Путь Эвриха - Молитвин Павел Вячеславович - Страница 6

• Предыдущая
• 6/101
• Следующая

— Верно говоришь. Сегодня еще и замок поджечь не трудно, и прогнать сегван с исконных наших выпасных земель можно. А завтра? Не захочет ли Канахар в следующем году распахать луговины по эту сторону Бэругур? Станет ли ковать для тебя оружие, когда корабли с Восточных островов привезут еще сотню, две, три белокожих воинов? Не проще ли будет ему взять твоих овец, а заодно и коней, даром?

— На что ему кони? Зачем его людям перебираться на этот берег? Вечную Степь не распахать даже тысяче тысяч Канахаров. — Тамган потянул носом. В роскошном шатре воняло кислыми овчинами, дымом и лошадиной сбруей. Совсем иначе пахло в сегванском замке — свежим деревом, чистотой…

Нибунэ поджал губы. Не напрасно, стало быть, остановил он Фукукана: если нет единства — не будет победы. Незачем тогда и затевать набег на Канахара, незачем и говорить об этом. Тамган упрям, словами его не проймешь. Он пальцем не шелохнет, пока сам не увидит, не поймет, что земледельцы за рекой подобны ржави на мече не соскоблишь вовремя — разъест металл, чисти потом, не чисти, ни на что будет не годен. Сам старый нанг, кочуя в юности близ приморских городов Фухэя, Уму каты, Дризы, собственными глазами наблюдал, как вгрызаются земледельцы в Вечную Степь, пядь за пядью увеличивают пашню за счет степных выпасов, а затем до последнего вздоха защищают свои, обильно орошенные потом, поля. Чувствовал старик — через год-два начнет теснить степняков и любезный с ними до поры до времени куне Канахар. Но это бы еще полбеды: в Вечной Степи — слава Богам Покровителям! — места много. Скверно, что ползут упорные слухи, будто бы объявился в сердце степей некий нанг Энеруги, прибирающий под руку свою свободные прежде кочевые племена. Упанхов уже подмял, тачиганов, лубокаров…

По всему видать, заваривается в центре степи кровавая каша, и когда забурлит она, закипит и, как бывало уже не раз, начнет разливаться по бескрайним просторам, моровым поветрием уничтожая все на своем пути, хорошо было бы затаиться на берегах Бэругур, да похоже, не судьба. Хотя до той поры, может, Тамган еще и прозреет Лишь бы не было поздно, ибо ежели успеют сегваны укрепиться за рекой, начнут жалить подобно земляным осам, которых ни дымом из гнезда их не выкуришь, ни водой не затопишь…

Не весел ты что-то, Нибунэ-нанг! Выпили за единство, не пора ли за дочь твою — красавицу Тайтэки чаши поднять? — напомнил Фукукан хозяину шатра. — Семнадцать лет — не шутка! Пора уж ей мужа достойного приискивать.

— Пора, — нехотя согласился занятый мыслями о грядущих невзгодах Нибунэ и громко кликнул Алиар! Попроси госпожу свою выйти к гостям!

Один из разделявших шатер войлоков приподнялся, и к сидящим вокруг очага нангам вышла высокая стройная девушка в длинном розовом халате, расшитом лазоревыми цветами и украшенном множеством жемчужных пуговок. Алые сапожки с круто загнутыми носами выглядывали из-под халисунской работы халата, алые ленты косым крестом обнимали высокую грудь, плотно охватывали тонкую талию. Из-под алой, шитой жемчугом шапочки в форме плоского колпака рассыпались по плечам десятки тонких черных косичек. На конце каждой — по крупной жемчужине.

— Ой-е! — ахнул от восторга Фукукан, не в силах оторвать взгляд от нежного овала лица, пунцовых губ и сияющих подобно огромным черным жемчужинам глаз дочери Нибунэ.

Тамган щелкнул языком, одобрительно разглядывая узкие запястья, холеные руки с длинными пальцами, унизанными изящными перстеньками, красотой своей все же уступавшими перламутровым зеркальцам ногтей.

— Поухаживай за гостями, Тайтэки, — попросил престарелый нанг, окидывая красавицу ласковым и гордым взглядом.

Почтенным гостям, однако, было не до сладкого и мягкого мяса молодого барашка, посыпанного перьями дикого лука — мангира; не до принесенного Алиар, источавшего соблазнительнейший аромат шулюна, в котором, среди островков зелени, плавали золотистые кружки жира; не до козьего сыра, приготовленного в желудке ягненка; не до печеных перепелиных яиц, обложенных травкой тыктай, прозванной степняками «ненасытный муж».

Ой-е! Никакая травка не нужна была тем, кто слышал мягкий, ласкающий слух голос Тайтэки, кто видел жаркий румянец на ее щеках и сияющие белизной ровные зубки, приоткрывавшиеся, когда улыбалась она оцепеневшим нангам. А какие ямочки на щеках ее появлялись от лучезарной улыбки, способной заставить и камень треснуть от переизбытка сил, от желания расправить плечи и показать себя во всей красе!

— Что же примолкли вы, гости дорогие? Уж не скисшим ли кумысом напоил вас почтенный отец мой? Не налить ли вам архи, дабы ожили вы и восславили, как должно, Великого Духа за дарованное нам теплое лето и сочные травы, на которых множились табуны и стада наши? — Девушка нагнулась, чтобы плеснуть в чаши нангов молочной водки из узкогорлой глиняной бутыли, но мужчины не шелохнулись и глупые ухмылки не сошли с их одеревеневших лиц. Как же они раньше-то не разглядели, что за чудо подрастает в шатре старого Нибунэ? Слыхали, что красавица; сами прошлым летом видели — хороша собой девка; но чтобы так хороша стала — и помыслить не могли! Какому же счастливцу уготовили Боги Покровители этакую невесту?..

Миновал день Величания Богов Покровителей и отца их Великого Духа. Заколоты были на Кургане Предков тонкорунные овцы во славу Микана; круторогие быки — во славу Баса и горячие, стройноногие жеребцы во славу Ицуватека. Отзвенели бубны шаманов, отплясали разрисованные цветными глинами девушки-степнячки, отпылали священные костры вокруг Каменного Меча, отпели-отголосили ритуальные песни-славословия нары — старейшины родов. Почтили, как водится, Богов Покровителей, отблагодарили их за великие милости к сыновьям Вечной Степи, и опустел Курган Предков.

В день состязаний только нанги и ближайшие сподвижники их остались у подножия его, неподалеку от своих шатров, дабы наблюдать сверху, как сойдутся помериться силами лучшие борцы, лучшие стрелки из лука и лучшие наездники трех племен.

Нибунэ расположился в складном кресле, выточенном из бивней гигантских древних слонов, которые находят порой в земле обитатели Западных гор. Старику, похоже, и впрямь доставляло удовольствие наблюдать за состязаниями молодых. Слуги притащили ему всевозможные закуски, заедки, кувшины и бутыли, а Нибунэ послал сына своей старшей дочери — юного Ратурая — пригласить нангов вместе полюбоваться захватывающим зрелищем, однако те вежливо отказались. Негоже было злоупотреблять гостеприимством нанга майганов, желавшего, видимо, поглядеть на состязание вместе с внуком, дабы открыть ему кое-какие хитрости и дать советы на будущее.

Тамган застыл, словно изваяние, в седле Смерча, и фигура его, закутанная в темный плащ, отороченный по краям волчьим мехом, отчетливо выделялась на фоне порыжевшей травы. Нанг кокуров восседал на гнедом своем скакуне один-одинешенек. Не часто удавалось ему уединиться, хотя после смерти второй жены, умершей родами два года назад, охладел он к шумным забавам и, поговаривали, даже арху предпочитал пить в одиночестве. Ему к сорока годам тоже, понятное дело, могли надоесть молодецкие забавы, чего никак нельзя было сказать о Фукукане.

Вертясь в седле Серого, нанг хамбасов не сводил глаз с огромной толпы, обступившей девяносто бойцов, которые — по тридцать от каждого племени — вот-вот должны были сойтись грудь в грудь, рука в руку в безоружном поединке. Он бы и сам, видят Боги Покровители, охотно принял участие в славном состязании, но старейшины родов уперлись, подобно диким ослам — хуларам, налетели, как стая воронья, раскаркались: не должен, мол, нанг мериться силами с борцами из других племен. Не к лицу, дескать, это ему победит — мало чести, на то он и нанг, никто от него ничего иного и не ждет. Проиграет, сраму не оберешься что же это за нанг, если его кто попало победить может! И хотя сам Фукукан придерживался на этот счет другого мнения, пришлось ему, как обычно, уступить старикам. Связываться с ними — себе дороже, и так поучениями и попреками всю душу вымотали, хоть из племени вон беги, хоть от чести нангом быть отрекайся…

• Предыдущая
• 6/101
• Следующая