По пути Ясона - Северин Тим - Страница 19
- Предыдущая
- 19/56
- Следующая
По описанию Аполлония, Ясон двигался вдоль побережья Магнесии на север до горы Олимп. Там аргонавты повернули на восток, к мысу Посидонион, ближайшей оконечности полуострова Халкидики, который тремя «пальцами» выдается в море от фракийского побережья. Когда мы приблизились к Олимпу, причина такого поворота сделалась очевидной. Горы Осса и Олимп представляют собой отличные ориентиры для кораблей, уходящих в открытое море. Держа Оссу точно за кормой, можно пересечь залив Термаикос и благополучно достичь мыса Посидонион. До того, как был изобретен компас, морякам приходилось искать подходящие ориентиры на суше, чтобы попасть именно туда, куда они хотели. Идеальный день плавания проходил так: гавань покидали с первыми лучами солнца, шли в виду берега, а якорь бросали в сумерках. Я не собирался пользоваться компасом; гораздо интереснее плыть, как в старину, по солнцу, по воле волн и ветра, следуя изгибам береговой линии. Разумеется, компас имелся в наличии — на случай экстренной ситуации, но пока он еще не понадобился. Несколько членов моего экипажа были опытными яхтсменами, имели опыт хождения по Английскому каналу и Северному морю, где без компаса, лага, эхолота и радиопеленгатора не обойтись. Но в Эгейском море эти их знания и умения не пригодились. Мы успешно обходились без всяких современных штучек. Вполне достаточно было, как правило, установить, где мы находимся — по солнцу, по островку вдалеке, по месту ночной стоянки, наконец. Рации на корабле тоже не было — лишь два «уоки-токи», чтобы переговариваться с фотографами, покидавшими корабль на резиновой лодке, да радиомаячок, настроенный на «спасательную» частоту. Чтобы определить скорость корабля, мы опускали в воду ротор, но эти измерения были не слишком точны, особенно на малой скорости, чтобы подсчитать, основываясь на них, пройденное расстояние. Что касается измерения глубины, мы пользовались свинцовым противовесом с весла, привязанным к длинной веревке.
Впрочем, с картами мы решили не мудрить. Неизвестно, существовали ли карты в конце бронзового века; возможно, если и существовали, это были какие-нибудь условные схемы. Скорее всего, однако, что опытный кормчий Ясона Тифис вел корабль по маршруту, отложившемуся у него в голове за годы плаваний по Эгейскому морю. Когда же галера покинула знакомые воды, Тифис наверняка расспрашивал местных мореходов и рыбаков или даже нанимал лоцмана. Я старался следовать его примеру, но вот соваться без карт в Дарданеллы, где никогда прежде не ходил, признаться, не рискнул.
Завтрак на борту, а не на берегу, оказался отличным способом заставить новых аргонавтов поскорее покинуть сушу. Тарелка с овсянкой и два куска хлеба — такой перспективы вполне достаточно, чтобы голодный гребец выскочил из спального мешка и примчался на корабль. Так что в семь утра на следующее утро, проведя ночь в гавани Стонион под сенью Оссы, мы уже гребли прочь от берега, направляясь в открытое море по курсу, при котором гора оставалась точно за кормой «Арго». Переход до мыса Посидонион составлял 28 морских миль, и я надеялся проделать его за день. Увы, несмотря на возлияние морскому богу — стакан вина, вылитый за борт в гавани, — этого у нас не получилось. Поначалу море было спокойным, потом задул северный ветер Борей, потом все снова стихло, а затем поднялся юго-восточный ветер, который словно толкал «Арго» в скулу невидимой, но могучей рукой. Когда опустилась ночь, мы находились в 10 милях от берега, где мерцали огоньки; гребцы слишком устали, чтобы продолжать путь, и мы вынуждены были заночевать в море.
Ночь на борту галеры была для меня совершенно новым впечатлением. Аполлоний писал, что Ясону и его спутникам также случалось оставаться в море с наступлением сумерек, однако античные мореходы старались избегать таких ситуаций: они предпочитали к тому мгновению, когда солнце исчезнет, очутиться на суше. Иногда кормчий Ясона вел корабль и ночью, как правило потому, что не хотел терять попутный ветер; раз или два Ясону и прочим пришлось браться за весла в темноте, поскольку галера попадала в штиль. Но ни в одном из вариантов предания не говорится, что аргонавты спали в открытом море. У нас же не было выбора: мы слишком устали, чтобы продолжать грести. Каждый постарался подыскать себе на палубе местечко поудобнее, что потребовало немалой изобретательности. Ведь мы помещались в пространстве 54 фута длиной и 9 футов шириной в самом широком месте, причем треть этого пространства была занята мачтой, такелажем, снаряжением, камбузом, спасательными плотиками и иным добром. Пустоты под скамьями, где при желании можно было попробовать улечься, занимали припасы, личные вещи и бочонки с инструментами и одеждой.
Навскидку выходило, что места на всех на палубе физически не хватит, даже с учетом того, что у каждого гребца имелась скамья — 8,5 дюйма в ширину и 4 фута в длину, не слишком просторная для человека ростом под два метра, в особенности если ее приходится делить с веслом, поднятым на борт. Однако новые аргонавты совершили невозможное. Они заполнили своими телами все доступное (и, мягко выражаясь, не слишком доступное) пространство. Вообще-то картина изрядно напоминала сцену занятий по йоге.
Костас лег на спину на своей скамье; поскольку через ту проходила мачта, ему пришлось задрать ноги вверх под прямым углом. Большинство других тоже скрючились на скамьях, а Марк Ричардс ухитрился выкопать себе под скамьей что-то вроде гнезда, куда и забрался, похожий в темноте на труп в тесном гробу, и немедленно заснул. Остальные последовали его примеру: все настолько вымотались, что уснули даже в столь неудобном положении, а «Арго» покоился на водной глади, столь ровной и неподвижной, будто мы находились в доке.
Вокруг в ночи мерцали огоньки — навигационные огни грузовых судов, которые исправно отворачивали в сторону, когда луч прожектора падал на безвольно обвисший парус галеры. Время от времени мимо проплывала целая вереница огней; это рыбацкие лодки шли на ночную рыбалку, волоча за собой на буксире маленькие гребные лодочки. На каждой лодке имелся яркий газовый фонарь для привлечения рыбы.
Постепенно облака на небе порозовели, спальные мешки на палубе и на скамьях зашевелились, и оттуда стали выбираться удивительно довольные люди. Из-под скамьи показалась бритая голова Марка, теперь похожего на мумию из какого-нибудь фильма ужасов. Закатив глаза в притворном отчаянии, он наклонился и сделал вид, что хватает зубами за ногу Тима Редмена. «Я голоден!» — простонало наше новоявленное привидение. Питер Моран, с неизменной сигарой во рту, жарил яичницу и варил кофе, а команда готовилась к трем часам гребли, отделявшим нас от мыса Посидонион.
Греческие рыбаки тепло отреагировали на появление «Арго» на их заповедных территориях. Весть о нашем прибытии передавалась из порта в порт по самой надежной разновидности радио — сарафанному. Отдохнув в бухте у мыса, мы двинулись дальше, бороздя веслами странно неподвижную воду. На небе тем временем заклубились тучи, закапал дождь; на мгновение возникла радуга, вспыхнула и тут же исчезла. Легкий ветерок задувал то с суши, то с моря, «Арго» полз вдоль берега, а команда то разворачивала парус, ловя ветер, то снова его сворачивала, либо в очередной раз бралась за весла. Внезапно нам навстречу из гавани Неа Скиони вышли три моторных лодки. Когда они приблизились, мы увидели, что на них полным-полно детишек. Каждую группу детей сопровождал учитель. Когда лодки заглушили моторы и прошли вдоль борта «Арго», мы услышали столь хорошо запомнившееся нам пожелание: «Кало таксиди! Кало таксиди!»
Небритый рыбак, на вид — сущий злодей в мятой и рваной куртке, грязных штанах и высоких сапогах, вскарабкался на нос своей лодки. Как ни удивительно, в руках он держал букет розовых, алых и белых роз, составлявших поразительный контраст с его обликом. Цветы полетели к нам, их подхватил Питер Доббс, тоже смахивавший на пирата в своем тюрбане. Со второй лодки нам кинули коробку с конфетами, подарок женщин Неа Скиони; эту коробку поймал Майлз. Лодки отвалили в сторону, поблизости от галеры осталась лишь маленькая, видавшая виды лодчонка. В ней стоял старик; он заглушил мотор и теперь греб по-гречески, стоя лицом к носу суденышка. Должно быть, он промышлял ловлей осьминогов и кальмаров, потому что на дне лодки валялось несколько трезубцев, а на носу висел ржавый светильник, обернутый куском твида. Ночами этот старик наверняка разжигал фонарь, чтобы приманивать добычу, как поступали его предки еще во времена Гомера, используя, правда, не фонари, а факелы. Старик окинул «Арго» оценивающим взглядом и окликнул нас — лаконично, как и подобает опытному моряку:
- Предыдущая
- 19/56
- Следующая
