Граф и Анна - Могилевцев Сергей Павлович - Страница 13
- Предыдущая
- 13/14
- Следующая
С т а р и к (сокрушенно качает головой, жестикулирует руками). Но Анна, Анна, – какую роль сыграла в этом обмане Анна?!
К р а с а в ч и к (самодовольно). Анна сыграла роль моей тайной жены; мы поладили с ней около года назад, и ждали только удобного случая, чтобы всем объявить о нашем союзе; превратить наш брак из тайного в явный.
Г р а ф (сокрушенно). Ах, Анна, Анна, забытая моя девочка с венком из желтых, только-только распустившихся первоцветов! как же ты могла меня не дождаться! как же ты могла все так грубо и больно испортить? впрочем, что такое я сейчас говорю, – ведь это я сам, здесь, на веранде, в часы полдневного упоительного сочинительства, выдумал такой грустный конец!
А н н а (неожиданно зло). Как я могла тебя не дождаться? тебя, потерянный для времени и людей идиот, застрявший навечно в своих нелепых детских мечтах? а так и могла, дружочек, так и могла, что время, как не останавливай его, неумолимо идет вперед, и маленькая, беспечная, босоногая девочка незаметно для себя и других повзрослела; стала взрослой, трезво смотрящей на вещи женщиной; если несколько лет подряд, одинокий мечтатель, протирать тряпкой столы и разносить матросам пенные кружки, получая по заду шлепки и выслушивая разные грязные предложения, поневоле потеряешь любые иллюзии; если несколько лет, маленький идиот, жить среди нищеты и разврата, напрасно ожидая твоего пробуждения, поневоле станешь практичной и злой, такой же, как все другие здешние женщины; с волками, миленький, жить, по волчьи, миленький, выть!
Г р а ф (сокрушенно бьет кулаками по подлокотникам кресла). Да, я это знал, я знал! я сам все это выдумал от безделья!
К р а с а в ч и к (весело). Афродита, не в службу, а в дружбу, не принесешь ли ты сюда бутылку портвейна, не выпьем ли мы все сейчас по стаканчику, – живые, мертвые, бездомные, полоумные, кривые, обманутые, и Бог еще знает, какие, – и не начнем ли опять все сначала? ведь жизнь, Афродита, как ни крути, продолжается, и город наш пока еще не провалился в тартарары, хоть некоторые и предрекали нам этот неизбежный конец, а потому надо жить, и держаться один за другого! (С т а р и к у.) Иди сюда, нищий бродяга, иди, не бойся, выпей стаканчик винца за будущую хозяйку выгодного заведения! (Обнимает за талию А н н у, целует ее в щеку; потом обращается к Г р а ф у.) Вставай и ты, маленький идиот, со своего вечного трухлявого кресла, и постарайся немножечко повзрослеть; подними стакан за меня и за Анну, – за нашу такую неожиданную помолвку, разрушившую планы стольких людей!
А ф р о д и т а покорно уходит в комнату и возвращается оттуда с подносом, на котором стоит бутылка и несколько граненых стаканов, молча ставит поднос на стол;
К р а с а в ч и к разливает портвейн, подносит стаканы всем присутствующим на веранде, по ошибке даже умудряясь вставить стакан в руку мертвой К у б ы ш к и, которая в дальнейшем так и сидит со стаканом в руке.
К р а с а в ч и к (провозглашая тост). За Анну, за мое наконец-то обретенное счастье! (Чокается с п р и с у т с т в у ю щ и м и.) Не грусти, Афродита, из-за этого ладного перстенька, у тебя ведь еще остался сундук, – большой и прочный матросский сундук, наполненный доверху разными драгоценностями; всем тем бесценным добром, которое многие годы подряд приносил в дом твой несчастный сынок; они ведь со Стариком чего только не находили на берегу!
А ф р о д и т а (с досадой). Ну да, как бы не так! сундук этот совершенно пустой; в нем нет ничего, кроме старого, давно уже истлевшего хлама.
Г р а ф. Вы ошибаетесь, мама, сундук этот полон бесценных сокровищ!
А ф р о д и т а (зло). Да что ты такое говоришь, полоумный? какие сокровища, одна лишь бумага, давно пожелтевшая и покрытая пылью!
Ставит стакан на стол, грузно уходит в комнату, гремит там вещами, и возвращается с небольшим, окованным железными полосами сундучком; с шумом ставит его на пол, открывает, и вытаскивает старую пыльную рукопись; швыряет ее Г р а ф у под ноги.
Вот оно, твое сокровище, идиот! Вот они, твои бесценные и ладненькие перстеньки, твои дублоны, червонцы и золотые цепочки; можешь забирать их себе, подавись ими, несчастный придурок!
Г р а ф бережно поднимает рукопись, сдувает с нее пыль, прижимает к груди.
С т а р и к неожиданно бросается к сундуку, припадает к нему, целует открытую крышку, замирает на какое-то время.
С т а р и к (после паузы, поглаживая дрожащими пальцами крышку и бока сундука). О мой старый, матросский, на долгие годы забытый сундук! о мое старое, на долгие годы забытое прошлое: моя веранда, мой дом, мой ребенок, мое внезапное бегство отсюда; бегство, из которого не вышло ровным счетом ничего путного. (Поднимает глаза на Г р а ф а.) Да, Граф, да, я – твой отец; тот самый непутевый отец, который бежал отсюда в надежде на лучшую жизнь, – оставив позади дом, жену и ребенка, оставив даже свой матросский сундук, – и который возвращается теперь к тебе в образе старого, ни на что не годного оборванца; прости меня, сын, прости, и не суди слишком строго; я не нашел за морем тот сказочный рай, о котором мечтал, и вынужден вновь возвратиться в дом, из которого когда-то ушел.
Г р а ф. Не мне тебя судить, отец, ты поступил так, как должен был поступить.
К р а с а в ч и к (весело). Все к лучшему, Афродита, и не с моей ли легкой руки ты вновь обретаешь семейное счастье? (Поднимает кверху стакан.) За это надо обязательно выпить! (Пьет, обменивается понимающим взглядом с А н н о й.)
А ф р о д и т а (равнодушно). Бывает и не такое; недаром мне нынче ночью снился гроб, полный доверху блестящего жемчуга.
А н н а (весело). Это, Афродита, к перемене погоды!
К р а с а в ч и к (так же весело). Или к покойнику! (Указывает на К у б ы ш к у.)
С т а р и к. Или к концу грустной истории.
Г р а ф. Да, это к концу, который, возможно, станет началом; ты, милый Старик, возвратился в свой заброшенный дом; настал мой черед покинуть его.
С т а р и к (протягивая к Г р а ф у руки). Не делай этого, Граф, умоляю, не делай! не слушай моих прошлых призывов; пройдет много лет, и ты вновь возвратишься сюда, – таким же старым, больным и бездомным, таким же безумным, как я, твой блудный отец; таким же лишенным имени персонажем; Старик, пришедший неизвестно откуда, – вот, как будут тебя называть!
Г р а ф. Поздно, отец, уже слишком поздно что-либо менять и переписывать заново; все линии этой пьесы сошлись в одной точке – здесь, на веранде, в душный и жаркий весенний вечер; точно такой, какой был тогда – девять лет назад, возможно даже день в день. (Проводит рукой по глазам, потом лихорадочно листает рукопись пьесы, находит последнюю страницу, несколько мгновений молчит, затем начинает читать вслух.) Итак, я вспоминаю его, тот солнечный день, когда мы с Анной, счастливые и беззаботные, вернулись домой, – вот сюда, на эту веранду (делает жест рукой); мама, как всегда в последние дни, была очень хмурая и сердитая; она очень досадовала на отца, который посмел покинуть семью, и бросил ее на съедение местным кумушкам; у которых, впрочем, немного ранее произошли те же самые неприятности. (Отрывается от чтения, смотрит на персонажей.)
А ф р о д и т а (гневно). Щенок, да как ты смеешь обсуждать нашу личную жизнь? (К р а с а в ч и к у.) Заткни ему глотку, будь мужчиной, иначе он, чего доброго, действительно перестанет быть идиотом! иначе все мы, чего доброго, действительно провалимся в тартарары!
Г р а ф (продолжает чтение, делает предостерегающий жест в сторону К р а с а в ч и к а). Итак, мы с Анной вернулись сюда, на веранду. Мама, как всегда в последнее время, была хмурая и зла на весь белый свет. Она сразу же бросилась на меня и на Анну, называя маленькими попрошайками и бездельниками; которым, вместо того, чтобы собирать цветы на полянах и забавляться среди зеленой травы, представляя себя сказочными принцами и принцессами, следовало бы подумать о своей будущей жизни. Она говорила очень много и очень сердито, и я, чтобы как-то ее успокоить, подошел к этажерке (смотрит на этажерку, кладет на нее рукопись пьесы), и взял в руки мамину гипсовую свинью; смешную мамину куклу, в животе у которой постоянно что-то урчало (берет в руки гипсовую свинью). Потом неожиданно, словно бы подталкиваемый кем-то извне, скорее из озорства, досадуя на непрерывную мамину брань, разжал пальцы, и…
- Предыдущая
- 13/14
- Следующая
