Санькино лето - Бородкин Юрий Серафимович - Страница 2

• Предыдущая
• 2/39
• Следующая

Андрюшка упрямо хлопает белесыми ресницами, с волнением ожидая следующей поклевки, подталкивает кверху козырек кепки, сползающий на глаза. По правде разобраться, какой спрос с такого рыбачка? Взял его Санька с собой, потому что в последние дни учебы Валерку Никитина на реку не отпускают — зубрит. С Валеркой, конечно, интересней, тот знает толк в рыбалке, и снасти у него хорошие: жилки и крючки отец привозит ему из города, когда бывает там по совхозным делам.

Оседлав бревно, Санька внимательно следит и за своим и за братишкиным поплавком; солнце, отражаясь с воды, резко бьет в глаза, но заметно, как мелькают черные спинки ельцов, и все кажется, что самая крупная рыбина еще не клюнула. В этом ожидании какой-то необыкновенной удачи и заключается рыбацкий азарт.

Сладко пахло черемухой. Березняк, где всегда срезали удилища, окутался мелкой, в копеечную монету, светло-зеленой листвой. Прилетевшие на лето птицы хлопотливо обживали берега Талицы: ни на минуту не умолкали их голоса. От быстрины набегала мелкая волна, размеренно всхлипывала под бревнами, сосала берег.

Вдруг возле ивы в заводюшке точно камень бултыхнулся. Саньку как ветром сдуло с бревна, нацепил только что пойманного живца на трехкрючье, осторожно подкинул туда, под куст. Заметался поплавок, стригнул сначала в сторону, потом медленно пошел в глубину. Санька весь напрягся затаив дыхание: вот-вот ударит в руки знакомая дрожь. Надо дать ходу и не спешить, чтобы щука наверняка села на крючок.

— Взяла? — спросил полушепотом подбежавший Андрюшка.

— Ага.

— Так тащи!

— Погоди, заглотит как следует.

Напрасно не послушал Санька совета. Когда наконец решился потянуть удочку на себя, леска немного подалась — в этот момент он ощутил, как на ее конце бьется крупная рыбина, — и вытянулась в струну.

— Никак не вытащить?

— Зацеп получился, наверно, в коряги увела.

— Чего теперь делать?

— Ты держи удочку, а я попробую нырнуть и отцепить.

— Не выдумывай! Вода-то как ледяная, да и глубоко тут, — опасаясь за брата, сказал Андрюшка. — Наплевать и на щуку.

— Ну нет, я ее не упущу просто так! — решительно заявил Санька, скидывая с себя одежду.

Попробовал ногой воду — жгучая. А нырнуть каково? Если бы летом, это просто. Рассусоливать некогда, набрал в грудь воздуху, бултыхнулся прямо с берега, держась одной рукой за леску. Колючий холод и страх сжали тело, так что Санька едва не рванулся обратно, но вытерпел: и перед братишкой стыдно трусить, и щуку хочется выудить.

Открыл глаза — растворенное желтой мутью в воде солнце просвечивало глубину омута, он пугал и заманивал Саньку. Рука, скользившая по леске, наткнулась на сучок коряги, сумел отломить его и тотчас увидел, как совсем рядом сверкнула белым брюхом щука и затаилась справа от бревна-топляка, словно бы нацелилась на Саньку выпученными зелеными глазами. Здесь, под водой, она показалась страшной, как акула. Метнулся кверху, лихорадочно подгребая руками, будто зубастая щука могла цапнуть за ноги.

— Скорей! Вырывается! — суматошно призывал на помощь Андрюшка.

Санька выхватил у него удилище, пятясь на берег, протаранил щуку по запеску и траве, подальше от воды. И тут пружина, сжимавшая Саньку, словно бы сорвалась: он подпрыгнул, энергично рубанув в воздухе кулаком, как это делают по примеру Пеле все футболисты, когда забивают драгоценный гол, и выкрикнул, шалея от восторга:

— Ура-а!

То же самое повторял Андрюшка, по-дикарски прискакивая вокруг щуки. Что там ельцы! Мелюзга. Санька посмотрел по сторонам, ища в свидетели кого-нибудь повзрослей братишки и — надо же так случиться — заметил подбегавшего Валерку: легок на помине! У Саньки рот до ушей, приподнял щуку — на, полюбуйся! Но Валерка только рукой на нее махнул, запыхавшись, еле выговорил:

— Бросай все! Годовая контрольная по русскому сегодня! Неужели забыл?

— Как это? Я думал, завтра.

— Рехнулся, что ли? Уже изложение пишут, а я за тобой побежал. Так и знал, что ты на плотине!

Это было подобно грому средь ясного дня. Сразу померкла радость, и почему-то вспомнились слова дедушки о том, что увидеть щуку во сне — не к добру, «что-нибудь ощучит». А тут живую вытащил, и вовсе жди беды.

— Андрюха, забирай удочки и рыбу, мы в школу побежим, — распорядился Санька.

От плотины до села километра четыре, скоро ли дотопаешь? На крыльях бы лететь. Санька мчался впереди, впопыхах охлестывал лицо и руки ветками деревьев.

— Потише ты, — сдерживал Валерка. Он умотался, пыхтел будто паровоз; лицо совсем побледнело, как с испугу, жидкие волосы прилипли ко лбу, новая голубая тенниска взмокла. Без передышки бежал от села до реки и обратно.

«Прогорит он из-за меня, зря только мучается, — виновато думал Санька. — Может обоих не допустить Виктория Борисовна до контрольной».

Девчонки из их класса уже суетились возле школы, обступили встревоженно:

— Ой, мальчишки, что вам будет! Виктория Борисовна такая сердитая! Идите, пока она в классе.

У дверей попереминались, чтобы малость выровнялось дыхание. Санька, как перед нырянием, набрал в грудь воздуху и шагнул через порог, прикрывая кепкой разорванную на коленке штанину. Видок у него был не ахти: потертая вельветка, драные кеды, замызганные речным илом.

— Где это вы пропадали, голубчики? — строго изломила брови учительница. — И почему в таком виде, Губанов?

— На рыбалке был, Санька, потупившись, шмыгнул носом. — Думал, что завтра — контрольная.

— А ты, Никитин?

— Я за ним бегал.

— То, что хотел выручить товарища, похвально, но и сам себя наказал: обоим поставлю по двойке.

— Виктория Борисовна, разрешите написать изложение сейчас. Честное слово, не знал!

— Разрешите…

Учительница стоит около подоконника в какой-то горделиво-неумолимой позе: руки скрестила на груди, тонкие губы ржала в ниточку, взгляд холоден. Отвернулась к окну, точно они раздражали ее одним своим видом, но после некоторого размышления сказала:

— Садитесь. На разные парты.

И стала читать отрывок из какой-то книги про степь, потом еще раз повторила текст, выделяя интонацией каждое слово. Красиво было рассказано о том, как просыпается утренняя степь, как наполняется она красками, запахами, звуками. Казалось бы, что хорошего, если вокруг — ни кустика, ни деревца? Пока читала учительница, картина утренней степи представлялась Саньке заманчивой, яркой, но лишь кончилось чтение, все расплылось, стерлось. Так бывает, когда смотришь и удивляешься на разноцветный, многообразно меняющийся рисунок в калейдоскопе, а после по любопытству разберешь его и разочарованно высыплешь в ладонь щепотку обыкновенных битых стекол.

Трудно писать о том, чего в жизни не видел. Вот об утре на Талице Санька сумел бы, потому что встретил на реке сотни зорь. «В степи душисто пахнет чабрецом, — писал он, не зная, каково собой это растение. Подумал и поправил: — Чебрецом». Пошевелил ноздрями, будто хотел почувствовать этот ароматный запах: в классе пахло лишь духами Виктории Борисовны.

Надо было написать, как над степью появляется солнце. В Заболотье оно всегда встает из-за реки, из темного бора, и по-иному представить себе его восход Санька не может. Странное дело, писал он одно, а видел другое, да еще не шла из головы щука, почему-то вдруг взяло беспокойство, что Андрюшка упустит ее: живая ведь осталась на берегу.

Жарко. Пот гонит после такой пробежки. Крупная капля стряхнулась с носа прямо на страницу. Клякса! Что торопись, то хуже; пришлось начать изложение заново.

Валерка — тот строчит вовсю, только успевает утираться рукавом. Сидеть бы, как всегда, вместе. Учительница прошлась между партами, предупредила:

— Закругляйтесь!

Куцее получилось у Саньки изложение, всего полторы странички. Закончил кое-как, впопыхах. Если бы без ошибок, может быть, и сошло бы. Виктория Борисовна тут же прочитала его и, покачав головой, вздохнула:

— Тебе, Губанов, придется летом заниматься русским языком, в конце августа настоящий экзамен устрою. Если не хочешь стать второгодником, учи всерьез.

• Предыдущая
• 2/39
• Следующая