Рыбьи дорожки - Заборский Михаил Александрович - Страница 7

• Предыдущая
• 7/22
• Следующая

Сначала он ловит самым большим саком «билэньку». Дня три мы едим начиненных гречкой язей, жаренных на подсолнечном масле густерок, красноперок, плотву.

Затем наступает очередь окуней. Окуней наш хозяин добывает комбинированным способом, выковыривая ногой из-под коряг в сак, а то просто в тех же корягах руками. Теперь вокруг нашей хаты плывет аромат перца и лаврового листа: в саду на таганке варят уху.

Потом дид Сашко ударяет по карасю. Караси прячутся в самой тине, в гущине травы. Караси попадаются все больше «порционные», в ладошку, и до того круглые, словно их. вырезали по трафарету из толстого медного листа. Боже упаси жарить карася на постном масле — пропадет весь вкус! Тут необходима только сметана.

А меж тем лужа мелеет и мелеет, и воды в ней остается только наполовину. Дид Сашко вооружается прочным дубовым дрючком, забредает в воду и тщательно перепахивает жидкое «грузькое» дно. Вода в луже приобретает цвет разбавленного молоком кофе. То тут, то там из нее начинают высовываться узкие длинные морды с зеленоватыми сердитыми глазами. Это очумевшие щурята — муть засорила им жабры. Ловить щурят теперь совершенно плевое дело — бери чем хочешь, хотя б и руками.

— Неужели кто остался? — спрашиваем мы, когда последний щуренок перекочевывает во влажную холщовую торбу.

— А як же! — невозмутимо отвечает дид Сашко, продолжая бесчинствовать в луже. — Ще лыны!

Теперь в ход пускается маленький, но очень загребистый сачок на упругом стальном обруче. Рыболов высматривает, не покажутся ли где со дна густые пузыри, и действует в этом месте сачком, как лопатой, глубоко запуская обруч в ил. Совершенное чудо! В сачке переваливается какая-то толстая лепешка. Мы ополаскиваем ее свежей водой. Точно — самый настоящий линь, толстокожий, с чудными красненькими глазками.

Наверное, вы скажете: «Ну, опустошил дед лужу! Теперь все! Сколько же, кажется, можно?»

Представьте, и еще можно! Палит и палит неумолимое южное солнце, знойны дни, теплы и сухи июльские ночи. Вот в луже и воды почти нет, так, сырость одна вокруг, а посередине крохотный пятачишко жидкой грязи, около которого, подобно часовому, неторопливо прогуливается длинноклювый аист. Неугомонный дид Сашко забирает маленький сачок с самой частой сеткой и снова направляется к луже промышлять. Аист неохотно снимается с места и, медленно взмахивая крыльями, улетает. А дид зачерпывает, словно ковшом, полный сак грязи и, подергивая бородкой, ждет, пока она стечет обратно. Грязь стекает медленно, в мотне что-то оседает. Так и не разберешь поначалу — что? То ли комок крупных, облепленных грязью червей-выползков, то ли клубок свившихся змеенышей.

Но это ни то, ни другое. Это вьюны.

…Случилось мне встретиться с одним пареньком, любимым занятием которого было… рисовать вьюнов. Малевал он их всюду, где только можно, а еще чаще, где нельзя: на письмах, в тетрадках, совестно сказать — на книжках! Чего ему так дались эти вьюны?! Излечился он от своей привычки после того, как изобразил великолепного вьюна на титульном листе классного журнала.

И вот, рассматривая на заседании педсовета рисунок злополучного художника, я обнаружил, что нарушитель достиг величайшей точности в окраске рыбы только двумя карандашами — черным и желтым. И, по сути, так оно и есть — вы не найдете на этой рыбе других цветов. Спина у вьюна темно-желтая в черных крапинках, брюхо тоже желтое, только посветлее. Вдоль туловища по бокам тянутся у вьюна три черные полосы: средняя пошире, по краям поуже. Плавники у него бурые, — значит, тоже черные с желтым. И глаза желтые… Честное слово, хороший был рисунок, жалко только, что художник выбрал для него неподходящий «холст».

У вьюна отлично развиты обоняние и вкус — иначе зачем бы ему столько усов на верхней и нижней губах? Чешуя у вьюна мелка настолько, что он производит впечатление какой-то «голой» рыбы.

Посаженный в банку с водой, вьюн перед дождем, ненастьем, грозой в особенности, выказывает признаки беспокойства. Он начинает кружить у поверхности воды и глотать воздух. Не зря в старину вьюна считали самым дешевым барометром…

Дид Сашко, почитавшийся великим гурманом рыбных блюд, неоднократно отмечал вкусовые достоинства жареных вьюнов. Собственноручно нажарив сковородку вьюнов, он съедал их до последнего кусочка и очень неохотно потчевал окружающих этим лакомством. Но дело в том, что отведавшие вьюна не так уж разделяли восторг нашего хозяина… Рыба как рыба, сладковатая, чуть приторная, отдает болотцем. С окунем, например, не сравнишь. Да еще косточки у вьюна попарные, наподобие рыболовного крючка — тончайшие, с изгибом и очень острые. Страшно подумать, если такой подавишься!..

А в общем, какое же все-таки заключение насчет вьюна?..

Ловил я вьюнов на удочку? Нет, не ловил, хотя читал, что где-то, кажется в Белоруссии, ловят… Корзинкой и саком ловил, каюсь, но охотничьего трепета при этой ловле не испытывал… Ел?.. Нет, тоже не ел и вкусовые ощущения описываю с чужих слов. Почему же не ел-то?.. Да так, чего-то не хотелось!.. Одно вот было — цеплял вьюна на крючок жерлички, злоумышляя на сома. Но тоже не было случая, чтобы сомина схапал предложенного вьюна. А ведь приманку эту, как в голос уверяют бывалые рыбаки, сом должен любить не в меньшей мере, чем дид Сашко!

И получалось у меня с вьюнами чаще всего так: поймаешь вьюна, возьмешь в руки, прижмешь, чтобы не выскользнул, — пискнет он обязательно. Ну, поглядишь, как он тебе пальцы хвостом оплел, и… бросишь его обратно в воду. Плыви, юли!.. Разве мало другой рыбы? Хватит и без вьюнов на мой век!

Кому из вас незнакомы сыроежки? Красные, желтые, зеленоватые, они будто разбросаны по узорчатой скатерти лесной поляны. Самые распространенные, неприхотливые грибы.

На мой взгляд, плотва — та же речная сыроежка. И немного найдется среди наших бесчисленных водоемов таких, где не встречалась бы эта красноглазая рыба.

На реке тихой, обильной кормом, заросшей по берегам густой, как рожь, стеной камыша, плотва, не тревожимая сетями, достигает килограммового веса. В подбережинах такой речки можно видеть стайку крупных рыб, стоящих носами против течения и слегка подрагивающих плавниками. Можно подвести поближе червяка на тонкой голубоватой лесе и видеть, как бросится к приманке ближайшая из них, шевельнет жабрами и, точно пылесос, втянет червя… Костромские речушки, задумчивые, неторопливые, каких потрясающих плотвиц таскал когда-то из ваших омутков исцарапанный лесными сучьями, опухший от укусов мошки юный рыболов, неограниченный властелин диких таежных угодий!..

Но это было давно… А вот вам и вполне современная картинка из жизни энергичных, неунывающих московских рыболовов.

Итак, сначала до подмосковного города Загорска на стремительной «электричке». Дальше в автобусе на север, по холмистой лесной, редкой красоты дороге к древнему Переславлю-Залесскому. А затем уже совсем в глушь вагончиком узкоколейки по берегу величавого Плещеева озера, где плавал некогда петровский бот «Форту?на», к пришвинским местам, к Блудову болоту, в Усолье.

Усолье, старинное русское село, расположено на Вёксе — заветной реке московских рыболовов.

С неизменной точностью в начале мая, недели за две до вторжения уклейки, косяки плещеевской плотвы, ожидая нереста, скапливаются у истоков Вёксы, чтобы затем двинуться вниз по реке. Но тут-то и поджидает их с удочками великое рыболовное воинство. Черно от народа на кочковатых, трясинных берегах реки. Кругом свистят лески, чертят по воздуху удилища. Плотва берет уверенно, без обмана топит поплавок.

Всем хватит плотвы, сколько бы ни скопилось любителей поудить на этой обычно тихой, малолюдной реке. Все повезут домой отяжелевшие садки, корзины, мешочки.

• Предыдущая
• 7/22
• Следующая