Высокая ставка - Монтечино Марсель - Страница 12

• Предыдущая
• 12/107
• Следующая

— Сто восемьдесят тысяч, — быстро произнес Сэл, глядя на ее отражение в зеркале.

«Что это? Что происходит? Это банальное вымогательство».

— Если я не найду денег, меня убьют.

Она волновалась все больше и больше. Сто восемьдесят тысяч долларов. Зачем? Как вообще может этот латинос говорить о таких деньгах? Что еще взбредет ему в голову? Способен ли он на насилие? Боже мой, все так банально, так дешево, так... по нью-орлеански. Была бы здесь Джанет Хэнди из Чикаго, она подсказала бы Ванде, как вести себя. Джанет никогда не одобряла Ванду, когда та оставалась на зиму в этом городе. «Ну, если тебе непременно хочется уехать, поезжай в Палм-Спрингс, или в Ки-Весет, или хоть в Хаф-Мун-Бей. Только не в Нью-Орлеан. Бога ради! Что там делать?»

— Я не шучу, Ванда. Если не достану денег, меня убьют к чертям собачьим.

Ванда даже не взглянула на него, поглощенная своим левым глазом. Она слышала, как тикают у кровати часы.

— Ванда, прошу тебя.

— Ты не получишь от меня таких денег, ни в коем случае, — произнесла она, продолжая работать карандашом.

Сэл подскочил на кровати.

— Ладно, дай сколько можешь. — В голосе его звучала надежда.

Ванда вздохнула, осторожно положила карандаш, повернулась на вращающемся стуле и холодно посмотрела на Сэла.

— Может, я уговорю их подождать, если... — пробормотал он.

— Я не собираюсь давать тебе деньги...

— Ванда, ты не понимаешь...

— ...ни доллара...

— Они же убьют меня! — заорал Сэл.

«Надо что-то делать, — мелькнула мысль. — Что бы сделала Джанет? Господи, да он орет на меня. Сохраняй присутствие духа, — твердила она. — Пусть не думает, что он с тобой на равных. Хоть он и кончал тебе в рот много раз».

— Я думаю, вам лучше уйти, мистер Д'Аморе, — сказала она спокойным тоном, каким разговаривают с прислугой.

— Ванда, — умолял Сэл, — ты не можешь так поступить. Ты должна мне помочь.

«Боже мой, — Ванду вдруг осенило, — он надеется возбудить меня и потому сидит голый. Как же низко я пала».

— Я вас не приглашала, мистер Д'Аморе. Ко мне сейчас придут гости. Одевайтесь и уходите. Немедленно. Я требую. — «Убедись, что он понял». — Я настаиваю, чтобы вы сейчас же ушли. — «Надо проявить сострадание». — Я не хочу сцен.

Неожиданно он подошел, приблизил к ней свое лицо.

— Это в долг, Ванда. Только чтобы они перестали за мной охотиться. Через месяц я все отдам, а может, и раньше.

Она покачала головой. «Сколько патетики. Этот псих не зарабатывает и четырнадцати тысяч в год. Даже по заниженным нью-орлеанским стандартам он голодранец».

— Это невозможно.

Он молча смотрел на нее.

«Подумать только, — размышляла Ванда. — Он рассуждает как ребенок. И что только я в нем нашла? Красивое лицо? Мужскую силу? Любовником, конечно, он был хорошим, но сейчас уже не так молод. Меньше пить надо. Вечно из-за этого влипаю в истории».

— Сальваторе, не надо...

— Слушай, — сказал Сэл возбужденно. — Я буду отдавать тебе половину того, что заработаю своей музыкой. — Видимо, эта мысль только сейчас пришла ему в голову.

Она удивленно уставилась на него. Он решил, что предложение ее заинтересовало.

— Да, именно так мы и сделаем. — Он стал быстро натягивать джинсы. — Читал, многие композиторы поступали так в самом начале, когда еще не были знамениты. Хорошего в этом мало, я хочу сказать... ты знаешь, как важны для меня мои песни, но, черт, я увяз по уши, Ванда, и если ты дашь мне сто восемьдесят тысяч, перепишу на тебя половину всего, что заработаю в будущем.

Он замолчал, тяжело дыша, глаза взволнованно бегали.

Она с трудом сдерживала смех. Забавная ситуация. Этот коротышка, стареющий мальчик, мокрый и полуголый, стоит в ее спальне и предлагает продать половину несуществующего Бруклинского моста. Надо быть осторожной, осторожной и внимательной. А главное — решительной и резкой.

— Сэл, — сказала она, устав от итальянского притворства. — Тебе же ничего не светит.

— Ванда...

— Ты ресторанный тапер.

— ...послушай...

— И даже не лучший.

— А мои песни, мой голос? Мы столько ночей провели здесь... — Он показал на открытую дверь в гостиную, где стоял рояль «Стенвей». — Я играл для тебя, и ты говорила, что это замечательно, что тебе нравится моя музыка; ты собиралась помочь мне, вложить в меня деньги, стать моим менеджером, отвезти меня в Нью-Йорк.

— Сэл...

— Или в Лос-Анджелес. Ты что, все врала? — Он говорил громко, негодующе.

«Это уже слишком», — подумала Ванда.

— Разве тебе не нравились мои песни? Ты говорила, что обожаешь их. Обманывала меня?

«Какая наглость, — злилась Ванда, — какая наглость!»

— Ты говорила, что скопишь денег и будешь продюсером моих пластинок.

— Я говорила, что ты талантлив, и все, — она едва сдерживала ярость. — Говорила, что мы можем что-то вместе сделать.

Сэл обиженно посмотрел на нее, как ребенок, оставленный без сладкого.

— Ну и...

Терпение ее было на пределе. Гнев вырвался наружу, как кровь из пореза.

— Господи! Все это была болтовня. Мы занимались любовью, пили вино, курили травку, ты играл мне свою дурацкую музыку при луне, я говорила, что ты красив, — все очень мило. — Она стала медленно к нему приближаться и казалась очень высокой на каблуках. Осточертел весь этот фарс. Женщину, разорившую Чарли Максуэлла, отобравшую у него три четверти состояния, хочет провести какой-то музыкантишка из Нью-Орлеана. — Боже мой, я, кажется, говорила тебе, что ты отличный любовник, — она перешла на крик, — ты тоже поверил? Секс с тобой был едва выше среднего. Впрочем, как и твое пение.

— Ах ты, сука, — произнес он едва слышно.

— Неужели ты надеялся, что я дам тебе денег, стану выручать из какой-то там беды? Ты что, опять проигрался? Месяц или два назад выпрашивал семь тысяч, чтобы выпутаться из этого... как его... джекпота, но ничего от меня не получил. Разве я не просила тогда больше не клянчить у меня денег? А теперь просишь сто восемьдесят тысяч.

— Ничего я у тебя не клянчу! — заорал Сэл. — Мы подпишем договор, прямо здесь, сейчас, и я буду отчислять тебе половину всего, что заработаю музыкой за всю оставшуюся жизнь.

Она печально улыбнулась и покачала головой. Потом сказала:

— Какой же ты дурак, Сэл!

— Ванда, мне не к кому больше идти! — Сэл был в отчаянье.

— Иди вон туда. — Она указала на дверь. — Вон туда. С минуты на минуту придут гости, а я...

Как по заказу, раздался звонок в дверь.

— Нет, Господи! — Она зло сверкнула глазами. — Я так и не успела привести в порядок лицо. — Это был упрек в адрес Сэла. — Ради Бога, Сэл, уходи скорее. — Она вытолкнула его в коридор, потом на кухню. В дверь снова позвонили.

— Черт! Черт! — шипела она. Затем крикнула очень любезно: — Уже иду.

Здесь в кухне они однажды занимались любовью, пока в микроволновой печи готовилась пицца.

— Убирайся из моего дома, — в бешенстве повторяла Ванда. — Убирайся.

Сэл схватил ее за плечи, привлек к себе:

— Если ты не дашь мне хоть немного денег, чтобы откупиться, клянусь Иисусом Христом, они убьют меня. И убивать будут долго. Понимаешь?

— Сэл, — резко сказала она, глаза ее стали как две льдинки, — мне нет до этого дела.

— Ванда, — донесся голос из-за входной двери.

— Мне некуда идти, я никого не знаю с такими деньгами.

— Ванда, — снова раздался веселый женский голос, — угадай, кто пришел и кого я привела...

Ванда улыбнулась и, повернувшись к двери, пропела:

— Одну минутку, Джанин, уже иду. — Затем с перекошенным от злости лицом опять повернулась к Сэлу. — Убирайся, вон из моего дома!

— Ванда, ради Бога, я ведь тебе не чужой. Мы много значили друг для друга. — Он нежно посмотрел на нее. — Я и сейчас тебя люблю.

— Так ты, — вскипела она, — скотина, настоящая скотина, думаешь, я настолько стара и одинока, что растаю от этих слов и в лепешку для тебя расшибусь?

— Эй, долго ты нас здесь будешь держать?

• Предыдущая
• 12/107
• Следующая