Озеро призраков - Любопытнов Юрий Николаевич - Страница 133

• Предыдущая
• 133/142
• Следующая

— А соврал я, понял? Соврал! Хотел Грушку проверить!

Тихон уставился на Тимоню.

— Да, да-а! Что вылупился! — Тимоня поправил сползшие брюки. — Ловко я вас надул, а-а? Ха-ха-ха! — И запел во всё горло:

Из-за острова на стрежень,

На простор речной волны…

1981

ТРИ МЕСЯЦА ЛЕТА

В ту ночь Климов долго не мог заснуть. Он лежал с закрытыми глазами, прислонив лоб к холодной стене террасы, старался думать о приятном, но сон не шёл. Сначала он не мог понять, почему не засыпает. Потом неожиданно, отчётливо, как-то вдруг, понял: рядом у соседей во дворе, лаяла собака. Лаяла она не сердито, ему представлялось даже нехотя, тягуче. Она прерывала лай, с минуту раздумывала, что ей делать дальше, и продолжала лаять. Наконец она затихла, только слабо повизгивала. А Климов стал думать: отчего она лаяла так? Может быть, ей было скучно? Скучно оттого, что её держат на цепи за глухим тесовым забором, а ей хотелось побегать по деревне, забежать на высокий берег и смотреть оттуда на широкую и яркую луну, которая, чуть качаясь в облаках, лила свой белёсый свет на тусклую речную воду.

За садом загрохали цепью. Заскрипел ворот колодца. Вот он, видно, выскользнул из рук — ведро полетело в глубину, плескаясь и ударяясь о стенки сруба.

Это слышно явственно, будто происходит за спиной, совсем рядом. Черпак ударяет о край ведра. Наверное, пили… Кто мог в такой поздний час пить воду? Кто-то с похмелья или запоздавший, утомившийся в дальней дороге человек. Вот он вылил оставшуюся воду обратно в колодец. Это был чужой. Он не знал деревенских законов.

Рано утром Климов ушёл на плотину. Взял лодку и стал удить. За тёмно-синим лесом не торопясь вставало большое и жаркое солнце. Оно будило луговую траву, тяжёлевшую от росы, светило сумрачную, тяжёлую после ночи воду. В прибрежных круглоголовых кустах бредника во всю распевали птицы.

Клёв был хороший. В бадейке плескались несколько плотвичек и окуньков. Климов настолько был увлечён рыбалкой, красотой водоёма в низких берегах, в которых открывал новые, не замеченные ранее подробности, плеском от игры больших рыб, наверное, щук, красками зари — и это так его захватило, что он забыл обо всём на свете.

Солнце было уже высоко в небе, когда он вернулся в дом. В полутёмных сенях громыхнул пустым ведром и сразу вспомнил события прошедшей ночи. Но ничего, кроме улыбки, они у него не вызвали. Сняв рубашку, он вышел умываться во двор. Умывальник был пуст. Взяв ведро, Климов пошёл на колодец. Качая воду, он взглянул на дом, стоявший на другой стороне улицы, и удивился: что-то изменилось в нём. Уже выкачав ведро, он понял, что окна не были пустыми, как несколько дней назад. Через помытые стёкла пробивался жёлтый цвет занавесок. Кто-то поселился в доме под ветлой. «Может, среди приехавших есть мужчина», — подумал Климов и обрадовался. Если это так, то теперь вдвоём они могут ходить на плотину, удить рыбу, вообще, если приехал мужчина, прекрасно. Однако, сколько он не присматривался, стараясь обнаружить присутствие новых дачников, никого не увидел. Дом оставался сиротой, как и раньше.

Вечером к нему зашёл пятидесятилетний совхозный кормач Фёдор Сухонин, крепкий, жилистый мужик, «квадрат», как его прозвали за низкий рост и широкую, как пивной бочонок, фигуру. Климов у него на днях сторговался купить «оленебой», ружьё начала нашего века со стволом, сантиметров на восемь — десять длиннее теперешних.

— Бельгийское, — говорил ему Фёдор. — Кучно, собака, бьёт, у-у! Если бы ты не был мне приятель — не отдал бы. Ни за что! Только тебе!

Говорил он правду или нет, Климова это мало интересовало, а ружьё ему нравилось. Фёдор принёс ружьё, а он поставил на стол обещанные пол-литра. Сухонин настоял, что без магарыча сделка не состоится и ружьё стрелять будет плохо.

Он выпил стопку зажмурившись, не дыша, словно выпивал с неприятным запахом лекарство. Открыв глаза, потянулся к тарелке. Похрустел жёлтым солёным огурцом. Выбросил в открытое окно скользкие твёрдые семечки.

— Нонешних-то небось и не дождёшься, — прожевав, сказал он. — Вон лето какое! Всё непогоды. Ночи холодные. Огурец тепло любит, а от холода разве что уродится.

Лицо его покраснело, а глаза заблестели.

— Новых соседей-то не видал? — спросил он, прислоняя грузное тело к стене.

— Нет, а что? — в свою очередь задал вопрос Климов.

— Да так. Дамочка тут одна приехала. — Он посмотрел на Климова. — Моих лет. Приходила к председателю сельсовета. Так, мол, и так. Дом она купила. Говорит, лето тут с внучкой буду жить. Вон наискосок дом. — Сухонин показал рукой — напротив тебя. Бабка Дуня в городе у своих… дом пустует… у них там свой участок, зачем им развалюха, вот и продали.

Климов посмотрел на дом, будто в первый раз его видел, и, подвигая тарелку с хлебом ближе к Фёдору, сказал:

— Я утром ещё заметил, что в нём поселились. Занавески повесили, вон посмотри.

Сухонин почтительно посмотрел на Климова.

— А ты глазастый, хоть и городской. Может, для компании выпьешь?

Климову выпивать не хотелось, и он снова отказался. Фёдор с сожалением взглянул на него и пожал плечами:

— Дело хозяйское. Как хошь. Неволить грех.

Климов улыбнулся про себя. Он знал, что Сухонин только внешне сожалел, а в душе был рад: больше достанется. Они посидели ещё с полчаса, поговорили о рыбалке, охоте, плохой погоде, о том, что такое холодное лето повлияет на урожай. Когда за окном стало меркнуть, Фёдор поднялся, потянулся, взял кепку, подал Климову руку.

— Пока! Пойду, пожалуй, а то хозяйка ругаться будет, и так засиделся. Ну, чтоб без промаха била, — сказал он на прощанье, кинув взгляд на прислоненное в угол ружьё.

Он ушёл, неловко нагибая голову под ветками яблонь. А Климов долго сидел за неубранным столом, глядя в окно на охваченное заревом заката небо. Он надеялся, что в доме поселится мужчина, напарник по рыбалке, а приехала женщина пятидесяти лет. Было от чего заскучать.

2

После разговора с Фёдором прошло дня три или четыре, а Климов ещё не видел никого из обитателей дома под ветлой. Но в нём жили. По вечерам в окнах горел свет, колыхалось бельё, развешанное для просушки на верёвке, привязанной одним концом к рябине, а другим — к гвоздю, вбитому в угол террасы. Сухонин говорил правду: вместе с бабушкой в доме жила девочка лет семи. Она изредка выходила на улицу поиграть с деревенскими ребятишками, а остальное время проводила в обширном саду, где росли старые антоновские яблони, вишни и сливы. Бабушка была с властным, не терпящим возражения голосом. Вечером она выходила из дома и звала внучку:

- Ира-а! Пора спать!

— Я ещё минуточку погуляю? — просила девочка.

— Никаких минуточек. Ты слышишь? Кому я говорю?!

С Климовым она здоровалась сухо, как, впрочем, и с остальными жителями деревни.

Однажды он шёл по улице с рыбалки. День уже кончался. Сине-серые плотные тучи отслаивались от небосвода и тяжело плыли поверх домов. Он шёл задумавшись и у дома под ветлой неожиданно столкнулся с молодой женщиной, вышедшей из-за угла изгороди. На ней была блузка из какого-то тонкого материала, пестревшая разноцветными полукольцами, расклешённая юбка, в руке — полиэтиленовая сумка. Женщина шагнула в сторону и бросила на Климова недоумевающий взглялд. Его наряд её смутил что ли? На нём была посеревшая от дождей, выгоревшая на солнце соломенная шляпа доисторических времён, серая рубашка навыпуск и синие джинсы с закатанными штанинами, причём одна выше другой. Был он босиком. В одной руке держал удочку, в другой пустую бадейку. Клёва не было, и лицо было пасмурным.

Он видел женщину всего одно мгновение, но этого было достаточно, чтобы запомнить её, особенно глаза. Они были необыкновенно большими и светились, как озерки в густых камышах, спокойные и тихие. Незнакомка прошла к дому, где жили новые обитатели, а Климов в растерянности, которую не ожидал от себя, продолжал стоять на том месте, где столкнулся с ней.

• Предыдущая
• 133/142
• Следующая