Священный лес - Гэсо Пьер Доминик - Страница 12

• Предыдущая
• 12/46
• Следующая

— Моя рука свисала почти до земли, — говорит Жан изменившимся голосом. — Вдруг чья-то холодная рука сжала мою. Я вцепился в нее. Когда ты зажег свет, я еще держал ее…

Вирэль проснулся в тот же самый момент, почувствовав, что кто-то положил холодную руку ему на лоб.

Гамаки Жана и Вирэля подвешены на разной высоте справа и слева от моих ног.

Следовало предположить, что два существа с холодными руками одновременно двигались по хижине. Это невозможно. Я заметил бы по крайней мере их тени.

По общему согласию мы откладываем решение этой задачи до завтра. Я опять прикручиваю лампу. Жан и Вирэль снова ложатся.

На этот раз мне удалось уснуть. Но ненадолго.

Резкий толчок выбрасывает меня из гамака, и я вскакиваю на ноги, не понимая, в чем дело. Тони в том же положении и так же ошеломлен, как и я. Вуане выкручивает фитиль.

— Это старуха, — говорит он спокойно.

Я пытаюсь ему доказать, что этого но может быть, том более что труп пригвожден к земле дротиками, но Вуано стоит на своем.

— Это, конечно, старуха, патрон.

По-моему, эти мнимые проявления потустороннего мира не лишены связи с нашим желанием проникнуть в тайны леса. Но логическое объяснение не произвело бы на Вуане никакого впечатления; лучше включиться в игру.

Когда кончилась эта беспокойная ночь, Вуане поднял нас.

— Зэзэ сейчас даст ответ.

Он ведет нас за деревню к небольшой поляне. Там среди старейшин нас ждет Зэзэ, на этот раз одетый в безупречно белое бубу. Никто из них не знает ни слова по-французски. Наша судьба снова зависит от Вуане, которому приходится не только переводить, но и перестраивать некоторые наши выражения, чтобы они лучше соответствовали принятым у тома правилам вежливости.

Все знают, чего мы хотим. За ночь они успели взвесить свой ответ, но Зэзэ начинает излагать нашу историю с самого начала. Он рассказывает, как мы приехали сюда, что он о нас знает от Вуане и чего мы ждем от него. Затем каждый из старейшин очень важно высказывает свое мнение, чаще всего в общем благожелательное. У тома, как почти у всех африканских племен, ни одно важное дело не может быть решено без нескончаемых разглагольствований. Этот церемониал становится мало-помалу настоящим испытанием для наших нервов.

Наконец Зэзэ поворачивается к нам.

— Белые, — говорит он, — должны подписать бумагу. Они ничего не расскажут женщинам, чужакам и билакоро. Они оплатят все жертвоприношения. Пусть они подождут здесь несколько дней, и я введу их в священный лес. Они услышат голос Афви.

Я беру записную книжку, пишу требуемое обязательство, подписываюсь и передаю его своим товарищам.

Тони, подписавшийся последним, протягивает бумагу Вуане, и тот, прежде чем передать ее Зэзэ, переводит наше обязательство вслух.

Зэзэ не глядя прячет его в карман бубу и встает. Вуане тут же торжественно объявляет:

— Все старики согласны. Вы можете вернуться к себе.

Спустя два-три часа Вуане с торжествующим видом вновь встречается с нами возле пашей хижины.

— Видите, Зэзэ самый великий из знахарей, он понял, что вы не такие, как остальные белые.

Я прошу Вуане описать церемонию, при которой мы будем присутствовать, — это поможет нам снимать. Но в его мозгу действительность так тесно переплелась с верованиями тома, что мы не можем добиться от него ни одной точной детали.

— Зэзэ дует в голову Афви… И для этого он надевает свое бубу-«снадобье» [20]. Имея это бубу, можно все сделать. Зэзэ становится совсем маленьким или очень большим, как он захочет. И если человек слаб, у него кружится голова, и он падает от одного взгляда на Зэзэ в бубу.

Вуане очень хочется иметь такое бубу, но это магическое одеяние стоит слишком дорого, и он быстро перечисляет список жертвоприношений, необходимых для того, чтобы ого заполучить. Зэзэ требует двух быков, семьсот пачек гинзэ, собак, петухов, баранов. Простым подсчетом в уме мы определяем, что это составляет приблизительно девяносто тысяч франков. Мысль о том, что магия тома может быть предметом такой коммерции, несколько разочаровывает нас.

Нам кажется, что день тянется слишком долго. Мы пытаемся скоротать время, готовя аппаратуру к съемкам.

Когда начинает темнеть, мы встречаемся с Вуане возле хижины. По деревне идут женщины с тазами горячей воды на головах. От воды подымается пар.

— Стой, — говорит Вуане, — вон женщины несут для вас воду. Идите с ними.

У границы деревни женщины ставят тазы на большие плоские камни. У других камней, некоторые из которых окружены ветками, группы голых мужчин и женщин, присев на корточки, уже моются. Медленными движениями они льют на себя воду и болтают друг с другом. Вода, стекая ручейками по черной коже, блестит в полумраке.

Я немного замешкался и возвращаюсь в хижину последним. С первого же взгляда я замечаю, что стол накрыт с особой тщательностью: пестрая набедренная повязка служит скатертью, а Тони приготовил из мартини что-то вроде пунша. Входит робкая девушка-тома, протягивает мне большой красный лесной цветок и исчезает, но сказав ни слова. К стеблю приколота маленькая картонка: «ОТ КАРИНЫ». Мне кажется, что я узнаю почерк моей жены. Внезапная радость охватывает меня. Несколько секунд мне кажется, что она сейчас появится в дверях хижины. Мои товарищи восклицают хором: «С днем рождения!». Действительно, сегодня 10 марта. Уже почти месяц, как мы покинули Париж. Вирэль показывает мне свою записную книжку, и я читаю: «10 марта, не забыть о продавце цветов».

Он сдержал данное Карине обещание.

Вуане не очень хорошо понимает причину нашего небольшого праздника.

— Сегодня мне тридцать лет, — говорю я ему.

По я вижу, что это объяснение не удовлетворяет его. Тогда вмешивается старый Зэзэ:

— Откуда ты можешь знать, что тебе именно сегодня тридцать лет?

В Гвинее, конечно, существует запись актов гражданского состояния, но в глубине лесов никогда не знают точной даты рождения ребенка и часто сообщают о нем с опозданием на несколько месяцев.

Мне хотелось бы именно в день моего рождения проникнуть в священный лес, но пока нет никаких признаков, что готовится какая-нибудь церемония.

— Это будет еще не сегодея, — трезво рассуждает Жан. — Ты же знаешь, с ними никогда нельзя торопиться.

На следующий день время тянется медленно. Низкое, пепельного цвета небо нависло над лесом. После полудня на свинцовом небе появляются огромные лиловые тучи. Кажется, что они ползут на деревню со всех сторон. Воздух неподвижен.

Бегущие тени врываются в хижины, со стороны леса раздается неясный гул. Площадь вмиг пустеет. Через минуту по деревне проносится бешеный шквал. Поднимаются вихри красной пыли. Молнии бороздят темное небо. Под непрерывные раскаты грома на деревню обрушивается водяной смерч… За стеной воды не видно хижин.

Десять минут спустя все кончается. Глубокие канавы, вырытые между хижинами, уже почти сухи. Не сочтут ли тома этот короткий торнадо, первый вестник сезона дождей, за плохое предзнаменование?

— Так и есть, — с горечью говорит Жан. — Еще один повод, чтобы отложить церемонию.

Но Вуане, кажется, в восторге:

— Зэзэ вызвал дождь, чтобы удалить из воздуха все яды, а к вечеру все просохнет, и вы услышите голос Афви.

Мы лихорадочно заканчиваем приготовления. Вуане по-прежнему спокоен и после ужина покидает нас, не говоря ни слова.

Принесенная ураганом прохлада нисколько не уменьшает нашего беспокойства. Тяжелая тишина окутывает деревню. Нам но хочется даже разговаривать. Растянувшись в гамаке, я вновь и вновь раздумываю над фантастическими рассказами Вуане, но это не успокаивает меня. Ведь ужо год я с нетерпением жду, когда можно будет проникнуть в тайны тома.

Проходят минуты, часы. Вуане не возвращается. Меня одолевают сомнения. Не был ли Жан прав? Может быть, тома отложили церемонию?

• Предыдущая
• 12/46
• Следующая