Священный лес - Гэсо Пьер Доминик - Страница 40

• Предыдущая
• 40/46
• Следующая

К счастью, дождь прошел, но вчерашние грозы наделали дел в лесу. Болотистые речки выступили из берегов, скользкая глинистая тропа усыпана сломанными ветками.

Ненадолго останавливаемся в какой-то деревне. Земля и соломенные крыши покрыты мертвыми или только что сорванными листьями. Меня охватывает смутная тревога и растущее желание остаться здесь. Медленным шагом я обхожу деревню. Вся жизнь в пей, кажется, угасла. Даже стариков нет. Мы с Акои совершенно одни. Празднество в Согуру, должно быть, уже началось. При этой мысли мое оцепенение проходит, мы снова пускаемся в путь и вскоре приходим в Эйсеназу.

Здесь начинается большой священный лес, в котором совершаются инициации. Останавливаюсь, не зная, как быть дальше. Едва только я присел на какую-то могильную плиту, как ко мне подходит группа ведунов — я узнаю их но кривым трезубцам. Я не знаю ни одного из них, но вид у них миролюбивый. Один протягивает мне горсть красных орехов кола; в памяти всплывают советы Вуане: «Если нет ни одного белого ореха, тот, кто дарит, хочет тебя отравить».

Но колебаться сейчас нельзя. Раскалываю одни орех и протягиваю половину старику. Широко улыбаясь, он разгрызает его одновременно со мной.

Никто не понимает по-французски. Я пишу записку кантональному вождю и главному руководителю инициации, прося их встретиться со мной. После короткого обсуждения собеседники соглашаются, чтобы Акои отнес записку в Согуру, но мне, очевидно, они не разрешат отправиться туда.

Начинаются долгие часы ожидания. Три старика усаживаются рядом со мной и пытаются завязать разговор. Мой словарь языка тома очень беден. В доказательство добрых намерений они приносят мне новые подарки: бананы, манго, калебасы со свежей водой.

Большие, ослепительно белые облака плывут в сияющем небе. В деревне ни малейшего движения. Я знаю, что игра окончена, что последняя ставка бита. Завтра, быть может, я покину страну тома, чтобы никогда больше сюда не возвращаться. Меня охватывает какая-то тоска. Я смотрю на могилы предков, на круглые, раскрашенные черными узорами хижины, на высокий пояс леса, на весь этот ставший привычным пейзаж, словно мне не придется все это больше видеть.

Почти одновременно приходят два гонца. Начальник округа Масента, предполагая, что я уже в Согуру, требует немедленно прервать съемки, так как в округе могут вспыхнуть волнения. Это — официальное распоряжение. Постоянный гонец кантонального вождя, человек в крагах, приносит почти неразборчивую записку. С большим трудом мне удается расшифровать это послание. Когда празднество кончится, вожди и старейшины предоставят нам свободный доступ в кантон и сделают все, чтобы помочь. Мы уже знаем тайны тома, чего же мы еще хотим? По сути дела записка означает: «Если вы придете, мы вынуждены будем приостановить татуировку. Духи предков будут оскорблены, и мы все умрем. Но мы не хотим вам ничего больше показывать и предпочтем умереть».

Бороться бесполезно. Я успокаиваю обоих гонцов, что даже не буду пытаться идти в Согуру. Меня охватывает страшная усталость. Старики жмут мне руку, как принято у тома. Им удалось преградить мне путь, и, однако, они выглядят скорее огорченными, чем торжествующими.

Акои не вернулся. Я машинально побрел назад. Над шелестящим лесом спускается вечер. Никогда не чувствовал себя таким одиноким. Вдруг мне показалось, что я заблудился, и я в изнеможении уселся на краю тропинки. В это время появился Акои. Насвистывая как нельзя более фальшиво, он, молча взглянув на меня, прошел мнмо. Почувствовав некоторое облегчепие, я встал и направился следом за ним. Он несет на голове корзинку с подарками знахарей. Внезапно он оборачивается ц ударяет себя в грудь:

— Акои, Согуру, очень плохо.

Я не понимаю. Он повторяет:

— Вуане, Зэзэ, Лкои, Согуру — очень плохо.

Кажется, я догадываюсь, но его наивная улыбка как будто опровергает его слова. Что ж, подожду объяснения до Тувелеу.

Зэзэ и Вуане входят и, не говоря ни слова, усаживаются в моей хижине. Сильно жестикулируя, Акои подробно описывает наше путешествие. Освещенные лампой-молнией, их лица блестят в тени.

Уже четыре месяца мы живем вместе. Мне казалось, что я знаю этих людей, но я никогда не видел их такими, как в тот вечер. Вуане застыл с трагическим выражением лица, с широко раскрытыми глазами, Зэзэ выглядит старее и сутулее, чем обычно. Медленно выпрямившись, он начинает говорить слегка надтреснутым голосом. Вуане переводит:

— Колдуны в Согуру сказали: «3эзэ был самым сильным, но он выдал нашу тайну белым, он дал им быть пожранными Афви, и теперь их тела носят следы его зубов, словно тола тома, а это невозможно. Белый — это белый, а черный — это черный. Вуане, который водил белых, Вэго, который им помогал, Акои и все люди Тувелеу, которые показали Афви, также виновны. Зэзэ, Вуане и Вэго после ухода белых пойдут в Согуру, и там над ними будет суд».

— Вы пойдете туда? — спрашиваю я.

— Я настоящий тома, — отвечает Вуане, — я не могу жить вис моей страны. Я должен туда пойти.

— Если мужчина сделал что-то постыдное, — говорит Зэзэ, — ему лучше умереть на месте. Я пойду.

— Я сделаю все, чтобы помочь вам, — говорю я.

— Ты ничего не можешь, — отвечает Зэзэ, — это внутреннее дело тома. Вы ничего не делали силой. Вы не обманывали нас. Не надо жалеть о том, что сделано. Нас не в чем упрекнуть, и на суде сила будет на пашей стороне. Завтра деревня даст тебе носильщиков, и мы проводим тебя в Бофосу.

Мы молча разделили нашу трапезу. Все в Тувелеу знают, что произошло; несколько старух приносят орехи кола. Старейшины и старики садятся вокруг нас. За дверями хижины в ночной темноте блестят глаза женщин и детей. Они не хотят оставлять меня в одиночестве.

Сидя у стены, я смотрю на Зэзэ, Вэго и Вуане, уныло глядящих перед собой. Я хотел открыть тайны тома, надеялся найти в хранителях местного культа существа особого склада, но сегодня вечером, увидев их страх, поиял, что они просто люди.

Я приехал сюда в поисках логического объяснения, с потребностью дать всему наименование, все классифицировать. Я пытался узнать причины всего, но отдавая себе отчета, что тома устанавливают иные, чем мы, связи между явлениями. «Потому что это так», — отвечали они мне или давали объяснения, которые не могли меня удовлетворить. Я настаивал, часто даже подсказывал им возможные объяснения; они всегда в конечном счете выбирали одно из них либо потому, что оно казалось им более привлекательным, либо просто чтобы доставить мне удовольствие и избавиться от расспросов.

Я все время наталкивался на противоречия, которые они не считали противоречиями. Все эти духи леса, созданные, по признанию самих тома, людьми, все эти гри-гри, являющиеся объектом купли и продажи, эти маски, это пристрастие к тайне ради тайны — все это немного сбивало меня с толку, и я всюду видел только один обман.

Я требовал от тома нечеловеческой ясности и точности.

Предсказание молнии в Доэзии и раздвоение Вуане в Сагпау, необъяснимые каждое само по себе, сближаются с явлениями предчувствия и внушения, которые еще мало изучены, но бесспорно существуют. Я но был удивлен, что обнаружил их у людей, более подчиненных инстинкту, более внимательных, чем мы, к снам, к совпадениям, ко всем темным силам.

Подсознательно я ждал от них другого; поведение трех знахарей и людей из Согуру в этот вечер приоткрыло мне истину.

Первая проблема, на которой я споткнулся, это проблема происхождения человека. Тома никак не объясняют ее себе, так же как не пытаются представить себе посмертное существование, в которое они, однако, верят, — я убедился в этом из посещения пещеры, отведенной духам предков. Как мы могли констатировать, тома убеждены в существовании призраков и беспрестанно говорят о духах. Но что означают эти слова в их устах?

Я вспоминаю ворота у входа в лагерь инициаций в Ниогбозу и изображения духов под небольшим навесом. У нас должна быть прошлогодняя фотография. Лихорадочно я перерываю бумаги и вскоре нахожу ее. И тут же перед моими глазами вырисовывается космогония тома. Я не мог попять ее в то время, так как я не знал Окобюзоги, тайную маску и воплощение Афви.

• Предыдущая
• 40/46
• Следующая