Король терний - Лоуренс Марк - Страница 64

По Новому мосту я перехожу реку и нахожу укромное место, откуда могу наблюдать за Высокой Стеной. Названия городу Крату и составляющим его частям были даны с таким же недостатком воображения, с каким Зодчие возводили замок. Ящикообразный утилитаризм замка отразился и в названии города. Если бы у меня была власть строить на века, если бы я знал, что воплощенное мною в камне будет стоять тысячу лет, я бы вложил в свое строение добрую долю красоты.

Высокая Стена действительно высокая, но она плохо освещена. К западу от Тройных ворот нарушена кладка, когда-то в этом месте под прямым углом отходила вторая стена, впоследствии разрушенная. В детстве я часто лазил здесь. Сейчас мне это кажется легким делом. Если раньше требовались усилия, чтобы схватиться рукой за следующую опору, то сейчас я могу пропустить сразу несколько таких опор. Мои руки хорошо знают поверхность стены. Мне не нужно видеть ее. Я все помню на ощупь. Я успеваю подняться на стену прежде, чем караульный закончит обход. Ее дальняя сторона увита плющом. Я бы запретил плющу виться по стенам моего замка — он превращает спуск в плевое дело.

Юный Сим воображал себя ассасином и неустанно тренировался. Это было его любимым развлечением — короткий нож, для маскировки опавшие сухие листья, подсыпанные в пудру или подмешанные в краску, и время от времени он использовал струну своих гуслей как гарроту. Из всех моих братьев именно юный Сим был коварно опасным. В прямом поединке я бы его наверняка сразил мечом. Но стоило только потерять парня из виду, в следующее мгновение его нельзя было обнаружить. Он являлся, когда сам считал нужным. И в тот момент, когда ты забывал, что нанес ему обиду, он тебя находил. Сим готовил себя к долгой игре и поделился со мной малой долей своих знаний.

Для маскировки, говорил он, мало просто сменить одежду и искусно нанести грим. Суть маскировки лежит в изменении походки и движений. Разумеется, переодеться, приклеить себе фальшивый подбородок из замазки, нарисовать шрамы — все это только на руку в определенных обстоятельствах, но первое, что надо сделать, учил Сим, — изменить свою походку. Двигайся с уверенностью, верь, что ты имеешь полное право находиться там, где ты находишься. Иди целенаправленно. И тогда даже такая безделица, как шляпа, может полностью изменить твой облик.

Я уверенно шагаю по улицам Старого Города прямиком к Восточным воротам, через которые в Высокий Замок завозят провиант. Десяток солдат, высокие, крепкие, — патруль моего отца — идут мне навстречу по улице Вязов. Мельком смотрят в мою сторону, и только.

Три факела горят над Восточными воротами. Их называют воротами, но это всего лишь большая дверь, пять ярдов высотой и три шириной, из черного дуба с железными полосами, в центре — дверь размерами поменьше, предназначенная для обычных людей, а не для великанов. Рыцарь в лагах охраняет вход. Если бы он хотел действительно что-то увидеть, ему следовало бы держаться в тени.

Я поворачиваю в сторону и подхожу к основанию стены замка, недалеко от угла квадратной сторожевой башни. Человек, который хочет спасти себя от ножа ассасина, концентрирует внимание на своей защите. Ты не можешь остановить неизвестного врага-одиночку, когда он пересекает границу твоих владений. Ты не можешь остановить его при входе в город. Если он недостаточно опытен, тебе может повезти, и ты обнаружишь его у стен замка, когда он попытается найти способ проникнуть внутрь. Твоя сторожевая башня, если она надежна и хорошо охраняется, может задержать его. Но неразумно полагаться на это. Защищаясь от ассасина, не следует средства защиты рассредоточивать по всей территории своих владений, сконцентрируй их вокруг себя. Десять добрых молодцев у твоей спальни защитят тебя лучше, чем тысяча, разбросанная по всему королевству. Сторожевая башня моего отца надежная и хорошо охраняется, но к семи годам я знал замок снаружи лучше, чем изнутри. В тусклом свете луны я взбираюсь по стене Высокого Замка еще раз. Пальцы ощущают выбоины и шероховатость камней Зодчих, пальцы ног сквозь кожу сапог находят знакомые углубления, стена царапает щеку, когда я к ней прижимаюсь. Я вижу свои костяшки пальцев, белые в свете звезд, когда добираюсь до угла Высокого Замка и поднимаюсь выше.

Я замираю под зубцами стены. Стражник останавливается, наклоняется и смотрит на горящий вдалеке огонь. Зубцы — новое дополнение, отесанные камни поверх камней Зодчих. У Зодчих было оружие, для которого замок с его зубцами — смехотворное препятствие. Я не знаю, для какой цели возводился Зодчими Высокий Замок, но в то время он не был замком. В самых глубоких казематах под толстым слоем грязи древняя табличка гласит: «Ночная парковка запрещена». Даже если по отдельности слова Зодчих имели смысл, соединенные вместе, они его теряли.

Стражник идет дальше. Я продолжаю взбираться, перелезаю через стену, спускаюсь на деревянный настил. В темном углу внутреннего двора я снимаю свою клетчатую шляпу и прячу ее в заплечный мешок. Вытаскиваю сине-красную тунику — цвета Анкрата. Портниха Логова по имени Мейбл сшила ее для меня, такие носят слуги моего отца. В тунике, со спрятанными под капюшон волосами, я вхожу в дверь Печатников. Прохожу мимо придворного рыцаря, совершающего свой обход. Сэр Эйкен, если я не ошибаюсь. Я держу голову высоко поднятой, и он не обращает на меня внимания. Человек с опущенной головой, пытающийся спрятать лицо, сразу вызывает подозрение.

От двери Печатников сначала налево, затем направо, потом по небольшому коридору до часовни. Дверь часовни никогда не закрывается. Я заглядываю внутрь. Горят только две свечи, вернее, догорают, света они почти не дают. В часовне никого. Я следую дальше.

Комната монаха Глена рядом с часовней. Дверь на защелке, но у меня с собой стальная полоска, достаточно тонкая и гибкая, чтобы всунуть ее между дверью и косяком, и достаточно крепкая, чтобы поднять защелку.

В комнате монаха Глена очень темно, но в ней есть окно, выходящее во внутренний двор, где Макин обучал дворян искусству боя. Окно пропускает внутрь тусклый свет ночи, я позволяю глазам привыкнуть к темноте комнаты. Пахнет сыром, который слишком долго лежал на солнце. Я стою и вслушиваюсь в храп монаха, мои глаза ищут его в темноте. Он лежит в кровати толстой гусеницей. В комнате почти ничего не видно, только крест на стене, но без Спасителя, словно Он взял перерыв вместо того, чтобы заниматься своим извечным делом — охранять и спасать. Я делаю шаг. Я помню, как монах Глен вбуравливал пальцы в мою плоть, извлекая из нее колючки терновника. Как он охотился за ними. Какое находил в этом удовольствие, когда Инч, его помощник, держал меня. Я вытаскиваю кинжал из ножен.

Я приседаю у его кровати, моя голова на уровне его головы, храп такой громкий, что кажется: он его разбудит. Я не вижу лица, но я его помню. Оно плоское, я бы сказал, слишком тупое для глубоких эмоций, но отлично подходящее для презрительной усмешки. Во время службы отец Гомст вещал с кафедры, а монах Глен наблюдал, сидя на стуле у двери часовни: волосы вокруг давно не бритой тонзуры похожи на влажную солому, глаза слишком маленькие на фоне широкого лба.

Мне следует перерезать ему горло и тихо уйти. Иначе выйдет много шума.

«Ты овладел Катрин. Изнасиловал ее, а потом сказал, что это сделал я. Ты обрюхатил ее и заставил так меня ненавидеть, что она вытравила ребенка. Ненавидеть до такой степени, что она готова была вонзить в меня нож».

Удар Катрин предназначался монаху Глену, а не мне.

Мои глаза привыкают к темноте и начинают различать темные силуэты предметов. Я отрываю узкую полоску от края простыни. Тихий шорох на фоне храпа монаха Глена, но он ворочается и что-то бурчит. Отрываю вторую, третью, четвертую. Завязываю в узел последнюю, и получается тугой мячик. У кровати стоит маленький столик, на нем свеча. Я отодвигаю столик подальше, чтобы он не упал и не наделал шума. Я вслушиваюсь в храп и улавливаю его ритм. Когда он делает вдох, засовываю ему в рот тряпичный мячик. Еще одну ленточку обматываю вокруг его головы и крепко держу. Монаха Глена не так легко разбудить, но он на удивление сильный. Я вытаскиваю из-под него остатки простыни и бью локтем в солнечное сплетение. Он сипит через кляп. Я вижу, как заблестели его глаза. Он подтягивает колени к голове, и я связываю их третьей полоской от простыни. Четвертая — для его запястий. Мне приходится ударить его в кадык прежде, чем я успеваю обездвижить монаха.