Санькино лето - Бородкин Юрий Серафимович - Страница 4

• Предыдущая
• 4/39
• Следующая

— Вчера разговаривал с одним человеком в селе, между прочим, инженер, наверно, побольше нашего знает. — Лесник прищурил правый глаз, скосившись на Евдокимова.

— Один сбрешет, всех смутит, — сказал отец.

— По-моему, хорошо, что нефть ищут, может, вот здесь ее миллионы тонн, — Володька Чебаков привскочил с березового корня, потыкал в землю монтерскими пассатижами, обмотанными голубой изолентой, — а мы сидим, как собака на сене, да боимся, чтобы нас не шевельнули. Раз государству надо, пусть хоть завод тут построят!

— Видали сознательного! Ты раскинь мозгой, прежде чем попусту тренькать, — осадил его лесник.

— Сам-то сочиняешь попусту. Спорим, что все — басни! — Володька пялит свои немигающие глаза, тянет руку. Уж если зашел разговор о военных, так он заткнет за пояс любого, потому что недавно демобилизовался из армии.

Леня Жердочка только ухмыляется да мотает коричневым беретиком, как дятел.

— Про охоту и говорить нечего, — не обращая внимания на Володькину горячность, твердил Малашкин.

— Какая теперь охота! Машин нагнали, как псов, завели трескотню на весь лес. — Дедушка сердито ткнул падогом в сторону строительства. — Да-а, дорожка эта встанет в копеечку!

— У государства денег хватит, — заверил Володька и ловко цыкнул сквозь зубы слюной.

— Гравель-то знаешь откуда возят? — Малашкин снова значительно глянул на Леню Жердочку. — Из Калининской области по железной дороге. Я и говорю, наверно, не из-за нас с тобой такие расходы.

— Неужели тут нельзя найти? — удивился дедушка. — Вон на реке.

— Этого мало.

— Есть и много. На Волчихе место знаю, такая осыпь, что все лето не вывезти им оттоле готовый камень да песок.

— Не вдруг подберешься — шибко лесисто.

— Ихние машины пройдут. Ближе всего будет через Колесный брод.

Волчиха — маленькая речка, спрятавшаяся в бору. Санька ни разу не бывал на ней, и вообще Заболотские не заглядывают в тот глухой угол за Талицей, потому что нынче охотников в деревне нет. В самом деле, если дедушка прав, зачем возить гравий по железной дороге, да еще от станции сорок километров?

Пойти бы в поход на несколько дней куда глаза глядят, встретить незнакомые деревни, непуганых зверей и птиц, нетронутую рыбу в лесных речках. Надо начертить подробную карту Заболотья и окрестностей, на карте этой постепенно будут прибавляться кружочки, означающие деревни, и голубые речные жилки. Но если здесь станут добывать нефть, то все изменится, и само Заболотье пойдет на снос. Неужели правда?

Санька не мог представить себе другой жизни, без этой дедовской избы, похожей на большое доброе существо; сейчас она пригрелась на солнышке, а осенью будет дрогнуть под дождем, покряхтывать от наседающего ветра, зимой снег придавит крышу, мороз ударит словно выстрелами по стенам, и все ей нипочем, все выдюжит, не пустит через порог ни дождь, ни ветер, ни мороз…

Между тем солнце прилегло к земле, легкой позолотой покрыло и деревенские березы и дальние увалы; Захара Малашкина кликнула жена, мужики стали расходиться. Санька хотел захлопнуть окно, как вдруг его внимание привлекла Ленка Киселева: идет через гумно, срывая на ходу цветы купальницы, целую охапку набрала. Приседает-то как, будто на голове чашку с водой держит! В сиреневый сарафан вырядилась, русые волосы завязала на затылке в два жестких пучочка, точно рожки топорщатся. Какая-то не деревенская она, кожа на лице тонкая, белая, только зимой робкий румянец проступает на щеках. В сильные морозы, по дороге в школу (до села пять километров), Саньке все кажется, что Ленка обморозится; съежив узкие плечи, она отворачивается от сквозного ветра, прикрывает шерстяной варежкой нос и рот, лишь голубые глаза льдинками стынут в пушистых от инея ресницах, и всякий раз Саньке хочется подышать на них, чтобы они потеплели.

Ленка — единственная отличница в классе, все ее хвалят, ставят в пример. Ясно, девчонке проще учиться, сиди да зубри. Куда ей торопиться-то?

Попробовала бы на рыбалку проснуться в пять часов или, как сегодня Санька с отцом, порубить тычинки для палисадника: залезешь в еловую чащобу — топором не размахнуться, сухие иголки сыплются за шиворот. Две сотни натяпали за утро…

— Ты бы окно-то закрыл, а то комарья налетит, — подсказал снизу отец.

Они сидели вдвоем с дедом, обсуждали сказанное Малашкиным, сомневались.

— Сейчас.

Вот перелезла Ленка через огород. Что это ей потребовалось мимо Никитиной избы идти? Понятно, около Валерки остановилась, попереминалась и села на приступок: он поширкает, поширкает напильником да повернется к ней, а она плетет венок, иногда тоненько хихикает. Интересно, о чем разговаривают? И чего уселась, шла бы своей дорогой? Саньке приходит унылая мысль о том, что, если он застрянет в шестом классе, Валерка с Ленкой сразу станут как бы старше его на год, и возникает желание досадить Ленке и за то, что она отличница, и за то, что подсела к Валерке. Пожалуйста, напялила, как обруч, венок на голову, добро бы цветы были настоящие, а то — желтяки. Наверно, понравиться хочет этому долговязому.

Санька не мог усидеть на месте, выкатил на улицу велосипед, тихонечко поехал по тропке. Ленка, словно желая подзадорить, идет навстречу:

— Привет, Саня!

— Привет!

— Ты Красавку нашу не видел?

— Пастух я, что ли? — обиделся Санька: небось с Валеркой не про корову речь вела.

— Подумаешь, спросить нельзя! — передернула плечиками Ленка.

Поравнялся с ней — цап с головы венок — и ходу, нажал на педали. Ленка пустилась вдогонку, да где там, увертливо шныряет Санька по деревенским тропинкам, на велосипеде он, как казак в седле.

— Бессовестный, Саня! Отдай!

— Перебьешься. Новый сделаешь, этой дряни полно растет.

— Хоть бы серость свою не показывал!

Ах так! Принялся Санька хлестать венком по рулю: желтыми искрами брызнули во все стороны лепестки купальницы. Ленка сжала до белизны тонкие губы, голубые глаза презрительно сузились и, кажется, потемнели, но его это ничуть не тронуло, наоборот, отозвалось каким-то ликующим, мстительным чувством, и, пригнувшись к рулю, он резко взял с места, чтобы дать разгон велосипеду перед Валеркиным крыльцом.

Только собрались с Валеркой сходить на дорожное строительство, как на грех, Андрюшка выскочил из-за поленницы, будто специально подкарауливал.

— Вы куда?

— Никуда, просто так.

— Смотрите, чего нашел! — разжал кулак, показывая белое в коричневую крапинку яичко.

— Где? — спросил Санька.

— На нашей черемухе, в самом низу в густых ветках.

— Это черемушник вьет там каждое лето, отнеси яйцо на место.

— Их пять штук, жалко, что ли, одного-то? Мне хочется посмотреть, чего внутри, давайте разобьем.

— Я те разобью! — потряс кулаком перед носом братишки Санька. — Сказано, неси обратно в гнездо!

Андрюшка нехотя побрел в гумно и как только скрылся за домом, Санька дернул товарища за рукав:

— Айда, пока не вернулся, а то потащится как хвост.

Перемахнули через низкое прясло огорода и — напрямик к дороге. Вслед понеслась брань. Куприяниха заметила их с повети: никому не пройти, не проехать — обязательно высунется из своей «скворечни», любопытная старуха.

— Куда вас нелегкая несет по покосу?! Траву-то мнете, я вот ужо батькам нажалуюсь!

Нырнули в рожь, она уже поднялась в рост человека, заколосилась и вроде бы слегка поседела, но колосья были еще мягкие ласково касались рук, тянулись к лицу; теперь ребят можно было увидеть разве что с самолета, они бежали пригнувшись, сдерживая смех, точно набедокурили и скрылись от какой-то погони. Вот и дорога, пыль взрывами рикошетит из-под ботинок; навстречу, позвякивая цепью, профырчал бензовоз, белое облако тянулось за ним, как если бы цистерну волокли по земле; потонула в пыли рожь, на какое-то время потеряли друг друга из виду Санька с Валеркой.

Развиднелось. Пошли шагом. Беспокойные пигалицы с настойчивым криком сопровождали их до самого леса. Все слышней становился гул машин.

• Предыдущая
• 4/39
• Следующая