Владычица Рима - Мизина Тамара - Страница 8
- Предыдущая
- 8/41
- Следующая
Проводив Авеса, Лиина села в кресло, жестом подозвала Марка и, указывая ему на кресло, только-только покинутое гостем, велела тоном, исключающим отказ:
– Садись и прочти мне твои собственные стихи, Марк Корнелей Руф.
Марк попытался прочесть несколько строф первого вспомнившегося поэта, но девочка перебила его:
– Я сказала: твои!
– Это мои…
– Марк Корнелей Руф, зачем ты меня обижаешь, зачем тебе мои угрозы? Ты ведь и без них знаешь, что стоит сейчас твоя жизнь. Я не вижу беды в том, что ты провел Авеса, но мне лгать не надо, – говорила она все это спокойно, не повышая голоса, не стараясь выглядеть страшнее, чем есть, но Марк съежился:
– Я никогда не писал стихов, госпожа.
– Кто сделал тебя «поэтом»?
Страх перехватил пленнику горло, отразился во взгляде, в изгибе красивых губ. Тонкая морщинка гнева легла у девочки между бровями, пальцы нервно ударили по дереву подлокотника:
– Кто сделал тебя «поэтом»?
– Я, госпожа.
Марк одновременно вспотел и обмяк: Гальба стоял прямо, холодно и спокойно глядя на девочку в кресле.
– Валерий Цириний Гальба? Как это произошло?
– Когда господин Авес резал тех, кто не приглянулся ему… – бесстрастный взгляд юноши на мгновение заострился, стал цепким: как девочка воспримет услышанное? Девочка не восприняла никак: сидела, удобно устроившись в кресле, и разглядывала подаренный Авесом браслет. Оборвав короткую, почти незаметную паузу, Валерий продолжил: – …Атий начал кричать и браниться. Господин Авес не понял его слов и потребовал от меня перевода, а я сказал, что Атий – поэт. Что мне еще оставалось? Наши жизни и сейчас недороги, а тогда они и этой цены не имели. Но Атий не пишет стихов и не знает их, а господин Авес желал видеть поэта, чтобы подарить его вам, и я попросил Марка прочесть стихи. Сам я не мог сделать этого. Меня господин Авес запомнил.
– Да, не повезло вам. Атий!
Юноша поднялся.
– Как твое полное имя?
– Атий Либона, госпожа.
Окинув его взглядом с ног до головы, почти измерив, Лиина распорядилась:
– Можешь сесть. Мне ничего не нужно от тебя. Юноша дернулся, хотел что-то сказать, но под пристальным взглядом девочки сдержался, поспешно сел на ковер.
– Марк Корнелей Руф.
– Да, госпожа.
– Все, что ты читал, я знаю, кроме одного стихотворения. Оно мне понравилось, и ты запишешь его для меня. На чем писать – я дам.
Почтительно склонив голову, юноша ответил:
– Я сделаю все, что прикажет моя госпожа, и приложу все старание, чтобы она осталась довольна мною.
– Приложит, приложит. Только почему они еще здесь?
Девочка обернулась на голос:
– Мама?
– Гони их из шатра. Нечего ковры просиживать. Пусть их, кстати, покормят.
– Да, мама.
– И начинай уборку.
– Да, мама. Я только кое-что возьму.
– Госпожа…
Царапнув Помпония беглым взглядом, женщина ответила на невысказанный вопрос:
– Когда будешь нужен – позову.
Взмах ладони указал пленникам на дверь. Те начали медленно и неохотно подниматься – любая перемена казалась им началом конца. Последний пленник замешкался намного дольше остальных. Встретившись со спокойным взглядом женщины, он судорожно дернулся, пытаясь встать, ухватился за руку товарища. Тот поддержал его, помог подняться.
В этот момент из второго шатра выглянула Лиина. В руках она держала восковые таблички и стилос.
– Мама, что это с ним?
– Посмотри сама.
Лиина поспешно передала таблички Марку и негромко произнесла:
– Там то, что я успела запомнить. Поправь и допиши.
Не дожидаясь ответа, она поспешила к больному. Тот стоял, опираясь одной рукой на плечо товарища, другой – стиснул ткань туники на груди. Бледная кожа, синевато-серые губы…
– Останься.
Юноша выпустил плечо товарища, вытянулся, покачиваясь. Девочка смягчила тон:
– Присядь пока.
Осторожно сгибая колени, римлянин сел, почти приникнув к ковру, замер.
– Через час здесь должно быть убрано все.
– Да, мама, – закивала девочка, не отрывая глаз от пленника.
– Выходите, – резко приказала женщина остальным. – Быстро, – и вышла вслед за ними.
Как только ковер упал, девочка шепнула пленнику:
– Ложись и не думай о плохом. Станет легче – встанешь и уйдешь. Давно это у тебя?
– Со вчерашнего вечера, госпожа, – юноша лег, но продолжал искоса следить за девочкой.
Лиина начала наводить порядок. Несколько раз она заскакивала в другой шатер, вынося тряпки, бегала на улицу за водой. Когда женщина заглянула в шатер – там был подлинный хаос. Лиина перевернула все, что можно было перевернуть, и сдвинула все, что можно было сдвинуть.
Примерно через четверть часа из этого хаоса проглянул порядок, а еще через несколько минут все вещи встали на свои места, блистая чистотой. Ни соринки, ни пылинки. Смахнув со лба выбившиеся волосы, девочка удовлетворенно окинула взглядом результаты своей бурной, не слишком толковой, на посторонний взгляд, деятельности. Найдя, что результат безупречен (каковым он на самом деле и являлся), Лиина обратилась к пленнику:
– Приятно смотреть, как работают другие. Не правда ли, римлянин?
Тот улыбнулся через силу и задумчиво произнес:
– Глядя на госпожу, я понял, как боги сотворили мир из хаоса, – ответ вышел не очень изящный, но девочка была слишком довольна собой, чтобы обращать внимание на подобные мелочи. Она наклонилась, взяла его за запястье, замерла прислушиваясь:
– Встать сможешь? Да не спеши. Раньше с тобой такого не случалось?
– Нет, госпожа.
– Подумай получше. Может, сердце кололо или еще чего-нибудь? Не спеши, подумай, хотя… После того, что с вами было вчера… Редкое сердце выдержит такое. Ну, попробуй встать. Осторожней…
Чувство безопасности, которое несли ее заботливый голос, ее сочувствующий взгляд, сделало свое дело. Боль стала ослабевать.
Пленник осторожно поднялся, пошатываясь, пошел туда, куда вела его госпожа. Откинув ковер, Лиина помогла ему пройти во второй шатер, велела:
– Вот ложе. Ложись.
– Госпожа обращается со мной, как с вазой из цветного александрийского стекла, – ирония юноши отдавала горечью.
Девочка не ответила. Она налила в широкую деревянную чашку горячего отвара (и когда она успела его приготовить?), передала ему со словами:
– Выпей. Только осторожно. Горячий… Как твое имя?
– Луций.
– А полное?
– Луций Сальвидий Кальв, но госпоже не нравятся слишком знатные имена. Зачем же она хочет слышать их полностью?
Грустное удивление отразилось на лице девочки. Чуть поведя плечом, она ответила:
– Неужели Луций Сальвидий Кальв считает, что чья-то знатность оскорбляет меня? Все гораздо проще. Ты пей потихоньку. Меня удивляет вот что: почему так много знатных юношей оказалось здесь? Ведь, как я слышала, в римских легионах большинство – не римляне.
Несмотря на всю мягкую предупредительность ответа, пленник почувствовал себя оскорбленным:
– Да, госпожа, но об этом вам лучше спросить у господина Авеса. Он объяснит прекрасной госпоже, почему он выбрал именно нас. И, надеюсь, во всех кровавых подробностях.
– Не надо злиться, Луций. Не надо. Я-то вас не оскорбляла. А если вчера мое обращение показалось вам обидным, то моей вины тут нет. Так я поступала по незнанию, а не по злому умыслу.
Напоминание о вчерашнем заступничестве сделало пленника мягким:
– Конечно, госпожа очень добра к нам. Мы понимаем. Мы благодарны.
Лиина чуть заметно усмехнулась, но промолчала.
Похоже, она совсем не злая… Ободренный этим пленник решился спросить сам:
– Юная госпожа не знает, что хотят сделать с нами?
Забирая у него пустую чашку, Лиина ответила:
– Недалеко отсюда есть небольшое ущелье с одним входом и без выхода. Там мы держим тех немногих пленных, которых почему-либо оставили в живых. Мы их кормим. И, кажется, их никто не обижает…
– А потом?
Лиина задумалась:
– Потом? Мама говорит, что, когда мы заключим перемирие с римлянами, пленных можно будет обменять, а частью отдать за выкуп, но как будет на самом деле – я не знаю.
- Предыдущая
- 8/41
- Следующая
