Кто тебя предал? - Беляев Владимир Павлович - Страница 42
- Предыдущая
- 42/59
- Следующая
(покинуть убежище и уйти в каналы города. Раненых уложили на соломе, разостланной на каменном полу подземелья. Юля Цимбалистая и Иванна перевязали их раны свежими бинтами.
— Попить, сестрица,— просили истощенные донельзя раненые.
— Потерпите немножко,— сказала Юля, прислушиваюсь к визгу ручного сверла в соседнем отсеке.
ЕСТЬ ВОДА!
Она прошла туда и увидела, как пограничник Банелин, держа над головой в вытянутых руках ручную дрель, сверлит проходящую в каменной кладке чугунную трубу.
— Скоро, товарищи? — спросила Юля.— Больным необходима вода: все, что принесли в флягах, выпито.
— Давай-ка я посверлю,— сказал его друг Бойко, приподнимаясь на цыпочки. В его руках сверло завертелось быстрее.
— А что, если это газовая труба? — сказал следящий за движениями дрели беглец в стеганом ватнике с надписью на спине: «Совиет унион», должно быть побывавший до Цитадели в других лагерях.— Задушимся газом, как крысы...
— Не бойся,— успокоил его- Банелин.— Голуб знает каждую трубу, каждый закуток. Тут у них, говорил он, во времена пилсудчины одно время подпольная типография стояла.— Обращаясь к Юльке, он спросил: — Подружка-то ваша небось перепугалась вчера, когда арестовывать ее пришли?
— Вчера перепугалась, а сегодня отошла,— сказала Юлька.
— Вода! — закричал Бойко.— Вода!
Он выхватил из трубы сверло, и оттуда, искрясь в свете карбидной лампы, вырвался тонкий, но сильный фонтанчик свежей и чистой воды.
Все, кто в состоянии был передвигаться, схватили пустые котелки, консервные банки, бутылки и по очереди подставляли их навстречу фонтанчику.
Зубарь в это время сидел с винтовкой у пролома, ведущего в монастырский сад. Банелин радостно сообщил ему:
— Воду открыли! Идите, старший лейтенант, попейте, а я подежурю...
Спустя несколько часов в подземелье шумно гудели примусы. На них подогревалась в ведрах и банках вода для раненых.
Когда Голуб вернулся с вели. Бойко торжественно и деловито протянул ему, как бесценный дар, консервную банку, полную воды. Голуб, утомленный блужданиями по городу, жадно выпил воду. Капли воды стекали ему на грудь, на брезентовые шаровары, заправленные в простые рабочие сапоги.
— Знатная вода! — похвалил Голуб.— Молодцы хлопцы, что ее добыли. Теперь мы заживем. Харчей в достатке, огонь есть, вода тоже, чего еще человеку надо? Однако следует пробурить воду еще в другом месте.
— А хлопцы и пошли в последний отсек,— сказал бригадиру Бойко.— Там труба еще ниже проходит. Веселее дело пойдет.
Из подземного зала, где расположили на соломе раненых, донеслась тихая мелодия. Это Эмиль Леже пел песенку о своем сыне. Слушали его раненые, слушал капитан Журженко, осторожно массируя больную ногу — она все больше ныла от сырости подземелья.
Громко взял последний аккорд Эмиль Леже, перевер-л на лету банджо и протянул ее с поклоном Иванне:
— Прошу, пани!
— Да я не умею, спасибо,— застеснялась Иванна.
— Умеет, умеет,— выдала подругу Цимбалистая.
— Спойте, Иванна,— попросил Журженко,— песня лучше всяких лекарств, а петь вы умеете. Я однажды подслушал в Тулиголовах, как вы пели возле церкви.
— Я веселых песен не знаю,— отнекивалась Ставни-чая.— Ну да ладно, спою вам вот эту.— И, настроив банджо, похожую на гитарку, Иванна запела:
Бувай здоров, коханий мій,
Мені пора в дорогу.
Осиплються квітки всіх мрій.
Без тебе, молодого.
Капитан с грустью смотрел на Иванну. Почувствовав его пристальный взгляд, она сбилась было, но потом, вспомнив нужные слова, продолжала:
І в глибину твоїх очей
Я більше вже не гляну,
Далеко від твоїх грудей
На чужині зів'яну...
— Хорошая песня! — мечтательно сказал Журженко, когда Иванна возвратила французу банджо и кончила петь.
— Песня эта .хорошая, а вот какими шляхами мы выберемся отсюда? — проронил Зубарь.
— Нам бы только раны зализать, дорогой,— успокоил его Журженко,—а тогда такой компот устроим немцам, держись!
— А товарища Садаклия все нет в нет — с тревогой сказал Банелин.— Не стряслось ли с ним чего? Хотя постойте, кто-то, кажется, пришел!
Он встал и пошел к выходу. Через минуту вернулся вместе с Садаклием, одетым в штатский костюм. В серой фетровой шляпе, надвинутой на глаза, его трудно было узнать,
— На похоронах задержался,— сказал Садаклий.— Пришлось поплакать немного!
— Кого хоронили? — спросил Журженко.
— Тех полицаев, что подорвались на подарках Панаса Степановича в подвале на улице Богуславского.
— Правда, Тимофей Романович? — спросил Голуб.
— Один на месте «угас» — сотник полиции Зенон Вер-хола. А двое в больнице богу душу отдали. Катабасов, катабасов пришло отпевать их на Лычаковское кладбище — туча! Как воронье слетелось. На одного убитого по четыре попа, не меньше. Сам архиепископ речь говорил.
— Архиепископ? — удивился Банелин. Голуб посмотрел на него умными, с хитринкой глазами и сказал:
— Ты, наверное, Банелин, на своем веку там, в Сибиря, еще ни одного живого архиепископа не видел. А я-то их здесь насмотрелся.— Голуб показал пальцем на потолок подземелья: — Там вместе с архиепископом Иосифом Слипым митрополиту помогают управлять попами несколько епископов: Иван Бучко, Никита Будка, Николай Чарнецкий, в Перемышле — Иосифат Коцыловский и Григорий Лакота, в Станиславе — Григорий Хомышин и Иван Лятишевский...
— Ого, сколько их! — протянул Банелин.
— Сила! Черная, страшная сила,— сказал Садаклий.— Высший начсостав, подручные митрополита. Для них убитые полицаи — большая потеря.
— Недаром наша пословица говорит: «Полицай стреляет, а бог пули носит»,— сказал Голуб.
— Как же они объясняли эту потерю? — спросил Журженко.
— Как объясняли? — сказал Садаклий.— Говорили: погибли самые лучшие, самые отважные от рук жидов и коммунистов. Так, впрочем, было написано на венке митрополита. Повсюду по городу объявления расклеены — «гончие листы»: кто укажет, где беглецы скрываются, сразу на руку получает пять литров водки, продукты разные и двадцать тысяч марок наличными...
- Предыдущая
- 42/59
- Следующая
