Сон №9 - Митчелл Дэвид Стивен - Страница 88

• Предыдущая
• 88/105
• Следующая

– Ты не против, если я провожу тебя до твоей платформы? – спрашиваю я, предлагая помириться.

Аи пожимает плечами. Мы идем по коридору, бесконечному, будто камера для анабиоза в космическом ковчеге. Впереди раздаются настойчивые глухие удары – человек в оранжевом с силой колотит что-то подобием обитого резиной молотка. Это что-то – или кто-то – скрыто за колонной. Мы обходим этого человека – нам нужно пройти мимо него, чтобы добраться до платформы Аи. Я и в самом деле думаю, что он решил забить кого-то до смерти. Но это всего лишь плитка пола, которую он пытается вогнать в слишком маленькое для нее отверстие. Бух! Бух! Бух!

– Вот это,– говорит Аи, скорее всего, сама себе,– и есть жизнь.

Из тоннеля доносится волчий вой приближающегося поезда, и волосы Аи шевелятся в потоке воздуха. Мне грустно.

– Э-э… Аи…– начинаю я, но Аи прерывает меня, раздраженно тряхнув головой.

– Я тебе позвоню.

Означает ли это: «Все хорошо, не волнуйся» или «Не смей звонить мне, пока я тебя не прощу»? Великолепная Двусмысленность, достойная студентки, выигравшей стипендию Парижской консерватории. Приходит поезд, она садится, скрестив руки на груди и закинув ногу на ногу.

Повинуясь порыву, я машу ей одной рукой, а другой вытаскиваю из кармана рубашки пачку «Парламента» и бросаю в зазор между поездом и платформой. Но Аи уже закрыла глаза. Поезд трогается. Она ничего не увидела.

Черт. Вот это, думаю я про себя, вот это и есть жизнь.

Моя крысиная нора в «Нероне» каждый вечер точно съеживается. Геенна пылает все жарче. Сатико ничего не говорит мне про Аи. Ночь в среду самая напряженная из всех предыдущих. Час ночи, два часа – время несется вскачь. Душевные волнения выматывают. Наверное, именно поэтому я стараюсь их избегать. Как только что-нибудь налаживается, оно обречено. Дои посасывает кубики льда, чешет пальцем в ноздре и тасует колоду карт.

– Возьми карту,– говорит он.– Любую.

Я качаю головой – нет настроения.

– Давай! Это древнее шумерское колдовство с наворотами третьего тысячелетия, мэн.– Дои подсовывает мне разложенные веером карты и отворачивается. Беру карту.– Запомни ее, но не говори мне.

Девятка бубей.

– Ну? Положи ее обратно и тасуй колоду! Как угодно, сколько хочешь, где хочешь, лишь бы уничтожить все мыслимые намеки на твою карту…

Я так и делаю – Дои определенно не мог ничего видеть. Окошечко заслоняет фигура Томоми.

– Миякэ! Три «Толстые русалки», больше водорослей и кальмаров. Дои! Хиппи – в твоем возрасте не пристало ковырять в носу.

Дои чешет нос снаружи:

– Это все равно что надеть намордник на гризли, мэн… у тебя что, никогда не свербило в носу?

Томоми смотрит на него в упор:

– У меня свербит в носу прямо сейчас. И все из-за тебя. Этот заказ нужно было доставить в приемную хирурга еще неделю назад – если они позвонят и начнут жаловаться, я вставлю телефон тебе в ухо, и ты сам будешь разбираться с их негативной энергией. Мэн.

Дои жестами пытается утихомирить ее.

– Госпожа, вы не даете мне закончить фокус.

Томоми свистит в нашу сторону.

– Ты что, хочешь, чтобы я рассказала господину Нерону, какие ароматные штучки ты держишь в багажнике своего мотороллера?

Дои сует карты в футляр и на ходу шепчет:

– Не бойся, мэн, фокус не окончен…

Минуты бегут вверх по эскалатору, ползущему вниз. Онидзука отдыхает после доставки заказа в дальний район. Он, задумавшись, сидит в загоне и делит грейпфрут на дольки. Я кладу в коробку «Куриную Тикку» и мини-салат для следующей доставки. Подгоняя ночь, я обычно иду на хитрость с часами: перед тем как посмотреть на них, я убеждаю себя, что сейчас на двадцать минут меньше, чем я думаю на самом деле, и у меня есть повод приятно удивиться. Но сегодня даже эти мои очки с кривыми стеклами чересчур оптимистичны. В загон возвращается Дои, он в упоении слушает песню по радио.

– «Riders In the Storm»[132], мэн…

Ему бы певчих птиц разводить где-нибудь в глухом лесу.

– Это про нас с моим пицца-скутером.

Он пьет тошнотворно-маслянистый тибетский чай из фляжки и отрабатывает доставание карт из ушей. Про незаконченный фокус он забыл, а я ему не напоминаю.

– Человеческое существование – как игра в карты, мэн. Мы получаем свою раздачу еще в материнской утробе. В детстве мы что-то сбрасываем, что-то берем из колоды. Зрелость, мэн,– новые карты: работа, жажда развлечений, кутежи, женитьба… карты приходят, карты уходят. Иногда выпадает удача. А иногда победы одним махом оборачиваются полным поражением. Ты делаешь ставки, объявляешь козыри, блефуешь.

В клетку входит Сатико, у нее перерыв.

– И как же выиграть в этой игре?

Дои раскладывает карты павлиньим хвостом и обмахивается ими, как веером.

– Когда выигрываешь, правила меняются, и оказывается, что ты опять проиграл.

Сатико ставит ногу на коробку с фирменными пакетиками кетчупа «Нерон».

– От метафор Дои у меня голова кружится больше, чем от той малопонятной идеи, которую они призваны упростить.

Томоми бросает в окошечко заказ: «Сатаника», хрустящий корж, тройная порция каперсов. Я выкладываю начинку и представляю Аи, как она спит и видит во сне Париж. Суге снится Америка. Кошке снятся коты. Пиццы выплывают, пиццы уезжают. На штыре растет кипа квитков с выполненными заказами. За стеной, в реальном мире, занимается еще одна жаркая заря. До восьми часов я чищу огурцы, а в восемь получаю сменщика, шлепок по спине и девять децибелов в ухо: «Миякэ, домой!» Возвращаясь в Кита-Сэндзю по линии Тиёда, подключаюсь к своему «Дискмену». Музыки нет. Странно, я только вчера сменил батарейки. Нажимаю «Выброс» – диска внутри нет, только игральная карта. Девятка бубей.

В капсуле меня ждет сообщение на автоответчике. Не от Аи.

– Э-э… ну, привет, Эйдзи. Это твой отец.

Смешок. Я холодею – впервые с марта месяца я чувствую, что мне холодно.

– Вот я и сказал это. Я твой отец, Эйдзи.

Глубокий вздох. Он курит.

– Не так уж это и трудно. Что ж. В голове все путается. С чего же начать?

Произносит: «Уф!»

– Во-первых, поверь мне, я не знал, что ты приехал в Токио меня искать. Эта садистка, Акико Като, вела дела с моей женой, а не со мной. Еще в августе я уехал в Канаду – на конференцию и по другим делам – и вернулся только на прошлой неделе.

Глубокий вздох.

– Я всегда верил, что этот день придет, Эйдзи, но так и не осмелился сделать первый шаг. Я думал, что не имею на это права. Если это еще имеет значение. Во-вторых – о моей жене. Это все так неловко говорить, Эйдзи,– мне можно называть тебя Эйдзи? По-другому было бы неправильно. Моя жена и слова не сказала ни о письме, что она написала, чтобы отпугнуть тебя, ни о вашей встрече на прошлой неделе… Я узнал об этом случайно, всего час назад – дочь проговорилась.

Сердитое сопение.

– Ну, я вышел из себя. Сейчас немного успокоился и вот звоню тебе. Какая мелочность! Какая подозрительность! Она не имела права мешать нашей встрече. Причем тогда, когда мой отец был при смерти… Представляю, что ты думаешь о моей семье. В конце концов, может, ты и прав. Мы с женой – наш брак, это не совсем то… Неважно.

Пауза.

– В-третьих. Что же в-третьих? Я потерял мысль. Я говорил о прошлом. Теперь о будущем, Эйдзи. Я очень хочу с тобой встретиться, если хочешь знать. Прямо сейчас, если ты не против. Сегодня. Нам нужно столько обсудить, с чего же начать? И чем закончить?

Смущенный смешок.

– Приезжай сегодня ко мне в клинику – я косметический хирург, это на всякий случай, если мать тебе не говорила. Здесь нас не побеспокоят ни моя жена, ни кто-нибудь другой; или мы пойдем в ресторан, если, когда будешь это слушать, ты еще не поешь… Я отменил прием во второй половине дня. Ты сможешь подъехать к часу? Вот мой рабочий номер.

Я быстро записываю на клочке бумаги.

• Предыдущая
• 88/105
• Следующая