Священный лес - Гэсо Пьер Доминик - Страница 15

• Предыдущая
• 15/46
• Следующая

Шорохи ослабевают. Я с усилием закрываю глаза и стараюсь заснуть.

Вдруг царапающие звуки возобновляются с еще большей настойчивостью. С пронзительным скрипом открывается дверь.

На пороге стоит Вуане в коротком бубу, в коротких штанах и с непокрытой головой. Но ведь он здесь, у моих ног, на своей циновке. Он лежит на боку, повернувшись ко мне спиной. Я вижу его бритый затылок. Между нами на земле стоит лампа, горящая тускло, как ночник. Я не смею пошевелиться и, затаив дыхание, смотрю на Вуане. Он какое-то мгновение колеблется, наклоняется, проходит под гамаками Тони и Вирэля и медленно укладывается в самого себя.

Вся эта сцена разыгрывается за несколько секунд.

Я теряю представление о времени. Глухой голос Жана выводит меня из оцепенения.

— Ты ничего не слышал?

— Да, скрипела дверь.

Я не хочу больше ничего говорить, не хочу делиться с ним моими галлюцинациями.

Тони, должно быть, тоже проснулся. Через минуту он встает, выходит в трусах… и почти тотчас же возвращается. Мне кажется, что он очень бледен. Я приподымаюсь и дотрагиваюсь до гамака Вирэля. Он спит глубоким сном.

Шорохи слабеют. Напряжение в хижине спадает, но я остаюсь всю ночь настороже и засыпаю лишь с первыми проблесками дня.

Утром не было сказано ни слова о событиях прошедшей ночи. Мы далее избегали говорить о скрипе, который слышали все. Улучив минуту, когда мы с Вуане остались наедине, я спрашиваю его:

— Ты не выходил сегодня ночью?

— Выходил, — отвечает он спокойно.

И еле заметная ироническая улыбка появляется на его губах.

На следующее утро, после новых споров старейшины деревни стали несколько более покладистыми. Они согласились дать нам проводника и пять человек охраны. Проводник не знает места точно, но уверяет, что найдет его.

В нескольких километрах от Сагпау мы выходим в поросшую высокой травой саванну. Проводник останавливается и отыскивает свои ориентиры. Он показывает на большой холм, покрытый густым кудрявым лесом.

— Там Баназу.

Двое провожатых прокладывают дорогу сквозь колючие заросли, и мы, то спускаясь, то подымаясь, углубляемся вслед за ними по узкому туннелю, в самую гущу буйной растительности. Нам кажется, что мы играем в разведчиков. Эта небольшая экспедиция по настоящему девственному лесу наполняет нас радостью, энтузиазмом. Я почти забываю о своих босых ногах, о только что зарубцевавшейся ране.

Через несколько часов ходьбы я чувствую себя уже гораздо менее оптимистически настроенным. Я отстаю от товарищей и с трудом догоняю их. Во впадине между двумя холмами среди деревьев громоздятся огромные камни.

— Это здесь, — говорит проводник.

Тщетно пытаемся мы разглядеть в этом хаосе линии, которые напоминали бы контуры человеческого тела. Мы взбираемся на камни, обходим их кругом, рассматриваем во всех ракурсах. При всем нашем желании мы не можем найти ни одного, который подтверждал бы антропоморфическую легенду, рассказанную Вуане.

— Может быть, тома демонстрируют здесь образцы абстрактного искусства, — предполагает Вирэль.

Вуане не понимает этой шутки. Он принимается яростно бранить людей, которые со скорбными минами жестикулируют, зажав в кулаках куп-купы, и пытаются уверить его в своей добросовестности.

Затем он оборачивается к нам.

— Здесь ничто не похоже на человека, бьющего в тамтам или пляшущего, — говорит он сурово. — Они хотели обмануть нас, но над белыми не смеются; я приказал им проводить нас в Баназу.

Весь день мы блуждаем по лесу в поисках каменных людей. Не раз мы видим камни, которые проводник тщетно пытается выдать за жертвы небесного гнева. Вуане возмущен его явной недобросовестностью. В Сагпау он разражается проклятиями на всю деревню. Всполошившиеся старейшины поспешно выскакивают из хижин и собираются на площади.

— Этот человек, — говорит Вуане, указывая на проводника, — обманул белых и заставил их целый день попусту ходить по лесу. Он должен заплатить штраф.

Мы находим это требование бесполезным, но не успеваем вмешаться. Протест Вуане столь яростен, что он быстро выигрывает дело. Старейшины совещаются и приговаривают бедного проводника к уплате нам двухсот франков в возмещение убытков и к крупному штрафу в пользу жителей за то, что он, по выражению Вуане, обесчестил их деревню.

Я не могу попять этого приговора. Бедняга лишь выполнял приказ старейшин и прогуливал нас целый день не для своего удовольствия. Убежденные, что здесь явное надувательство, мы расспрашиваем Вуане. Он уклоняется от ответа и советует нам послать гонца в Тувелеу с просьбой к Зэзэ прибыть в Сагпау.

Если все будет хорошо, он придет завтра утром. Мы уходим в свою хижину и, быстро пообедав, почти немедленно засыпаем, измученные этим днем в лесу. Среди ночи меня будит скрип двери.

Входит Зэзэ в широком ярко-красном бубу и в новеньком сверкающем тропическом шлеме. Его лицо осунулось от усталости и тревоги. Он садится на циновку рядом с Вуане, который приподнимается, не выражая ни малейшего удивления.

— Поблагодари старика за то, что он так быстро пришел, — прошу я Вуане.

— Это ни к чему. Знахари предпочитают ходить ночью… Они не боятся лесных зверей.

Зэзэ долго говорит что-то тихим голосом. Вуане качает головой и в свою очередь становится очень озабоченным. Я не решаюсь прервать их. Наконец наш советчик обращается к нам.

Из его объяснений мы узнаем, что жители Тувелеу поклялись хранить тайну: ни один тома, кроме них, не должен знать, что мы видели Афви. Но после нашего ухода один из них проболтался родственникам из соседней деревушки. Теперь об этом знает весь кантон. Тома требуют наказания виновных, и дело грозит принять серьезный оборот. Зэзэ просит нас не настаивать больше перед старейшинами Сагпау и как молено скорее вернуться в Тувелеу. Через несколько дней в Доэзиа должно состояться собрание старейшин и знахарей кантона Геригерика. Вероятно, там будут обсуждать вопрос о нас и наших друзьях; мы дол лены явиться туда вместе с ними, но Зэзэ советует нам прежде повидаться с Мамади Гилавоги, бывшим стрелком, который будет руководить обсуждением. Если с ним немного подипломатничать, он непременно станет на нашу сторону.

— Надо послать ему записку и предупредить о нашем посещении, — говорит Вуане.

Я но вполне понимаю, какая польза может быть от письма, адресованного тома, который не сможет его прочесть. Но Вуане настаивает, и мы догадываемся, что он приписывает каждому листку бумаги, покрытому письменными знаками, необыкновенную силу: ведь при помощи этого средства белые устраивают все свои дела, добиваются всего, чего хотят; в его сознании бумага сама по себе обладает магическими свойствами. Вот почему знахари требовали от нас письменного обязательства.

Носильщики идут далеко позади. Нам незачем торопиться. Но расчетам нашего проводника, мы будем у Мамади меньше чем через час. На берегу заболоченной речки, затерявшейся среди высокой травы, мы останавливаемся, чтобы напиться и передохнуть. Всегда нетерпеливый Вуане продолжает путь. Оставшись одни, мы чувствуем себя свободнее и обмениваемся впечатлениями.

— Ты помнишь ночь в Сагпау?.. — спрашивает Жан.

Воспоминание об этой ночи преследует меня почти целую неделю, но, не знаю почему, мне ни с кем не хотелось говорить об этом. Я предоставляю Жану высказаться первым. Он видел то же самое, что и я. Третий свидетель этой сцены, Тони, выйдя из хижины, встретил Вуане, хотя тот на наших глазах только что улегся в своего двойника.

Нельзя найти никакого разумного объяснения этой коллективной галлюцинации. Вирэль, единственный из всех нас разбирающийся в спиритизме, оказался в то время единственным, кто безмятежно спал. Он находит это сверхъестественное приключение почти банальным.

Жан считает, что тома несомненно подмешали в нашу пищу какие-то усыпительные травы. Тогда непонятно, почему галлюцинация была одинаковой. Тони и я ограничиваемся констатацией фактов. Но сообща мы устанавливаем, что все три наши колдовские ночи совпадают с важными датами экспедиции.

• Предыдущая
• 15/46
• Следующая