Милый друг - де Мопассан Ги - Страница 27

• Предыдущая
• 27/76
• Следующая

– Вы смотрите мои картины? – Он сделал ударение на слове «мои». – Я вам их сейчас покажу.

Он взял лампу, чтобы дать гостю возможность рассмотреть их во всех подробностях.

– Здесь пейзажи, – сказал он.

В центре висело большое полотно Гийеме[54] – берег моря в Нормандии под грозовым небом. Внизу – лес Арпиньи[55] и принадлежащая кисти Гийоме[56] алжирская равнина с верблюдом на горизонте – огромным длинноногим верблюдом, похожим на некий странный монумент.

Перейдя к другой стене, Вальтер торжественно, словно церемониймейстер, возвестил:

– Великие мастера.

Тут были четыре полотна: «Приемный день в больнице» Жервекса[57], «Жница» Бастьен-Лепажа[58], «Вдова» Бугро[59] и «Казнь» Жана Поля Лоранса[60]. Последняя картина изображала вандейского священника, которого расстреливал у церковной стены отряд «синих».

Когда Вальтер подошел к следующей стене, по его серьезному лицу пробежала улыбка.

– А вот легкий жанр.

Здесь прежде всего бросалась в глаза небольшая картина Жана Беро[61] под названием «Вверху и внизу». Хорошенькая парижанка взбирается по лесенке движущейся конки. Голова ее уже на уровне империала, и сидящие на скамейках мужчины вперяют восхищенные, жадные взоры в это юное личико, появившееся среди них, в то время как лица мужчин, стоящих внизу, на площадке, и разглядывающих ее ноги, выражают досаду и вожделение.

– Ну что? Забавно? Забавно? – держа лампу в руке, с игривым смешком повторял Вальтер.

Затем он осветил «Спасение утопающей» Ламбера.[62]

На обеденном столе, с которого уже убрали посуду, сидит котенок и недоумевающим, растерянным взглядом следит за мухой, попавшей в стакан с водой. Он уже поднял лапу, чтобы поймать ее одним быстрым движением. Но он еще не решился. Он колеблется. Что-то будет дальше?

Затем Вальтер показал «Урок» Детайя[63]: солдат в казарме учит пуделя играть на барабане.

– Остроумно! – заметил патрон.

Дюруа одобрительно посмеивался, выражал свой восторг:

– Чудесно, чудесно, чуде…

И вдруг осекся, услыхав голос только что вошедшей г-жи де Марель.

Патрон продолжал показывать картины и объяснять их содержание.

Он навел лампу на акварель Мориса Лелуара[64] «Препятствие». Посреди улицы затеяли драку два здоровенных парня, два геркулеса, и из-за них вынужден остановиться портшез. В оконце портшеза прелестное женское личико; оно не выражает ни нетерпения, ни страха… оно, если хотите, любуется единоборством этих двух зверей.

– В других комнатах у меня тоже есть картины, – сообщил Вальтер, – только менее известных художников, не получивших еще всеобщего признания. А здесь мой «Квадратный зал». В данный момент я покупаю молодых, совсем молодых, и пока что держу их в резерве, в задних комнатах, – жду, когда они прославятся. Теперь самое время покупать картины, – понизив голос до шепота, прибавил он. – Художники умирают с голоду. Они сидят без гроша… без единого гроша…

Но Дюруа уже ничего не видел, он слушал и не понимал. Г-жа де Марель была здесь, сзади него. Что ему делать? Поклонись он ей, она, чего доброго, повернется к нему спиной или ответит дерзостью. А если он к ней не подойдет, то что подумают другие?

«Во всяком случае, надо оттянуть момент встречи», – решил Дюруа. Он был так взволнован, что у него мелькнула мысль, не сказаться ли ему больным и не уйти ли домой.

Осмотр картин был закончен. Вальтер поставил лампу на стол и пошел встречать новую гостью, а Дюруа снова принялся рассматривать картины, точно он не мог на них налюбоваться.

Он терял голову. Что ему делать? Он слышал голоса, до него долетали обрывки разговора.

– Послушайте, господин Дюруа, – обратилась к нему г-жа Форестье.

Он поспешил к ней. Ей надо было познакомить его с одной своей приятельницей, которая устраивала бал и желала, чтобы о нем появилась заметка в хронике «Французской жизни».

– Непременно, сударыня, непременно… – бормотал он.

Г-жа де Марель находилась теперь совсем близко от него. Ему не хватало смелости повернуться и отойти.

Вдруг ему показалось, что он сошел с ума.

– Здравствуйте, Милый друг, – отчетливо произнесла г-жа де Марель. – Вы меня не узнаете?

Он живо обернулся. Она стояла перед ним, приветливо и радостно улыбаясь. И – протянула ему руку.

Дюруа взял ее руку с трепетом: он все еще опасался какой-нибудь каверзы или ловушки.

– Что с вами случилось? Вас совсем не видно, – простодушно сказала она.

– Я был так занят, сударыня, так занят, – тщетно стараясь овладеть собой, залепетал он. – Господин Вальтер возложил на меня новые обязанности, и у меня теперь масса дел.

Г-жа де Марель продолжала смотреть ему в лицо, но ничего, кроме расположения, он не мог прочитать в ее глазах.

– Я знаю, – сказала она. – Однако это не дает вам права забывать друзей.

Их разлучила только что появившаяся толстая декольтированная дама с красными руками, с красными щеками, претенциозно одетая и причесанная; по тому, как грузно она ступала, можно было судить о толщине и увесистости ее ляжек.

Видя, что все с нею очень почтительны, Дюруа спросил г-жу Форестье:

– Кто эта особа?

– Виконтесса де Персмюр, та самая, которая подписывается «Белая лапка».

Дюруа был потрясен, он чуть не расхохотался.

– Белая лапка! Белая лапка! А я-то воображал, что это молодая женщина, вроде вас. Так это и есть Белая лапка? Хороша, хороша, нечего сказать!

В дверях показался слуга.

– Кушать подано, – объявил он.

Обед прошел банально и весело: это был один из тех обедов, во время которых говорят обо всем и ни о чем. Дюруа сидел между старшей дочерью Вальтера, дурнушкой Розой, и г-жой де Марель. Соседство последней несколько смущало его, хотя она держала себя в высшей степени непринужденно и болтала с присущим ей остроумием. Первое время Дюруа волновался, чувствовал себя неловко, неуверенно, точно музыкант, который сбился с тона. Но постепенно он преодолевал робость, и в тех вопросительных взглядах, которыми они обменивались беспрестанно, сквозила прежняя, почти чувственная, интимность.

Вдруг что-то словно коснулось его ступни. Осторожно вытянув ногу, он дотронулся до ноги г-жи де Марель, и та не отдернула ее. В эту минуту оба они были заняты разговором со своими соседями.

У Дюруа сильно забилось сердце, и он еще немного выставил колено. Ему ответили легким толчком. И тут он понял, что их роман возобновится.

Что они сказали друг другу потом? Ничего особенного, но губы у них дрожали всякий раз, когда встречались их взгляды.

Дюруа, однако, не забывал и дочери патрона и время от времени заговаривал с ней. Она отвечала ему так же, как и ее мать, – не задумываясь над своими словами.

Справа от Вальтера с видом королевы восседала виконтесса де Персмюр. Дюруа без улыбки не мог на нее смотреть.

– А другую вы знаете – ту, что подписывается «Розовое домино»? – тихо спросил он г-жу де Марель.

– Баронессу де Ливар? Великолепно знаю.

– Она вроде этой?

– Нет. Но такая же забавная. Представьте себе шестидесятилетнюю старуху, сухую как жердь, – накладные букли, вставные зубы, вкусы и туалеты времен Реставрации.

– Где они нашли этих ископаемых?

– Богатые выскочки всегда подбирают обломки аристократии.

– А может быть, есть другая причина?

• Предыдущая
• 27/76
• Следующая