История Крестовых походов - Мишо Жозеф Франсуа - Страница 46
- Предыдущая
- 46/68
- Следующая
По возвращении в город он заявил, что готов победить или умереть с оружием в руках. Греки снова занялись укреплениями Константинополя, понимая, что теперь только на это вся надежда. Стены и башни, ограждавшие город со стороны пристани, были повышены на несколько футов; на стенах устроили крытые ходы в несколько ярусов, откуда можно было пускать стрелы и приводить в движение боевые машины; сверху каждой башни укрепили подъемные мостки, которые можно было перебросить на вражеские корабли.
Наблюдая за всеми этими работами, крестоносцы испытывали не то чтобы страх, но известное беспокойство, понимая, что победа будет не простой и дастся нелегко, что ресурсы их ограничены и помощи ждать неоткуда. Тем не менее они свято верили в победу, верили настолько, что, еще не овладев Константинополем, занялись разделом будущей добычи и проблемами управления завоеванной страной. Прежде всего совет князей и баронов определил избрать на место Мурчуфля императора из среды героев победоносного воинства латинян. Повелителю новой империи отдавали во владение четвертую часть завоеванного, с дворцами Влахернским и Вуколеоном. Остальные города и земли империи, равно как и добычу, приобретенную в столице, решили разделить между французами и венецианцами с учетом долга за перевозку крестоносцев и с условием обязательной присяги императору. Утвердили, согласно с феодальными обычаями Западной Европы, права больших и малых вассалов, а также основные административные должности. Так Константинополь, находившийся еще во власти греков, увидел перед своими стенами воинов, которые со шлемами на головах и мечами в руках готовились уничтожить сложившиеся веками законы Византии и наперед присваивали ему законы и обычаи Запада...
При первом штурме столицы империи французы пожелали (и, как помним, неудачно) брать город с суши; опыт заставил их согласиться с советом венецианцев – нападать с моря. 8 апреля вся рать с оружием и багажом погрузилась на корабли, и на следующее утро флот спустился вдоль залива, покрыв его на расстоянии полумили. Увидев движение вражеских судов, греки дрогнули, но быстро оправились. Закипел бой. Имея преимущество высоких стен и башен, с которых сбрасывали камни и направляли убийственный «греческий огонь», осажденные сумели не допустить ни установки осадных лестниц, ни пролома стен – нападающие, подавляемые огнем противника, умирали, не успев достигнуть цели. Стороны сражались с одинаковой яростью, но сама пылкость боя вела к беспорядку среди осаждающих, и вскоре им пришлось не столько нападать, сколько защищаться от осажденных. Пренебрегая всеми опасностями, крестоносцы сдерживали сильный напор греков до трех часов дня, после чего командиры, боясь за судьбу флота и войска, приказали ударить отбой. Видя удаляющиеся корабли противника, осажденные решили, что столица спасена. Народ устремился в храмы, благодарить Бога за одержание столь великой и столь легкой победы. Но было наивно думать, что этим все и окончится.
Вечером дож и бароны собрались на совещание. Они обсудили причины неудачи и выработали план на будущее. Кое-кто из вождей считал, что нужно переменить место основного удара и подступить к городу со стороны Пропонтиды. Однако дож настаивал, чтобы повторить тот же удар, учтя вчерашний опыт. Два дня занимались починкой кораблей и машин. Утром 12 апреля звук трубы подал сигнал к началу нового сражения.
Греки, все еще радовавшиеся своей победе, с удивлением и ужасом смотрели на приближение флота противника. Крестоносцы же, помня о прошлом, решили действовать с большей осмотрительностью. Вожди, чтобы поднять дух соревнования, установили награду в полтораста марок серебра для того, чье знамя первым появится на стенах. Вскоре битва началась и стала повсеместной. Твердость защищавшихся равнялась упорству нападавших; бревна, камни, копья, бросаемые с обеих сторон, сталкиваясь в полете, с треском падали на корабли и стены; весь берег оглашался криками воинов, ударами щитов и мечей. То крестоносцам почти удавалось овладеть участком стены; но защитники были тут как тут, осадные лестницы сбивались, огонь пожирал нападающих, но не уменьшал их упорства. Солнце остановилось в зените, а положение все еще оставалось неясным, и греки готовы были снова торжествовать победу. Но тут два корабля, «Пелерин» и «Парадиз», движимые попутным ветром, незаметно приблизились к слабо защищенной части стены; мостки переброшены, двое смельчаков прыгают первыми, за ними – поток воинов; и вот – греки изрублены, отброшены, а знамена епископов Трирского и Суассонского уже развеваются на вершине башни... Это был перелом. Одна за другой еще четыре башни попадают в руки крестоносцев, трое городских ворот трещат под ударами таранов, конница спускается с кораблей, и битва сменяется повальным бегством защитников города...
Крестоносцы, захватывая улицу за улицей, поджигали здания, мимо которых проносились, и пожар известил вскоре самые отдаленные районы столицы о том, что произошло. Ужас и отчаяние господствовали повсюду; отдельные отряды воинов заперлись в царских чертогах, другие – кинули доспехи и оружие, стремясь смешаться с обывателями. Народ и духовенство скрывались в церквах, многие бросились вон из города. В числе последних оказался и Мурчуфль; тайно отплыв из Пропонтиды, он устремился искать убежище в горах Фракии. Узнав об этом, люди, которые еще вчера превозносили до небес своего императора, теперь проклинали его как погубителя; не довольствуясь этим, толпы народа устремились в Св. Софию, чтобы избрать нового монарха, словно было необходимо, чтобы император присутствовал при падении империи! Базилевсом был провозглашен представитель знати Федор Ласкарис. Человек твердый и мужественный, он призвал народ к сопротивлению, но призыв его, даже если бы он и был услышан, ничего изменить уже не мог, и новому императору только и оставалось, что последовать за своим предшественником...
Огонь, подброшенный латинянами, охватывал квартал за кварталом и, по словам самих крестоносцев, вскоре пожрал больше домов, чем заключали в себе крупнейшие города Франции и Германии. Зарево пожара освещало побоище, и победители продолжали свое грязное дело без перерыва на ночь – их не останавливали ни вопли женщин и детей, ни мольбы православного духовенства. Вскоре знамена латинян были водружены на главных дворцах города. Бонифаций вступил в Вуколеон, где вместо воинов встретил лишь жен беглых сановников, умолявших о милосердии; Генрих Генегаусский захватил Влахернский дворец. Оба вождя прежде всего побеспокоились поставить надежную охрану ради несметных сокровищ, накопленных в императорских резиденциях. Предосторожность оказалась не лишней, поскольку, горя нетерпением захватить богатства, уже ранее поделенные, бароны и рыцари с остервенением грабили все, что лежало у них на пути, не щадя ни хором богачей, ни хижин бедняков и одинаково расправляясь с их обитателями. Тщетно Бонифаций, тронутый мольбами несчастных, призывал крестоносцев к «умеренности»; буйство победителей лишь возрастало при виде новой добычи, и исступление их не ведало ни страха, ни жалости. Грабежи и поругания не имели пределов; воины крестовой рати не уважали ни целомудрия дев, ни святости церквей. Они разграбили погребения императоров, разделили между собой богатое убранство храмов, играли в кости на мраморных надгробиях апостолов, упивались вином из священных чаш. Лошади и мулы, заводимые внутрь соборов, падали под непомерным грузом добычи, и их тут же добивали, марая кровью и нечистотами церковные алтари. Распутные девки пели срамные куплеты с патриарших кафедр и отплясывали среди захмелевших воинов, издеваясь над обрядами веры. Современный историк, укоряя крестоносцев в том, что они много превосходили жестокостью и цинизмом сарацин, напомнил поведение воинов Саладина, которые, овладев Иерусалимом, не оскорбляли скромности женщин, не наполняли окровавленными трупами Гроба Искупителя, не мучили христиан ни огнем, ни железом, ни голодом, ни посрамлением...
Поля, смежные с Босфором, представляли столь же плачевную картину, как и столица. Деревни, церкви, странноприимные дома и увеселительные заведения были в равной мере разорены и разграблены. Толпы несчастных беженцев покрывали дороги, кидаясь туда и сюда, преследуемые ужасом и кровью, падавшие замертво от изнеможения и усталости. Сенаторы и патриции, потомки знаменитых родов, покрытые грязными лохмотьями, соревновались с нищими; сам патриарх не погнушался просить милостыню у прохожих. Но богатые и знатные внушали одно лишь презрение – именно их винили во всех бедах, обрушившихся на столицу.
- Предыдущая
- 46/68
- Следующая
