Игорь и Милица - Чарская Лидия Алексеевна - Страница 40

• Предыдущая
• 40/41
• Следующая

— Постой, дай отдышаться и пойдем с Богом далее… — тяжело переводя дух, произнес он, зажимая кровоточащий бок выхваченным из кармана платком.

Передохнули немного. Милица перевязала рану солдату и снова поплелись дальше… Уже на полдороге встретили их санитары с носилками. На одни положили капитана, на другие — солдата, который всячески отнекивался и открещивался от такого недостойного, по его мнению, способа передвижения. Милица, измученная лихорадкой и жаром, пошла было подле своего приятеля. Пройдя несколько шагов, она остановилась. Туман застлал ей зрение… Небо, как будто, низко-низко опустилось над ее головой, a красные круги плыли перед глазами… Словно что-то толкнуло ее в одну сторону, потом в другую…

Сопровождавший носилки санитар подхватил ее вовремя, и она тяжело повисла у него на руках…

Опять странное оцепенение сковало девушку. Как будто, горячие, клокочущие пеной волны закачали, забаюкали ее, поднимая на своих пенящихся гребнях… Как будто где-то близко-близко запело и зарокотало море… Или это не шум прибоя, этот плеск? Нет, то стоны раненых… стоны, доносящиеся отовсюду.

Полевой лазарет разбил свою палатку под гостеприимным кровом галицийской деревни. Наскоро вымыты сулемой стены… Всюду белые, как снег, столы… Свежие койки с чистым бельем… Заново наложенные повязки. Здесь перевязывают, оперируют и эвакуируют раненых дальше туда, где будут их лечить уже обстоятельно и упорно.

Милица больна; ее рана загноилась… Опасность заражения крови… Она бредит и стонет. Игорь, навещающий своего товарища и друга, каждый раз в отчаянии уходит отсюда. Она не узнает его… Не узнает никого: ни капитана, находящегося тут же рядом, на соседней койке и потерявшего ногу, отнятую у него по колено, ни Онуфриева, своего верного дядьку, другого соседа по койке.

Минутами, впадая в забытье, Милица бредит своей родиной, Дунаем и Савой, юным храбрецом Иоле отличающимся на родных полях. Или зовет Игоря протяжно, упорно, тоненьким слабым голосом, совсем беспомощным, как y маленького дитяти. Игорь почти не отходит от нее. Уходит и возвращается к ее койке снова. Он взял короткий отпуск y начальства, заступившего выбывшего из строя Любавина и, благодаря временному затишью на полях сражения, может побыть некоторое время y постели своего друга. На душе несчастного мальчика черно, как в могиле все эти дни. Нет минуты, чтобы раскаяние не щемило его сердце, — жестокое раскаяние в том, что он способствовал побегу Милицы на войну. Теперь вот она, — раненая, больная, жестоко расплачивается за этот побег.

— О, Милица, Милица! — шепчет он в тоске, вглядываясь в изменившееся до неузнаваемости лицо девушки. — Я виноват, целиком один я виноват в твоей гибели, в твоей болезни… Ведь не послушай я тебя даже и тогда на разведке и привези, несмотря на все твои мольбы и стоны, в полевой лазарет, не пришлось бы тебе оставаться без помощи одной в пустом сарае целую долгую ночь, способствующую ухудшению раны… A долг службы! A необходимость исполнить данное начальством поручение? — поднимался тут же протестующий в душе Игоря голос совести, совершенно заглушая недавние укоры.

И опять юная душа мечется в смертельной тоске и унынии и всевозможные тяжелые мысли преследуют Игоря, не давая ему ни на минуту покоя.

Между тем, полк его выступает дальше, и обычная работа разведчика зовет его снова в строй. Положение же Милицы еще далеко не выяснено и внушает серьезные опасения. Ее отправляют со всевозможными предосторожностями в один из госпиталей взятого y австрийцев древнерусского города, одного из главных городов Галицийской земли. В последний раз, скрепя сердце, склонился над постелью больной Игорь… В последний раз перекрестил дрожащей рукой все еще не пришедшую в сознание больную… В последний раз поцеловал ее горячий, раскаленный лоб, шепнув чуть слышно:

— Прощай, моя Мила… Прощай, дорогой товарищ… Бог знает, увидимся ли мы с тобой когда-нибудь?

Большой красивый город. Чистые улицы. Бегающие там и тут трамваи. Повсюду военные, повсюду солдаты. Любопытная толпа горожан, снующая по бульвару и по тротуарам, несмотря ни на какую погоду. То и дело проезжают автомобили, приспособленные для раненых. На каждом шагу встречаются здания со значками госпиталей и лазаретов Красного Креста.

В одном из таких госпиталей, в белой, чистой, просторной горнице лежит Милица. Ее осунувшееся за долгие мучительные дни болезни личико кажется неживым. Синие тени легли под глазами… Кожа пожелтела и потрескалась от жара. Она по большей части находится в забытьи. Мимо ее койки медленно, чуть слышно проходят сестрицы. Иногда задерживаются, смотрят в лицо, ставят термометр, измеряющий температуру, перебинтовывают рану, впрыскивают больной под кожу морфий…

Нынче девятый день болезни. Ждут поворота на улучшение и доктора и сестры. Одна из них, молодая, бледная, с серыми умными глазами и открытым лицом, с особенной заботой и нежностью ухаживает за ней. В кармане этой сестрицы имеется письмо, в котором близкий, родной человек в кратких словах описывает всю захватывающую повесть Милицы. Здесь уже знают, что она девушка, служившая в разведчиках, получившая знак отличия за удачно выполненную задачу. Но имя ее неизвестно никому, кроме одной только разве этой сероглазой сестрицы, что бережет и лелеет ее, как родную сестру… Но сероглазая сестрица в этом отношении нема, как рыба, и не поделится ни с кем тайной Милицы, которую свято хранит в тайниках души…

В одно студеное сентябрьское утро синие глаза молодой сербки широко раскрываются и смотрят впервые за все время болезни сознательным, ясным взглядом. Раскрываются еще шире, встретясь с другими глазами, полными готовности пожертвовать собой для других. И вдруг вспыхивают неожиданной радостью.

— Игорь! — шепчет Милица. — Милый Игорь, как я счастлива увидеть тебя!

— Не Игорь, a Ольга… Ольга Корелина, родная сестра Гори, — отвечает ласковый голос, и нежные мягкие руки сестры милосердия любовно и ласково гладят юную черненькую головку, резко выделяющуюся среди белых наволочек. — Милая девушка, я знаю все… Вам не имеет смысла скрывать от меня что-либо… — звучит так ласково и просто голос Ольги Корелиной.

Она — вылитый портрет брата и не мудрено, что Милица приняла ее за него. Те же честные открытые глаза, смелые и живые, то же благородное умное лицо. Да, такой довериться можно. А слова исповеди, самой искренней, самой горячей рвутся из сердца Милицы.

Сегодня она чувствует сама начало своего выздоровления… Ей лучше, заметно лучше, так пусть же ей дадут говорить… О, как она несчастна! Она слабенькая, ничтожная, хрупкая девочка и больше ничего. A между тем, y нее были такие смелые замыслы, такие идеи! И вот, какая-то ничтожная рана, рана навылет шальной пулей и она уже больна, уже расклеилась по всем швам, и должна лежать недели, когда другие проливают свою кровь за честь родины. Разве не горько это, разве не тяжело?

И, говоря это, Милица плачет, как маленькое дитя, по-детски же кулаком утирая глаза. Ее нервы стали никуда негодными за последнее время… Эти ужасы войны совсем развинтили ее.

Сестра Ольга смотрит на нее добрыми, умными глазами.

— Милая детка, — говорит она, все еще любовно гладя короткие иссиня-черные волосы больной, — природа распорядилась человечеством как нельзя более мудро. Она щедро наделила мужчин силой, выносливостью и упорством среди военной бури особенно. Зато нам, женщинам, дала другое: мужество в иной работе, нежность и мягкосердечие. Милая Милица, зачем вам было насиловать свою женскую природу и выбирать себе подвиг, по которому безусловно не может и не должна идти женщина, на который y нее не хватит сил? Нельзя идти против природы, дорогое дитя. Я знаю, что вы ответите мне: что вы горите жаждой принести пользу человечеству, что были и исторические примеры, когда женщины сражались в боях… Кавалерист девица Надежда Дурова, например. Но ведь это было исключение, и Дурова с колыбели привыкла к звукам трубы и походной жизни. Вы же могли бы достигнуть желаемого и иным путем. Разве не принесли бы вы еще и большую пользу хотя бы здесь, ухаживая за ранеными, нежели там, на полях сражения, где нужны не женская выносливость и силы? Кончайте ваше образование, вступайте хотя бы на тот путь, на который вступила я. Тут вы будете полезнее и нужнее… A там предоставьте дело мужчинам, рожденным уже воинами, борцами, по большей части, согласно их природе. Каждому — свое. A теперь, постарайтесь уснуть и подкрепите ваши силы. Вам предстоит через несколько дней долгий путь в Петроград.

• Предыдущая
• 40/41
• Следующая