Игорь и Милица - Чарская Лидия Алексеевна - Страница 36
- Предыдущая
- 36/41
- Следующая
И вот в одно из таких мгновений она ясно почувствовала, что отделяется от земли. Чьи-то сильные руки поднимают ее с сена… Ее отяжелевшая голова опускается на чье-то плечо… Сквозь полусознание мелькают лица спящих австрийцев перед глазами… Бледный свет фонаря слабо мигает, борясь с серым рассветом раннего утра… Вдруг, свежая, холодная струя воздуха врывается ей в легкие, приятно холодит голову, будит сознание, бодрит тело, и Милица приподнимает с трудом веки, сделав невероятное усилие над собой.
Нет никаких сомнений, она вне сарая. Ни спящих солдат, ни бледного фонаря нет уже перед ней. В серых сумерках осеннего утра слабо намечается поле… Там справа холм, гора, вернее, открытая ими, ей и Игорем, нынче ночью. Но она пуста, увы! На ней нет и признака русских батарей… Значит, не успел Игорь, значит…
A впереди лес, болотистый лес, который они проскакали в сумерки с тем же милым Игорем на лихом «венгерце». Но куда же и кто ее несет, несет прямо по направлению леса и русских позиций?
С трудом она поворачивает голову. Перед ней мелькает знакомое, едва обозначающееся в первых проблесках утра молодое лицо, задумчивые глаза, угрюмо сдвинутые брови, ввалившиеся щеки… И что-то с силой ударяет в самое сердце Милицу… Неужели же она спасена? Усталый мозг делает усилие понять, припомнить… Конечно так: она знает его, своего спасителя. Это — молодой галичанин, бесспорно он… И как бы в подтверждение своих догадок, она слышит тихий, чуть слышный шепот:
— Не бойтесь ничего. Я вас не выдам… Вы вне опасности. Донесу до леса и оставлю на опушке. Спешите до рассвета достичь ваших окопов. Да не смотрите на меня с таким испугом. Я — Грацановский, галичанин, поляк, принужденный стать в ряды ненавистных мне швабов против единокровных братьев-славян. Принужденный потому только, что имел несчастье родиться в стране, подначальной австрийскому императору. Но клянусь моей славянской кровью, я еще ни разу не разрядил винтовки с целью убийства одного из братьев-русских или поляков Российской Польши. И я жду только мгновенья, когда победят русские орлы… Жду с замиранием сердца.
— О, вы великодушны! Вы спасли мне жизнь, — перебила Милица юношу, глядя признательными глазами ему в лицо.
— Не благодарите меня. Каждый на моем месте сделал бы то же самое. В этом нет никакой заслуги. Вы сможете, однако, идти? Дайте я опущу вас на землю и обрежу эти ужасные веревки. Вот так.
И говоря это, юный солдат выхватил саблю из ножен и одним осторожным движением ее освободил перетянутые тонкой, впивающейся в тело, бечевкой ноги Милицы, другим таким же быстрым и таким же осторожным движением он освободил ее руки.
Девушка с наслаждением расправила закоченевшие члены. Счастливое сознание того, что она снова свободна, что может идти к своим, захватило всю ее неудержимым потоком. И виновник этого счастья, этой свободы являлся великодушный неприятельский солдат, рисковавший, может быть, собственной жизнью, спасая ее. Ведь узнай кто-либо из оставшихся там, в сарае, его однополчан об его поступке, разумеется ему несдобровать: сочли бы за изменника и предали бы полевому суду, то есть расстреляли бы без сожаленья. A он не побоялся ничего и смело пришел к ней на помощь.
Все это Милица поняла прекрасно и, желая еще раз от всего сердца поблагодарит благородного юношу, живо обернулась к нему с протянутой рукой.
Каково же было ее удивление, когда она не нашла уже подле себя молодого галичанина. Только легкий шум удаляющихся шагов и треск сухих веток под ногами возвестили девушке о его спешном исчезновении.
— Благословляю тебя! Благословляю всем моим сердцем, всем существом моим, чуткий, добрый, благородный юноша! — мысленно послала вслед ушедшему растроганная и потрясенная Милица.
A кругом нее уже теснился лес, весь изрытый болотами, засеянный сплошь мелкими кустарниками, испещренный кочками и канавами на каждом шагу. Заметно намечались уже в приближающихся медленными шагами бледных утренних осенних сумерках деревья.
Смутно помня дорогу к русским позициям, Милица, не теряя времени, поплелась по ней. Отекшие от бечевок ноги все еще не могли служить ей, как следует. Да и общая слабость мешала быстро и бодро подвигаться вперед. К тому же, раненое плечо ныло все нестерпимее, все больнее и по-прежнему каждый шаг, каждое движение девушки болезненно отзывались в ране, и по-прежнему туманились и неясно кружились мысли, и прежняя странная тяжесть наполняла голову. С трудом передвигая ноги, она подвигалась вперед.
Сырой утренний туман стлался на несколько вершков от земли, пронизывая девушку насквозь своей нездоровой влагой. Начиналась лихорадка. Дробно стучали зубы Милицы в то время, как все тело горело точно в огне. И сама радость избавления от смерти, заполнившая ее еще в первую минуту свободы, теперь исчезла, померкла. Она делала страшные усилия над собой, чтобы подвигаться вперед в то время, как чуткое, напряженное ухо то и дело прислушивалось к окружающей лесной тишине.
Все казалось, что вот-вот раздастся поблизости лошадиный топот и она увидит скачущего к ней на «венгерце» Игоря. Но прежняя тишина царила кругом. A силы Милицы все падали и падали с каждым шагом. Голова кружилась сильнее, лихорадка усиливалась с каждой минутой. Острые, ледяные струйки холода пронизывали насквозь, Дрожа и стуча зубами, она, потеряв последние силы, прислонилась к стволу дерева, не будучи в состоянии идти далее.
И почти в ту же самую минуту страшный удар неожиданно потряс Землю. За ним другой, третий… И скоро весь лес задрожал от пушечной канонады. В мозгу Милицы мелькнуло последней сознательной мыслью:
— Это австрийские орудия бьют по нашим. Наши идут в атаку… Господи, помоги им!
И она, обессиленная в конец, медленно опустилась на мокрую траву.
Глава VI
Прежней дорогой, все тем же бешеным аллюром домчался Игорь Корелин до русских позиций еще задолго до утреннего рассвета. Солдатики спали богатырским сном под прикрытием своих окопов. Только наряды часовых маячили вдоль линии русских позиций.
Не доезжая нескольких шагов до землянки, в которой находились офицеры его роты, Игорь осадил взмыленного венгерца и соскочил на землю.
— Кто тут? — послышался голос Павла Павловича Любавина, и через минуту небольшая, плотная фигура офицера выросла перед юношей в темноте.
Игорь подробно и обстоятельно доложил о результате ночной разведки.
— Прекрасно! Прекрасно! Весьма ценные сведения… Молодчинище! — дружески потрепав его по плечу, произнес капитан. — A теперь еще одна услуга, мой мальчик. Вы поскачете к генералу и попросите доставить тотчас же самым ускоренным образом орудия на тот, открытый вашей разведкой, холм. Ну, с Богом. Ведь ваш конь еще не утомился, я полагаю?
— Никак нет, господин капитан.
— И вы твердо помните положение холма?
— Так точно.
— Так поезжайте же скорее и возвращайтесь сюда снова. Мне необходимо знать что мне ответит наш генерал. Подождите, я вам дам записку.
Любавин исчез на минуту в глубине землянки, где скоро засветился огонек… Вскоре он появился снова перед Игорем и протянул тому какую-то бумажку. Игорь тщательно спрятал ее y себя на груди.
— Я посылаю снова вас, потому что не могу послать никого из солдат: каждый штык на счету, каждая рука дорога при данном положении дела… — произнес он не без некоторого волнения в голосе. — На рассвете должен произойти штыковой бой… Возвращайтесь же скорее. Я должен вас видеть здесь до наступления утра. И не вздумайте провожать к горе артиллерию. Я им точно описал путь к ней со слов вашего донесения; они сами найдут дорогу; вы будете нужнее здесь. Ну, Господь с вами. Живо возвращайтесь ко мне, мой мальчик.
- Предыдущая
- 36/41
- Следующая
