Банк на удивление быстро, почти с места, набрал скорость, что, конечно, не могло не радовать Шубарина, ведь делать политику в области финансов, стать главным дирижером денежных потоков, по крайней мере на территории от Балтии до Тихого океана, было главной мечтой его жизни. Просто деньги, личное богатство его не волновали, он и так был богат, причем личные капиталы его неожиданно и стремительно увеличивались, чего и он, даже будучи финансистом, не предвидел. Дело в том, что в начале семидесятых годов, когда он стал заметным «цеховиком», или, как говорят нынче, одним из хозяев теневой экономики в крае, возникла проблема: куда девать сотни тысяч ежемесячных доходов? В ту пору нельзя было отгрохать трехэтажный особняк, купить «Мерседес», не говоря уже о «Мазерати», уехать отдыхать с семьей на Канарские или Болеарские острова, а на Рождество – в горы, в Швейцарию, в Сан-Тропез. Тогда любая заметная свадьба, юбилей в дорогом ресторане брались на карандаш, и за все спрашивали строго, не высовывался особенно и он. Выделиться – значило потерять дело, возможность реализовать себя как инженера и предпринимателя, главное в ту пору его жизни. Кто знал его хорошо, те ведали, что он вкладывал огромные личные средства в модернизацию государственных предприятий, находящихся под его контролем и влиянием, тогда о грядущей приватизации на территории могущественной сверхдержавы СССР не догадался обмолвиться ни один предсказатель ни у нас, ни за рубежом, все они поумнели потом. В те годы и надоумил его хан Акмаль, бессменный депутат Верховного Совета страны и республики, покупать доллары, и даже путь подсказал. Тогда за доллар давали официально всего шестьдесят пять копеек и он мало для кого представлял интерес, тем более для тех, кто работал за рубежом, а для власть имущих в стране существовала система магазинов «Березка», где лучшие мировые товары продавались во много раз дешевле, чем на Западе, а чек для приобретения товара, ранее называемый сертификатом, стоил в самое дорогое время в два раза выше номинала. Так что особой необходимости в долларах не было. Они могли быть нужны только людям с дальним прицелом, людям, мечтающим эмигрировать и не потерять неправедно нажитые деньги. В общем, валютой интересовались тогда редко, и очень богатые люди, как хан Акмаль, например. Стоил доллар в ту пору на черном рынке от трех до четырех рублей. Конечно, были люди, зарабатывавшие на его продаже.
- Предыдущая
- 52/81
- Следующая