Король терний - Лоуренс Марк - Страница 35

Лежавший на полу тролль перевернулся, поднялся на ноги и отошел к своему компаньону.

— Они солдаты, — сказал Горгот. — Они хотят служить. Для этого их сделали.

— Сделали? — переспросил я, не спуская глаз с троллей, готовый в любую секунду выхватить меч и защищаться.

— Так записано в их сердцевине, — пояснил Горгот.

— Ферракайндом?

— Очень давно, — сказал Горгот. — Они отдельный народ. Я не знаю, когда с ними произошли эти перемены.

— Их создали Зодчие? — спросил я, сжигаемый любопытством.

— Может быть — до, а может быть — после. — Горгот пожал плечами.

— Они дети Гренделя, — сказал Синдри. Вид у него был такой, словно все происходящее ему снилось. — Созданные для войны из пепла Рагнарека. Они ждут здесь последней битвы.

— Они знают, кто прорыл эти тоннели? — спросил я. — И куда они ведут?

Горгот помолчал, затем сказал:

— Они умеют только сражаться.

— Это тоже неплохо, — усмехнулся я. — Ты разговариваешь с ним мысленно?

Горгот снова меня удивил.

— Да, кажется, так, — ответил он.

— Ну и что дальше? — спросил Синдри, переводя взгляд с одного тролля на другого и пальцами поглаживая острие топора.

— Мы возвращаемся, — сказал я. Мне нужно было кое-что обмозговать, а это комфортнее делать под крышей у герцога, нежели на ветру у жерла вулкана или глубоко под землей в зловонных пещерах троллей.

— Горгот, скажи троллям, что мы вернемся, и пусть о встрече с нами помалкивают. — Я посмотрел на троллей, пытаясь представить, какой хаос и разрушение они способны учинить на поле битвы. Пожалуй, ужасные.

— Уходим, — сказал я.

«И посмотрим, насколько изменились наши перспективы после восхождения на вулкан».

Леса в Дейнло имеют свою отличительную особенность: сосны растут так густо, что днем здесь неизменно сумеречно, а ночью — непроглядная темень, без разницы, есть луна на небе или нет. Настил из опавших игл глушит шаги человека и топот копыт лошадей, слышно только, как сухие ветки царапают живую плоть. В таком лесу нетрудно поверить в любые россказни о гоблинах. Оказавшись вновь на поверхности, начинаешь понимать, что только с топором лесоруба, а вовсе не с боевым топором, человек станет хозяином этой земли.

Мы возвращались в дом герцога Аларика на рассвете, когда просыпались и кричали петухи, а длинные тени ложились на траву, будто спешили указать нам дорогу. Утренний туман клочьями висел вокруг деревьев, клубился и разлетался там, где ступали лошади. Несколько слуг сновали между главным домом и кухонными постройками, мальчишки, подручные конюха, готовили лошадей, из ближайшей деревни приехал пекарь на телеге, доверху нагруженной хлебами.

Двое мальчишек взяли наших лошадей и повели к конюшне, я успел дружески хлопнуть Брейта по крупу. Накрапывал дождь. Меня он не беспокоил.

Дождь усилился, камни заблестели от влаги. Хорошее слово — «блестеть». Блестят серебряные цепи на рождественском дереве, блестят губы, жаждущие поцелуя, роса на паутине, капельки пота на женской груди. Блестеть, блистать, лететь, летать… Твердить так, пока не исчезнет смысл. И даже без смысла блеск остается. Дождь заставил серые камни блестеть. Не сверкать искрами, не сиять блестками, просто желоб, по которому с журчанием текла грязь, блестел, и листья кружились в быстром потоке, устремляясь в темные голодные каменные глотки. Пронеслась соломинка, тонкая, прямая, как каяк в пенящемся потоке, ее раскачивало, она нырнула на дно, всплыла, покружилась и скрылась.

Иногда мир замедляет свое кружение, и ты начинаешь замечать малое, будто застыл между двумя ударами сердца вечности. Мне показалось, что я уже испытывал нечто подобное раньше. С Корионом, с Сейджесом, даже с Джейн. Дождь принес с собой свежесть. Интересно, если я встану в поток, смоет ли дождь серость с моей жизни, заставит ли ее блестеть? Если я встану, раскину руки и подставлю дождю лицо? Пусть он омоет меня и сделает чистым. Или моя грязь слишком глубоко въелась в мою кожу, плоть, сердцевину?

Я вслушивался в шум дождя — капли падали с легким частым стуком, мерно барабанили, шелестели. Вокруг меня суетились люди, стремясь скрыться от дождя, снимали седельные сумки и прочие пожитки и словно не замечали, что я вышел за пределы бытового круга. Словно они не чувствовали этой границы.

Райк, запинаясь и протирая заспанные глаза, вышел из дома.

— Господи, Райк, ты за такое короткое время успел отрастить бороду? — воскликнул я.

Райк пожал плечами и почесал обильную щетину.

— Все как в Риме: с волками жить — по волчьи выть.

Я пропустил мимо ушей его образные выражения совмещенные с безобразными познаниями в географии и задал вопрос по существу:

— Ты чего в такую рань поднялся? — В любом походе Райк просыпался самым последним и вставал только после тычков и пинков.

Вместо ответа Райк поскреб затылок. Синдри вернулся с конюшни и положил мне руку на плечо.

— А борода ему к лицу. Мы сделаем из него настоящего викинга!

Райк нахмурился.

— Она сказала, что будет ждать на том конце озера.

— Кто сказал?

Райк снова нахмурился, пожал плечами, развернулся и вошел в дом.

Я посмотрел в сторону озера. У дальнего берега за пеленой дождя я разглядел подобие юрты, пожелтевшей от времени, над которой поднималась тонкая струйка дыма. Из шатра вышла незнакомая женщина.

Синдри тоже повернул голову.

— Это Икатри, вельва с севера. Она редко приходит. Я видел ее дважды в детстве.

— Вельва? — переспросил я.

— Провидица, — пояснил Синдри. — Ведьма. Кажется, вы их так называете. — Он нахмурился. — Да, она ведьма. И тебе лучше сходить к ней. Не заставляй ее ждать. Возможно, она предскажет тебе твое будущее.

— Отправляюсь к ней прямо сейчас, — сказал я. Иногда есть смысл ждать и наблюдать, а иногда — действовать немедленно. Что там, внутри юрты, отсюда не узнаешь.

— Я в дом, потом увидимся. — Синдри усмехнулся и смахнул капли дождя с бороды. Прежде чем я дойду до юрты, он успеет рассказать отцу о троллях и Горготе. И какой вывод из этого сделает мудрый герцог? Возможно, ведьма расскажет мне об этом.

Пока я шел к озеру, земля содрогнулась, и водная гладь колыхнулась. Я уже чувствовал запах дыма, поднимавшегося над юртой. Едкий запах напомнил мне о вулканах. Ветер бросал дождь мне прямо в лицо.

Когда-то старый наставник Лундист давал мне урок о провидцах, ворожеях и звездочетах, предсказывавших судьбу по движению планет.

— Сколько слов понадобится, чтобы рассказать историю твоей жизни? — спрашивал он. — Описать все события до самого конца?

— Много. — Я усмехнулся и отвернулся к узкому окну, выходившему во внутренний двор замка, в которое были видны ворота и поля за городскими стенами. Ступни мои горели от нетерпения, хотелось, пока не село солнце, сорваться и бежать туда, где столько приключений.

— Это наше проклятие, — Лундист топнул ногой и со стоном поднялся с кресла. — Человек обречен повторять свои ошибки снова и снова, потому что он учится только на собственном опыте.

Он развернул на столе свиток, испещренный символами его родной земли. На нем были и рисунки, яркие, занимательные, в восточном стиле.

— Пояс Зодиака, — пояснил Лундист.

Я поставил палец на дракона, изображенного широкими мазками красного и золотого.

— Этот, — сказал я.

— Твоя жизнь, Йорг, предопределена с момента твоего рождения, и выбирать тебе не приходится. Все слова в истории твоей жизни могут быть заменены одной датой и местом. Где находились в этот момент планеты, в какую сторону они были повернуты лицом, какие из них смотрели на тебя… эта конфигурация образует ключ, и этот ключ открывает все, что включает в себя жизнь человека, — сказал Лундист.

Я не мог понять, шутит он или нет. Лундист был человеком знания, человеком логики и рассуждения, терпения и тонкой проницательности. Все эти достоинства можно было счесть бессмысленными, если наша жизнь предопределена звездами от колыбели и до последнего дня.