Сон №9 - Митчелл Дэвид Стивен - Страница 75
- Предыдущая
- 75/105
- Следующая
12 ноября 1944 г.
Собирается гроза, но дождя еще нет. Капитан Ёкота не стесняется в выражениях, критикуя наше правительство, но это еще мягко сказано. Если бы гражданское лицо позволило себе столь неуважительные высказывания, его наверняка арестовала бы секретная служба. Сегодня за ужином капитан открыл бутылку рома. Я слышал об этом напитке только из сказок про пиратов, которые мне читали в детстве. Он определенно развязывает язык. Абэ пил меньше всех, он всегда мало пьет, а капитан Ёкота опрокидывал стакан себе в рот, словно холодный чай в жару. Сначала капитан Ёкота набросился на Адмиралтейство за то, что поражение у острова Мидуэй скрыли и наложили табу на эту тему, вместо того чтобы извлечь из него урок. «Единственная стратегия, которую признает наше флотское командование,– если верить капитану Ёкоте,– это навязать противнику «решительные военные действия», как в сражении при Цусиме с русскими. Но в этой войне такого не будет. Американцы не настолько глупы». Премьер-министра Тодзё он назвал «армейским болваном первой величины», потому что тот приказал оккупировать необитаемые острова Аляски: «Зачем? Чтобы освобождать чаек от англосаксонской тирании?» Принц Хигасикуни «так глуп, что не догадался бы вылить мочу из своего сапога, если бы распоряжения были написаны на каблуке». Гото рассмеялся, Кусакабэ улыбнулся, а Абэ слегка покраснел. Я не знал, как реагировать. Капитан Ёкота убежден, что нефтяные месторождения Вест-Индии до сих пор были бы территорией Японии, если бы военные действовали сообща, а не грызлись друг с другом, и всерьез развивали бы радарные технологии. Сейчас мы должны обращаться за помощью к немцам и просить радарные установки у них. Он обвиняет императорскую армию в том, что она, не сообщая Верховному командованию, использует подводные лодки как «тачки» для переброски войск, оказавшихся в безвыходном положении на Рабауле и других островах, захваченных американцами. Больше всего меня беспокоит твердое убеждение капитана в том, что наши секретные коды давно расшифрованы. Абэ поторопился, возможно слишком, заметить, что эти коды были разработаны криптологом из Токийского императорского университета и что они недоступны пониманию западного разума. Капитан Ёкота возразил, что ни один криптолог из Токийского императорского университета не нарывался в открытом море на засаду эсминцев, которым были точно известны координаты его судна.
– Но что, если…– распутываю петли телефонного шнура.– Если ты права и смысл жизни – это просто то, к чему «стремится» сознание, то почему у разных людей разный смысл жизни? Почему у некоторых его нет совсем? Или они забыли о смысле?
– Опыт, влияние окружения, болезни, разводы. Что это за шум?
– Суга храпит.
– Разве кошки могут так громко храпеть?
– Суга – это человек. В каком-то смысле.
– О! И Суга это «он» или «она»?
Я тщетно пытаюсь уловить в ее голосе нотки ревности.
– «Он». Друг перебрал и свалился, не дойдя до дома. Я разрешил ему лечь на полу, но он занял мой футон. Ты что-то сказала?
– Уже не помню… Вспомнила. Хочешь, я скажу тебе что-то личное, о себе?
Я выпрямляюсь.
– Конечно, хочу.
– У меня диабет первого типа. Каждый вечер последние тринадцать лет я колю себе в руку инсулин. Соблюдаю специальную диету. Если этого не делать, резко снизится сахар в крови. От острой гипогликемии я могу умереть. Смысл моей жизни в том, чтобы держать равновесие между смертью и сахаром. У людей, в чьи гены не встроена бомба с часовым механизмом, вряд ли будет такой же смысл жизни. Может быть, самое главное отличие между людьми вот в чем: как они понимают, зачем живут.
Суга стонет во сне. Мерцает огонек моей сигареты.
– Мм-м.
– Что с тобой сегодня, Миякэ?
Гашу сигарету в пепельнице из пивной банки.
– Для меня смыслом жизни всегда была встреча с отцом. А сейчас я почти… что я буду делать после того, как встречусь с ним?
– Зачем сейчас об этом беспокоиться?
– Не знаю. Я беспокоюсь о многих вещах и не могу перестать.
– Эйдзи Миякэ, я хочу переспать с тобой прямо сейчас.
Я давлюсь дымом.
– Что?!
– Я пошутила. Хотела доказать, что ты можешь перестать беспокоиться, если захочешь. Вот Дебюсси никогда не задумывался о смысле жизни.
– Дебюсси? Он из какой группы?
– Клод Дебюсси. Скажи, что ты шутишь.
– Клод Дебюсси… Он играл на ударных у Джими Хендрикса, верно?
– Не богохульствуй, даже в шутку, или орлы выклюют тебе печень. Я играю его пьесу на завтрашнем прослушивании. Хочешь послушать?
– Конечно.
Это впервые.
В трубке раздается стук и шорох.
– Ложись и смотри на звезды.
– Ночью над Кита-Сэндзю горит только неон.
– Тогда я сыграю тебе «Et la lune descend surle temple qui fut»
– Пощады.
– «И луна освещает разрушенный храм».
– Ты говоришь по-французски так же хорошо, как делаешь все остальное?
– Я хочу сбежать во Францию с тех пор, как мне исполнилось шесть лет, вспомни.
– Франция. Какой изысканный смысл жизни.
– Шш-ш-ш, или ты не услышишь звезд.
На сковородке шипит масло. Я небрежно разбиваю второе яйцо – обломки скорлупы прилипают к пальцам, и из него вываливается напоминающая сперму масса. Мне нравится рассматривать прозрачную пленку, что прикрывает белок. Я почти успеваю спасти тост, отламываю обуглившиеся края и кидаю их в раковину. Груда на моем футоне шевелится:
– Уууоооеееаааиии.
Суга – эта безобразная двоякодышащая рыба – приподнимает голову и обозревает капсулу. Гашу окурок «Филипп Морриса» о скорлупу, раздвигаю шторы. В комнату врывается поток грязного утреннего света, освещая скопившуюся за три дня грязную посуду и разбросанные носки и газеты. Нельзя сказать, что Суга хорошо выглядит. Шея у него розовая, как у вареного осьминога, а через все лицо тянется вулканическая гряда комариных укусов. Он моргает.
– Миякэ? Что ты здесь делаешь?
– Я здесь живу.
– О! А что я здесь делаю?
– Вчера ты здесь вырубился.
– Я сейчас надую, как динозавр. Где у тебя сортир?
– Я кивком показываю ему дорогу. Суга встает и идет.
И идет, и идет. Наконец он выходит из туалета, зевает и застегивает ширинку.
– У тебя в туалете воняет почти так же, как в Уэно. Вонь такая, будто там кто-то долго блевал.
– Как насчет отличной яичницы на завтрак, она плавает в таком чудесном масле?
– Так это меня вчера рвало?
– Ты любезно спустил большую часть в унитаз. Заходи, всегда тебе рад.
– Я готов выпить целый бассейн.
Я наливаю в пивную кружку воды из-под крана. Суга выпивает ее всю – глотком, длинным, как марафонский забег.
– Спасибо. Ты не угостишь меня кофе?
Я отдаю Суге свой и ставлю на плитку новый ковшик с водой. Суга сворачивает футон в плотный сверток, садится за стол, пьет кофе, издает «аааааах» и опускает рукава рубашки, чтобы спрятать экзему.
– Не знал, что ты играешь на гитаре. Эта малышка на качелях – твоя сестренка?
Он почти угадал.
– Да.– Я кладу яичницу на тост, убираю мусор и сажусь завтракать.
– Тогда этот человек в смешных темных очках – твой отец?
Желток растекается.
– Не совсем. Это Джон Леннон.
Суга трет виски большими пальцами.
– Я о нем слышал. Он из «Бич бойз», верно? Итак, где я нахожусь?
– Над видеопрокатом в Кита-Сэндзю.
– Когда я сюда пришел?
– Вчера вечером, около одиннадцати.
– Ты живешь над своей работой? Наверняка дорога отнимает чертовски много времени.
– Скажи спасибо, что мне было куда оттащить твою тушу, не то сейчас ты бы лежал в канаве, и какая-нибудь собака мочилась бы на тебя. Как ты вчера добрался сюда? Доехал от станции на такси? Ты был не в том состоянии, чтобы идти пешком в такую даль.
Суга беспомощно мотает головой.
– Я действительно не помню.
– Яичница удалась.
- Предыдущая
- 75/105
- Следующая
