Армия Трясогузки - Власов Александр Ефимович - Страница 4

• Предыдущая
• 4/48
• Следующая

Когда есаул подъехал, Платайс вежливо сказал:

— Прошу вас мастерскую не трогать. Этот человек, — он кивнул на Кондрата Васильевича, — мне нужен.

— Кому? — насмешливо спросил есаул.

— Мне! — твёрдо повторил Платайс. — Начальнику железнодорожного депо.

— Плевал я на твою должность! Ты лучше скажи: где я тебя видел?

— Рекомендую запомнить, — спокойно произнёс Платайс, — обращаясь ко мне, следует говорить «вы». Это во-первых. А во-вторых, немедленно уезжайте отсюда и молите бога, чтобы я не сообщил полковнику о приёме, который оказала мне ваша контрразведка утром.

— Я з-запомню! — заикаясь от ярости, крикнул есаул.

— Вот и превосходно!

Платайс повернулся к есаулу спиной и сказал Кондрату Васильевичу:

— Делай, как договорились: кого удастся, собери сегодня вечером, на остальных заготовь список с адресами. Я приду в восемь часов. И не вздумай обмануть! Тогда мне придётся обратиться за помощью к господину есаулу.

Платайс сошёл с крыльца. Сопровождавшие его солдаты двинулись за ним.

Благов долго и злобно смотрел ему вслед, потом перевёл взгляд на Кондрата Васильевича и Николая, которые продолжали стоять на крыльце, и вдруг взмахнул нагайкой. Конь понёсся прочь от мастерской. Пришпорили коней и солдаты из контрразведки…

Ровно в восемь в мастерской жестянщика началось совещание. Открыл его Кондрат Васильевич, проводил Платайс, а охраняли три колчаковских солдата. Старший сказал, сворачивая длинную самокрутку:

— Такого не расстреляют!

Двое других поняли, к кому относятся эти слова.

— Въедливый! — произнёс рябой солдат. — У меня ноги гудят — устал таскаться за ним по городу!

— А как он есаула отбрил! — подхватил третий.

— Благов ещё припомнит это! — отозвался старший.

Пока солдаты толковали между собой у крыльца, подпольщики быстро обсудили главный вопрос — как помочь Платайсу выполнить задание, с которым он прибыл в город.

Осталось уточнить некоторые детали. Внимательно оглядев собравшихся, Платайс спросил Крутова:

— Кого пошлём в партизанский отряд с нашим планом?

— Я пойду. Мне тут оставаться нельзя, — ворчливо произнёс Тимофей Егорович. — Подвела меня Трясогузка под самый монастырь!

Все заулыбались.

— Найдём мы твоего обидчика! — сказал Кондрат Васильевич.

— Найти, конечно, надо, — согласился Платайс. — Но основное не это. Сейчас все силы нужно направить на бронепоезд. Мы должны действовать без осечки!

Платайс встал, попрощался и пошёл к дверям. Здесь он остановился, и Кондрат Васильевич впервые увидел на его лице нерешительность.

— У меня к вам, товарищ Крутов, личная просьба, — начал Платайс.

— Много у вас в городе безродных ребятишек?

— Хватает.

— Полгода назад… — продолжал Платайс, но так и не закончил фразу, махнул рукой, будто отрубил что-то, и произнёс совсем другим тоном: — Нет! Не время… Простите.

Было совсем темно. Улицы опустели. Невесело светились в окнах редкие огоньки. Посвистывал холодный ветер.

За железнодорожным депо, в тупике между сложенными в штабеля шпалами, мелькнули две тени.

— Здесь должен быть. Больше негде! — прошептал беспризорник в английском френче и заботливо предупредил своего дружка: — Не упади — проволока!

— Не упаду!

Беспризорники пробирались к выгребным ямам. В холодные ночи ямы служили для бездомных спальней. Днём туда выгребали горячий шлак из паровозных топок. Спёкшаяся гарь и пепел долго хранили тепло. В самые трескучие морозы в ямах можно было отлично выспаться.

Мальчишкам повезло: в первой же яме они нашли того, кого искали. В темноте слышалось спокойное посапывание. На рогоже, брошенной поверх шлака, кто-то спал. Рядом лежала гитара.

— Он! — шепнул старший беспризорник.

Младший бросил вниз горсть песку. Жалобно зазвенели струны. Парнишка проснулся, сел и испуганно уставился на непрошеных гостей.

— Вылазь! — строго приказал старший беспризорник.

Квартирант выгребной ямы поднялся, схватил гитару, выпрыгнул наверх и припустился со всех ног по путям. Он подумал, что пришли постоянные хозяева «спальни».

Мальчишки догнали его. Старший подставил ногу, и паренёк упал.

— Бейте… Только гитару не троньте!

— Жрать хочешь? — неожиданно спросил старший беспризорник.

Парнишка недоверчиво поглядел на мальчишек. Только сейчас он узнал их: это они дали ему кусок сахару! Он робко улыбнулся и коротко произнёс:

— Ага! Хочу!

— Ещё раз побежишь — догонять не будем! Останешься голодным! — пригрозил старший беспризорник. — Иди за нами.

Молча дошли до сада, чуть освещённого окнами трактира, в котором каждую ночь пьянствовали колчаковские офицеры.

Старший беспризорник приказал пареньку с гитарой сесть на скамейку, на самое светлое место, а сам устроился в тени, заложил ногу на ногу, важно закачал носком ботинка и сказал:

— Начинай допрос, Мика!

Услышав про допрос, парнишка прижал к себе гитару и съёжился.

— Не бойся! — покровительственно произнёс младший беспризорник. — Отвечай: где жил?

— В Чите.

— Отец, мать есть?

— Нету, — всхлипнув, ответил парнишка и взмолился: — А пожрать-то когда дадите?

Старший беспризорник нахмурился.

— Спрашиваем мы! — одёрнул он паренька и ещё чаще закачал ногой.

— Продолжай, Мика, допрос.

— Что с ними?

— Колчаковцы замучили…

Парнишка заплакал. Заморгал глазами Мика. У него запершило в горле, и он никак не мог задать следующий вопрос.

— Ну! — поторопил его старший беспризорник.

— Годен он, Трясогузка! Сразу видно — годен! — вырвалось у Мики, и он тотчас получил затрещину.

— Кличку командира вслух не произносят! — назидательно сказал старший и, снова заложив ногу на ногу, закачал носком ботинка.

За эту привычку он и был прозван Трясогузкой — пичугой, которая всегда покачивает хвостом.

Мика насупился, упрямо поджал губы, но пререкаться с командиром не стал и продолжал допрос:

— Как звать?

— Ленькой! — соврал паренёк.

Горький опыт научил его скрывать настоящее имя. Обычно, узнав, что он цыган, беспризорники охотно брали его в компанию, заставляли плясать и петь без отдыха, а вечером отнимали и делили между собой все, что он получал за день. Но смуглый цвет лица и чёрные курчавые волосы часто подводили паренька.

— Цыган? — спросил Трясогузка.

— Нет!

— Врёшь! Вижу, что цыган!

— Не цыган! — паренёк соскочил со скамейки. — С голода сдохну, а цыганом не буду!

Трясогузка удивлённо спросил:

— А чем плохо, если цыган?

— А чем хорошо? — горячился паренёк.

Трясогузка пожал плечами.

— Ни плохо ни хорошо… Обычно!

Ответ получился неубедительный. Трясогузка почувствовал это и рассердился.

— Есть у меня начальник штаба или нет? — повысил он голос.

— Есть! — отозвался Мика.

— Я, что ли, должен за тебя работать?.. Разъясни ему!

Мика взял цыганёнка за руку, усадил на скамейку и с детской простотой сказал:

— А нам все равно — кто ты. Лишь бы не белый, не трус и не вор!

— Будем звать тебя Цыганом, чтоб привык! — категорически заявил Трясогузка.

Парнишка промолчал.

— А теперь поклянись! — потребовал Мика. — Если струсишь, — гроб тебе сосновый, если тайну выдашь, — гроб осиновый, а если украдёшь без разрешения командира, — жевать тебе сырую землю три дня и три ночи!

Цыган с дрожью в голосе повторил страшную клятву и добавил от себя:

— Чтоб мне сорваться в тройном сальто с поворотами!

Трясогузка выслушал его и встал с такой торжественностью, что и Цыган поднялся со скамейки.

— Принимаем тебя в нашу армию! — произнёс Трясогузка и протянул новобранцу руку.

За городом, на берегу реки, чернели развалины сгоревшего дома. Когда-то тут жил богатый купец. После революции он сжёг свой дом, а сам уехал в Японию. В сухую погоду ветер поднимал над пепелищем тучи чёрной пыли и нёс их в лес. Обугленные бревна торчали, как ребра скелета. Уродливо скрученные железные балки топорщились в разные стороны.

• Предыдущая
• 4/48
• Следующая