Избранные стихи из всех книг - Киплинг Редьярд Джозеф - Страница 66

По сути дела такая же история рассказана и у Киплинга в «Мэри Глостер», в этом монологе-романе в форме баллады. Вот как говорит умирающий баронет, истинный «self-made man»:

Не видывал смерти, Дикки? Учись, как уходим мы!

И ты в свою очередь встанешь на пороге смертельной тьмы.

Кроме судов, и завода, и зданий, и десятин

Я создал себя и милъоны, но проклят, раз ты мой сын!

Хозяин в двадцать два года, женатый в двадцать шесть, —

Десять тысяч людей к услугам, а судов на морях не счесть.

Это он о себе. А вот о сыне:

Харроу и Тринити Колледж! А надо бы в Океан!

Я хотел тебе дать воспитанье, но горек был мой обман.

............................................................

Лгун, и лентяй, и хилый: как будто себе на обед

Собирал ты корки с помоек. Мой сын не помощник мне, нет!

(Пер. А. Оношкович-Яцыны)

В этой балладе видна еще одна особенность киплинговского стиха: его главная заслуга перед английским поэтическим языком — необычайное расширение словаря.

…Они возились с железом! — Я знал — только сталь годна.

Первое растяженье! И стоило это труда,

Когда появились наши девятиузловые суда!..

В стихах Киплинга на равных правах звучат и литературная речь, и песенные интонации, и высокий библейский стиль, и лондонский «кокни», а там, где это надо, — профессиональные жаргоны моряков или мастеровых, и мастерски воспроизводимый солдатский сленг, особенно густой в некоторых из «Казарменных баллад»:

Капитан наш куртку справил, первоклассное сукно!

(Пушкари, послушайте рассказ!)

Нам обмыть обновку надо — будет самое оно,

Мы ж не любим ждать — давай сейчас!

(«Куртка», пер. Э. Ермакова)

или в другой балладе, «Часовой играет в жмурки»:

Грит младший сержант, дневальный,

Часовому, что вышел в ночь:

— Началъни-краула совсем «хоки-мут»,

Надо ему помочь.

Много было вина, ведь ночь холодна,

Да и нам ни к чему скандал,

Как увидишь — шо пшел к караулке он —

Подай хочь какой сигнал.

(пер. Э. Ермакова)

Именно вот за такие, постоянно и умело употребляемые просторечия, Киплинга и обзывали литературным хулиганом. За кокни, за сленг, за сухой, иногда весьма непривычный для читателей поэзии профессиональный жаргон слесарей, машинистов, моряков, солдат, за это демократичное и немыслимое в то время расширение поэтического словаря, когда границы поэзии и разговорного «низкого штиля» размываются, а синтаксис в то же время максимально рассвобожден.

В 1892 году Киплинг выпустил свою вторую книгу стихов: поэтический сборник «Казарменные баллады». Книга называлась «Barrack-Room Ballads and other Ballads», т. е. буквально «Казарменные баллады и другие баллады» (для более естественного по-русски звучания я это название перевел, как «Казарменные баллады и другие стихи» — собственно, в некоторых английских изданиях эта книга так и называлась). Многие из включенных в нее стихов одобрил стареющий и ослепший Уильям Хенли. Кроме «Баллады о Востоке и Западе», открывавшей в первом издании эту книгу, в ней были еще две баллады, тоже хорошо известные читателям по периодике. Это — «Ганга Дин» («Gunga Din») и «Мандалей» («Mandalay»). Именно эти три стихотворения более всего и способствовали мгновенному росту известности поэта.

«Мандалей» — очень емкое стихотворение, целая повесть о жизни солдата, «отравленного навсегда» Зовом Востока, яркой природой и мимолетной любовью, столь же экзотической, как природа. «Мандалей» — стихотворение-воспоминание, стихотворение-жалоба. Человеку, вернувшемуся в туманный Лондон после службы в экзотической Бирме, человеку, оторванному от яркого мира, с которым он так сжился, вся английская жизнь видится пресной и серой:

Моросит английский дождик, пробирает до костей,

Я устал сбивать подошвы по булыжникам аллей!

Шляйся с горничными в Челси от моста и до моста

О любви болтают бойко, да не смыслят ни черта!

Рожа красная толста,

Не понять им ни черта!

Нет уж, девушки с Востока нашим дурам не чета!

А дорога в Мандалей?

Мелодическое звучание стиха, как бы положенного на мелодию популярного в свое время вальса, захватывает читателя, особенно если читать вслух. Его ведет за собой музыка, сливающаяся с яркой живописью, и она тут становится важнее, чем желание следовать за сюжетом.

Первичны в «Мандалее» именно звучание и краски. Поэтому и в переводе этому стихотворению особенно противопоказаны стыки согласных, зиянья и прочие звуковые корявости, а более всего — неестественность, натужность речи. Вот как музыкально и просто у Киплинга звучит начало стихотворения:

By the old Moulmein Pagoda lookin' lazy at the sea,

There's a Byrma girl a settin', and I know she thinks o' me

For the wind is in the palm-trees,

and the temple-bells they say

Come you back, you, British soldier,

come you back to Mandalay

Смотрит пагода в Мулъмейне на залив над ленью дня.

Там девчонка в дальней Бирме, верно, помнит про меня.

Колокольцы храма плачут в плеске пальмовых ветвей:

Эй, солдат, солдат британский, возвращайся в Мандалей!

Естественность речи у Киплинга всегда очень сильно проявлена. И музыкальность очень важна. В переводе, как минимум, надо избегать звуковых спотыканий. Когда я переводил это стихотворение, то стремился сохранить доминантность звуков «н» и «л», исходящих из слова «Мандалей», чтоб создать необходимую киплинговскую эвфонику, мне было нужно, чтоб слова звучали будто на фоне серебряных колокольчиков пагоды, которые качает ветер…