Наследие последнего тамплиера. Кольцо - Молист Хорхе - Страница 14

• Предыдущая
• 14/75
• Следующая

— Другое дело? — Меня раздражала манера Луиса выдавать информацию малыми дозами. Ему нравилось держать меня в подвешенном состоянии.

— Да.

Я молчала, ожидая, когда он продолжит.

— Это сокровище, — сказал Луис. — Уверен, речь пойдет о сказочных сокровищах тамплиеров.

Об этом он уже сообщал мне, когда звонил в Нью-Йорк, и я вспомнила вчерашнюю беседу с Артуром Буа в самолете.

— Знаешь, кто такие тамплиеры?

— Конечно.

Моя осведомленность удивила Луиса.

— Я и не предполагал, что в Соединенных Штатах хорошо знают историю Средних веков.

— Предвзятое мнение. Теперь ты видишь, что это не так, — удовлетворенно отозвалась я.

— Значит, тебе известно, что большинство европейских монархов, не без основания считая, что во Франции творятся дела неправедные, следовали указаниям папы, но пользовались любой возможностью, чтобы приумножить свои богатства. При этом полагают, что в Арагонском королевстве, где борьба с монахами несколько затянулась, тем удалось спрятать часть своих богатств. Эти богатства состояли из большого количества золота, серебра и драгоценных камней.

Глаза Луиса блестели. Казалось, я снова вижу его, толстощекого, каким он был четырнадцать лет назад, когда Энрик предлагал нам сыграть в одну из своих игр с поиском сокровищ в принадлежавшем ему большом доме на проспекте Тибидабо.

— Ты представляешь себе, сколько можно получить на черном рынке за огромную партию ювелирных изделий двенадцатого и тринадцатого веков? Распятий из золота, серебра и эмали, инкрустированных сапфирами, рубинами и бирюзой. Шкатулок из резной слоновой кости, чаш, покрытых драгоценными камнями, корон королей и герцогов… бриллиантов принцесс… церемониальных шпаг… — Он зажмурился. Воображаемый блеск золота слепил ему глаза.

— Итак, тебе кажется, что в субботу мы получим сокровище? — с сомнением спросила я.

— Нет, не сокровище, но описание того, как его найти, подобное тому, которое составлял Энрик, играя с нами, когда мы были детьми. Только на этот раз описание будет настоящим.

— И откуда же тебе все это известно?

Я заподозрила, что Луис жил одним из своих безумных снов, но затевать с ним дискуссию не стала.

— Ну, например, семейные пересуды. Похоже, Энрик умер, когда они были наиболее активными.

— И как во все это вписывается моя готическая картина?

— Пока не знаю. Но перед тем как Энрик застрелился, он активно разыскивал готические картины на дереве. А та, что у тебя, если не ошибаюсь, относится к эпохе храмовников, то есть к тринадцатому или началу четырнадцатого века.

Я молчала. Казалось, Луис очень искренне верил в то, что говорил.

— И… почему же он застрелился? — спросила я наконец.

— Этого я не знаю. Полиция считает, что это было связано с финансовой разборкой между торговцами произведениями искусства. Но ей ничего не удалось доказать. Это все, что мне известно.

— Так почему же ты звонил мне, желая предупредить меня?

— Потому что, по всей вероятности, в этой картине содержится нечто такое, что поможет отыскать сокровище.

Я открыла рот от удивления.

— Ты знаешь, что ее пытались украсть?

Луис покачал головой, и мне пришлось рассказать ему эту историю. Он сообщил мне, что с момента приглашения на второе оглашение завещания ведет собственное расследование. Нет, своих источников информации он мне не откроет, но уверен, что моя картина содержит ключ, позволяющий отыскать сокровище.

— Где он покончил с собой? — спросила я.

— В своей квартире на бульваре Грасия.

— А что говорит об этом Алиса? Ведь ее считают его супругой.

— Я не верю ее словам.

— Почему?

— Не нравится мне эта женщина. Постоянно что-то скрывает. Хочет все контролировать, всеми руководить. Будь осторожна с ней. По-моему, она член какой-то секты.

Интересно, случайно ли то, что мать перед моим вылетом, предупредила меня, чтобы я остерегалась Алисы? Она даже просила избегать встреч с ней.

Это усилило мое желание встретиться с Алисой.

Пожалуй, лучше всего начать собирать сведения о смерти Энрика в местном полицейском участке. Я вернулась в гостиницу, чтобы надеть брюки с низкой талией. Открытый пупок — прекрасная визитная карточка, если, как я ожидала, большинство полицейских мужчины. Это было не кокетство, а умение эффективно вести дело. Впрочем, возможно, и кокетство. Я вспомнила об Алли Макбил.

— Ничего общего, — проговорила я вслух. — Она была адвокатом, а я сейчас выступаю как детектив. Она демонстрировала ноги, я — живот.

В номере меня ожидало телефонное сообщение.

— Звонила донья Алиса Нуньес, — сказала телефонистка. — Она убедительно просит вас связаться с ней при первой же возможности.

Ну вот, — подумала я, — вот женщина, внушающая страх моей матери и пугающая моего дорогого толстяка. Это мне хорошо известно!

Меня терзало любопытство. Я вспомнила, как выглядит мать Ориоля… как у нее, так и у сына были темно-синие глаза, слегка миндалевидные. Глаза, которые я так любила еще ребенком…

Алиса не часто выезжала с нашей компанией на летний отдых. Ориоль проводил этот сезон в доме деда и бабки Бонаплаты с матерью Луиса, своей теткой. Энрик приезжал в какой-нибудь из выходных дней и оставался там недели на две, но его визиты почти никогда не совпадали с визитами Алисы. Она, если не путешествовала за границей или не была занята делами, несовместимыми по тем временам с ее полом, посещала Ориоля по рабочим дням и никогда не оставалась ночевать в нашей деревне. Даже совсем маленькая, я догадывалась, что Алиса не такая «мама», как другие.

Но я не возвращалась к этой мысли до тех пор, пока Луис за ленчем не подтолкнул меня к этому, рассказав о нетрадиционной ориентации матери Ориоля.

Меня тянуло к Алисе именно потому, что запретный плод сладок, — из-за страха моей матери, из-за предупреждения Луиса. Что ей от меня нужно?

И я сказала себе, что торопиться с ответом на ее звонок незачем. По крайней мере сейчас.

В полицейском участке я представилась, сказав правду. Рассказала о том, что прибыла с визитом через четырнадцать лет после отъезда в США, хотела бы получить точные сведения о смерти крестного отца.

Никто из полицейских не помнил о самоубийстве на бульваре Грасия. Не знаю, что сыграло роль, моя улыбка, история эмигрантки, которая ищет свои корни, или мой завлекательно открытый пупок, но агенты муниципальной полиции были сама любезность. Один из них сообщил, что об этом может помнить некий Лопес, поскольку он служил в то время. Сейчас Лопес нес патрульную службу, и его вызвали по радио.

— Да, я помню тот случай. — Полицейские увеличили громкость, чтобы я лучше слышала. — Но занимался им Кастильо. Этот тип позвонил ему по телефону и, разговаривая с ним, выстрелил себе в голову.

— Кастильо больше здесь не работает, — пояснил мне агент. — Его произвели в комиссары и направили в другое отделение. Поезжайте к нему.

На новом месте службы комиссара мне сказали, что его не будет до следующего утра. Тогда я решила извлечь удовольствие из пешей прогулки и, как советовал Луис, крепко прижав к себе сумочку, вернулась на Рамблас, где окунулась в поток людей, двигавшихся по средней части бульвара.

«Рамбла» — это русло реки, и бульвар Рамблас в Барселоне — именно такое русло. Раньше по нему тек поток воды, теперь — поток людей. Единственное отличие состоит в том, что поток людей ближе к рассвету иссякает, а вода в небольшом ручейке, струящемся вдоль средневековых стен, не иссякает никогда. И как только этот бульвар сохраняет свое очарование, несмотря на то что состав людей постоянно меняется? Как мозаика может быть единым целым, если состоит из разных кусочков? Должно быть, потому, что мы рассматриваем не каждый из этих кусочков в отдельности, но все вместе, видим ее душу? Некоторые места обладают душой, и порой она так велика, что поглощает нашу энергию, превращая ее в часть большого целого. Вот такой он — бульвар-русло Барселоны.

• Предыдущая
• 14/75
• Следующая