Без зла в себе - Лууле Виилма - Страница 24

Знаю и то, что его чувство вины вызвано тем, что его появление на свет причинило мне физические страдания – мне сделали разрез промежности. В то время так было принято, хотя ребенок шел легко и быстро. Я могла бы воспротивиться врачам, если умела бы рожать без страхов, но я не умела. Я сомневаюсь, в ребенке ли одном причина опущения моей матки, но поскольку это связывают с родами, то и я сама причастна к этому.

Я замечала, что, слушая такие речи, ребенок раздражается, но что он может ощущать себя задетым, это мне в голову не приходило. Только сейчас осенило. Боже милосердный, ведь я косвенно винила его и в этом, а он, сам того не сознавая, присовокупил эту вину к другим. Он говорил, что не хочет ничего слышать о таких ужасных вещах. Возможно, ему было страшно. Я и не думала, что мой разговор может его испугать. Такое ощущение, будто мне уже и рта нельзя раскрыть. Нет, только не думать… Ну вот, ударилась в театральщину сама перед собой! Спокойствие, только спокойствие! Мне нужно признаться себе в том, что я должна быть честна перед собой, и осознать, что я и только я могу и обязана исправить свои ошибки.

Мой ребенок честнее со мной, чем я с ним. Я его обвиняла, а он не возражал. Меня он не обвинял в том, что я его не люблю. Мне казалось оправданным, что он думает именно так, но теперь я знаю – он не имеет права так думать, ведь я его люблю. От страха услышать обвинения по этому вопросу у меня стали путаться мысли. Я причинила своему ребенку боль, он лишь страдал и отворачивался в сторону, но мне это не нравится – это будит во мне чувство вины.

Я всегда хотела, чтобы люди откровенно выражали свои мысли, требовала честности как в поступках, так и в чувствах, а сама оказалась более скрытной, чем все. Я гордилась своей честностью, однако вместо того, чтобы высказывать плохое, я стискиваю зубы, желая сохранить домашний покой. Требую от других того, чего сама не делаю, поскольку стесняюсь своих желаний. Ребенок испытывал печаль, я же считала его упрямым и замкнутым. Он избегал причинять мне боль, так как однажды, когда я очень тяжело болела, дети настолько напугались, что я умру, что я и сама напугалась и от испуга выздоровела, но позже я про это забыла. Я причинила ребенку гораздо больше боли своим правом взрослого и сильного.

Дорогая злоба ребенок меня не ценит, прости, что я не освободила тебя раньше.

Я все запрещала ребенку сутулиться, ибо уважающий себя человек должен держаться прямо. Опять я лгу. На самом деле я не терплю приниженности. Я не замечала того, что ребенок сутулится из-за чувства вины, а опущенный взор не скрывает ничего иного, кроме слез, которые могли бы поведать следующее: «Мама, ты меня не любишь. Ты постоянно делаешь мне больно своими обидными словами, своими вздохами, подчеркнутым закрыванием дверей и оборванным разговором. Всем этим ты словно даешь понять, что с такими, как я, ни к чему разговаривать по-человечески. Я не могу всего рассказать, сам себя не понимаю, я только учусь. А стоит мне что-нибудь сказать, как ты обижаешься. Правда, ты делаешь вид, будто все в порядке, но все равно обижаешься. Ты считаешь, что хорошо разбираешься в настроении и мыслях других, но что и другие также могут ощущать твои скрытые мысли, этого ты не признаешь. Я не хочу, чтобы моей матери было плохо. По правде говоря, я поступаю, как и ты – ради домашнего покоя я делаю удивленное лицо, как бы говоря тем самым: миленькая, ты меня неправильно поняла. Я ненавижу ложь. Когда вор ворует вещь, то это, по-моему, лучше, чем когда скрывают чувства и дают им иное название. Тогда мне бывает очень плохо. Я люблю тебя больше всех на свете, но тебе нужны доказательства, а их я не умею тебе представить».

Дорогая злоба мой ребенок не ценит меня, ты научила меня увидеть, что моя обиженность оседает в ребенке, а раньше я этого не понимала. Я бывала обижена, когда узнавала, что ребенок обращался за советом к другому, боясь подойти ко мне. Я была удручена и проливала слезы, как проливают несчастные матери, которые все делают для ребенка, а им на добро отвечают злом. Теперь я знаю, что это были слезы злобы. Я осуждала тех матерей, которые в обмен за свою заботу требовали от ребенка послушания. Теперь-то я понимаю, что сама поступала так же. Обвиняла ребенка в недоверии, хотя в душе чувствовала, что сама явилась тому причиной, однако до сих пор не попросила у него прощения. Считая себя непогрешимой, я накапливала в душе ожесточенность.

Дорогая злоба ребенок не ценит меня, прости за то, что, растя тебя, я не сознавала, что во мне зреет желание, чтобы ребенок признался бы в какой угодно вине и тем самым унизил бы себя передо мной.

Прости, что прощение воспринималось мной за унижение. Сейчас я понимаю, почему иной раз люди вместо прощения говорят: «Лучше умереть!» Я не сознавала, что это я должна поклониться с уважением ребенку и просить прощения за то, что он научил меня понимать свои ошибки. Мне давно следовало бы увидеть себя в ребенке как в зеркале.

Мой страх меня не любят вырос в злобу я лишена того, чего я хочу — любви ребенка. Я прощаю себя за то, что вобрала в себя эту злобу. Сейчас я ощущаю, насколько я себе противна, а еще прощаю себе! Да по мне розги плачут. Все-таки я ужасный человек, а снаружи такая милая и славная. Силы небесные, теперь я уже себя ругаю. Выросшая из обид злоба оборачивается вулканом против кого угодно, хорошо, что я следила сейчас за своей мыслью и поняла, что то была злоба против самой себя. Окажись кто под рукой, я бы точно увидела в нем обидчика – ведь мы, как правило, не анализируем свои мысли. Дорогая злоба ребенок меня не любит, ты видишь, сколько я наделала ошибок, и ты видишь, что я уже кое-что начала понимать. Теперь ты можешь начать уменьшаться и покидать меня.

Дорогое тело, прости, что злобой ребенок меня не любит я столько тебе навредила. Я была в раздраженном состоянии и раньше не понимала, что покуда во мне сидит злоба, ребенок не сможет подойти ко мне свободно и смело. Я была для него словно враг, чье оружие – злоба. Если бы он был смелый и подошел, то как я могла бы испытывать злобу? Я не умела освободить злобу, поскольку нуждалась в ее уроке.

Как же мне трудно признаться себе в этом. Все мое существо протестует. Чувствую, как тело готово осесть мешком и махнуть рукой. Как было бы хорошо, если за меня это сделал бы кто-нибудь другой, но я чувствую, дорогое тело, что ты считаешь иначе, чем мой глупый ум. Дожили, теперь я уже сержусь на свой ум. Раньше я стала бы винить за свое плохонькое школьное образование русское правительство и тяжелые времена, а теперь я знаю, что ты, дорогое тело, постоянно давало мне духовное образование, я же относилась к этому несерьезно, как и к посещению уроков в школе.Дорогая злоба, благодарю тебя за урок!

Размышление третье

У Вас болят и время от времени отекают ноги. Бывает, что Вы проделываете большие расстояния или крутитесь по дому, не присев ни на минуту, а о ногах не вспоминаете. Иной же раз пройдетесь немного, а подошвы уже горят и пальцы в мозолях. Никакой логики!

Вернемся в Ваш вчерашний день и попытаемся вместе восстановить, как все было.

Вы идете, держа в душе злобу, что все не так, как я хочу. Простим ей.

Дорогая злоба все не так, как я хочу !

Постоянно взращивая тебя, я накопила в себе множество злобных «почему», не догадываясь, что это и есть злоба. Когда я иду по дороге и у меня начинают болеть ноги, то я не думаю о предшествовавших этому плохих мыслях и их последствиях, а начинаю сердито выискивать виноватых.

Почему дорога сплошь в выбоинах? Почему производят такую тесную обувь? О том, что все туфли, что я ношу, время от времени натирают ноги, я не думаю, не говоря уже о том, чтобы сделать вывод. Затем я браню себя за то, что не поехала автобусом. Вон, на машинах разъезжают, им-то что! А сама забываю о том, что у меня тоже есть автомобиль, но я не рискую гонять по узким улицам в людных местах. О том же, что ходьба полезна для здоровья, я сейчас и вовсе не думаю.