Экспедиция «Уллис» - Северин Тим - Страница 11
- Предыдущая
- 11/51
- Следующая
Ключевую роль тут играет пролив Кафирефс, где уцелевшие суда Агамемнона пытались отвернуть в сторону от мыса Гераст. Пролив разделяет острова Эвбея и Андрос, и сама природа здесь благоприятствует кораблям, идущим на юг. Большая глубина, хорошие сухопутные ориентиры по обе стороны и, главное, мощное течение, влекущее судно вперед даже при слабом ветре. Что до нашего «Арго», то преобладающий северный ветер еще прибавил в трубе между островами, и мы резво помчались через просвет. Маленькая двадцативесельная галера вела себя отменно, лихо перемахивая почти с предельной скоростью через длинную череду волн, громоздящихся на стремнине. На каждом гребне она норовисто подпрыгивала, кренясь, и совокупный вес мачты, рея и паруса нажимал на пяртнерс с такой силой, что весь корпус кряхтел и содрогался. Как раз в эти минуты я попросил передать мне оливкового масла — очень уж велика была нагрузка на двойное рулевое весло. Глядя через борт, я видел, как лопасти вибрируют под натиском стремительного потока воды. Напор был так силен, что прежняя смазка выступала на поверхности кожаных ремней каплями жирного пота. А без хорошей смазки рулевые весла застревают и вполне могут сломаться, если галера вдруг круто рыскнет.
Недостатки такелажа ставили предел скорости, какую могли развивать древние суда. Мореплаватели располагали малонадежными веревками из ремней или грубого волокна, парусами из хлопчатобумажной или льняной ткани. Металл был так дорог, что его в конструкциях использовали очень редко, а то и вовсе не применяли. Капитанам постоянно приходилось быть начеку: внезапная поломка могла стать пагубной для корабля. При идеальной погоде — умеренный фордевинд или бакштаг с не слишком крутой волной — галера могла проходить шесть-семь миль в час, как это делал «Арго» в проливе Кафирефс. Но как только сила ветра и волн превосходила прочность веревок, паруса и рея, следовало спешить в укрытие и ждать — когда по несколько дней, а когда и недели. Существенной роли это не играло. Моряки предпочитали один день идеального хода с предельной скоростью преодолению той же дистанции в несколько приемов. Так что в древности галеры продвигались рывками; впечатляющие стомильные однодневные переходы чередовались с долгими периодами ожидания. Очевидно, именно такой распорядок «постояли-поехали» определял движение Улисса и его флотилии, а не равномерный ход день за днем, какой представляется многим комментаторам.
Развалистый рваный бег «Арго» через пролив Кафирефс вызвал у бедняги Назыма острейший приступ морской болезни. Свернувшись в клубок, с закрытыми глазами он уныло лежал на скомканном парусном мешке, смахивая на несчастную зверушку. Мы особенно сочувствовали ему потому, что накануне вечером, когда «Арго» стоял на якоре в заливе у Скироса, Назым приготовил из овощей, риса и рыбы бесподобное блюдо, приправленное лимонным соком, однако сам отведал лишь малую толику, наперед зная, что не удержит съеденное.
Рыбу поймал Дерри, самый молодой член нашей основной команды. Открытое лицо, невинные голубые глаза и мягкий ирландский акцент сделали Дерри мишенью подковырок, которые он воспринимал с неисчерпаемым добродушием и спокойной широкой улыбкой. В Стамбуле я пополнил снаряжение «Арго» легкой рыболовной сетью, поскольку хотел проверить, могла ли команда галеры в долгом плавании кормиться за счет улова. Дерри неосторожно проговорился, что дома однажды помогал ставить сети на лосося в устье Шаннона, и мы тотчас назначили его нашим штатным рыболовом, а один турецкий эксперт объяснил, как пользоваться новой сетью. Скудные уловы Дерри быстро внесли ясность, почему в древних текстах так мало говорится о рыбной ловле для пропитания. Каждый вечер, когда «Арго» бросал якорь, он ставил нашу сеть в каком-нибудь подходящем месте поблизости от галеры. На рассвете Дерри спешил извлечь из воды добычу, пока нас не опередили какие-нибудь хищники. Итоги всегда были мизерными — несколько мелких рыбешек, один-два угря. И не меньше двух часов уходило у него на то, чтобы выпутать рыбешек из ячеи, отцепить судорожно вцепившихся в сеть креветок, отделить водоросли, умертвить ударами камня ядовитых морских ершей, чьи останки отправлялись за борт. Даже с учетом сильного истощения запасов рыбы в Средиземном море, которое отчасти компенсировалось совершенством нашей нейлоновой сети, было очевидно, что рыбная ловля вряд ли могла удовлетворить потребности голодной команды древней галеры. Кулинарных способностей Назыма едва доставало на то, чтобы, используя жалкие уловы, придать блюдам легкий привкус рыбы.
После пролива Кафирефс следующим нашим навигационным знаком был самый знаменитый ориентир во всей Греции — обрывистый мыс Сунион на краю Аттики, в двадцати пяти милях к югу от Афин. Ныне мыс увенчан руинами большого храма Посейдона, чьи мраморные колонны подобны светящимся столбам медового цвета, когда заходящее солнце окутывает побережье Аттики багровыми сумерками. Храм построен в V веке до н. э. на месте, которое почиталось священным уже в ту пору, когда флот Менелая проходил мимо Суниона, следуя укатанным путем на родину.
Здесь умер главный кормщик царя, Фронтис, и в «Одиссее» старый царь Нестор вспоминает его внезапную кончину:
Трудно назвать более подходящее место для упокоения великого мореплавателя. Мыс Сунион — последний поворотный пункт для всех судов, следующих домой в Аттику с севера и востока. Он закрыт до поры напоминающим формой кинжал островом Макронисос, но, обогнув остров, команда вдруг видит перед собой Сунион и понимает, что до дома рукой подать. И всякий моряк, знающий связанные с этим побережьем предания, вспомнит великого кормщика Фронтиса.
Когда «Арго» подошел к Суниону, сила ветра упала почти до нуля. Идущее встречным курсом почтенное патрульное судно греческих ВМС приветствовало нас; за ним показался другой корабль, и я поспешил передать бинокль Теодору.
— Погляди-ка — это не болгарский флаг?
Теодор уставился в бинокль.
— Точно! И, похоже, судно направляется домой в Варну.
— Интересно, что там думает его команда, — продолжал я, — увидев вдруг у мыса Сунион галеру бронзового века. Должно быть, решили, что им снится сон.
— А вот я их разбужу! — рассмеялся Теодор. — Можно мне воспользоваться рацией?
Я вручил ему маленький приемопередатчик, настроенный на частоту «корабль-корабль». Тем временем болгары изменили курс, чтобы взглянуть на нас поближе. Можно представить себе, как они были поражены, когда радио в рулевой рубке вдруг заговорило по-болгарски. Последовала долгая пауза, пока их радист приходил в себя от изумления. Теодор повторил вызов. Пауза продолжалась; наконец радист нерешительно отозвался. Лукаво улыбаясь, Теодор заговорил с ним, чеканя каждое слово. Окончив разговор, он вернул мне рацию и рассмеялся.
— Здорово мы их озадачили! Радист до того опешил, что мне пришлось дважды повторять каждое слово. Никак не мог взять в толк, каким образом на древнегреческой галере оказался болгарин. Но обещал передать моим родным, что на «Арго» все в порядке.
Видимо, и в Эгейском море мгновенно распространяется молва: когда 11 июля мы подошли к острову Спеца, нас уже ждали. Вассилис следил за нашим продвижением — тот самый неулыбчивый и скупой на слова гений кораблестроения Вассилис Делимитрос, который полтора года назад построил наш «Арго» в своей развалюхе-мастерской на берегу Старой гавани на Спеце. Когда я, обогнув маяк, направил галеру в столь памятный залив, у меня было такое чувство, словно «Арго» возвращается домой. Ничего не изменилось: то же скопище современных крейсерских яхт у пирса; пестрая череда стапелей с судами, подлежащими ремонту; пришвартованный носом к пристани неказистый паром с опущенными сходнями; вереница причалов. Казалось, никто не обратил внимания на тихо скользящую по воде галеру. Команда уже готовилась швартоваться, в это время от одной из пристаней отвалила моторная лодка и помчалась курсом прямо на нас.
- Предыдущая
- 11/51
- Следующая
