Битва колдуньи. Сага о мечах - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 29

Берег быстро приближался, и на сердце Хродмара посветлело от осознания близости дома. Самые трудные дороги легче для того, кто в конце их видит огонь родного очага.

С Дозорного мыса уже поднимался столб густого дыма – знак о прибытии корабля. Обойдя мыс, «Тюлень» вошел в Аскефьорд. Здесь они были почти дома, хотя по самому фьорду предстояло плыть еще довольно долго – от горловины до вершины был целый день пешего пути. Для обороны это место было довольно удобно: в прибрежных скалах имелось лишь пять низких песчаных площадок, годных для причаливания крупного корабля. Возле каждой из них стояло по усадьбе знатного хёльда, одного из тех, кто был среди первых жителей этого древнего места. Усадьба Бьёрндален, где родился Хродмар, тоже принадлежала к этим «стражам причалов». На зеленых лужайках между скалами стояли дворики бондов и рыбаков, везде качали верхушками сосны и ели – довольно густо населенный Аскефьорд сохранил очень много леса, и его берегли как защиту от суровых ветров.

Усадьба конунга – Ясеневый Двор – на вид не отличалась от жилища любого из хёльдов. Она располагалась поодаль от моря, крыши домов едва виднелись между деревьями, но зато корабельные сараи конунга стояли прямо над самой большой причальной площадкой. С корабля Хродмар видел, как вдоль фьорда бегут люди и приветственно машут. Вот из ворот усадьбы Фюрберг вылетел всадник и помчался по тропе вглубь берега – это Херкир хёльд послал гонца к своей сестре в усадьбу Гленне. «Тюленя» давно здесь ждут, скоро соберется народ со всего фьорда.

Под старыми соснами у конунгова причала тоже суетилась толпа, и Хродмар отвернулся. Всю дорогу он собирался с духом, не зная, как предстанет перед людьми с новым лицом, но так и не собрался.

– Не будем здесь приставать! – сказал Моди, пристально посмотрев на племянника. – Сначала стоит заглянуть домой. Я думаю, первой нужно успокоить твою мать. А Торбранд конунг подождет.

Хродмар кивнул и бессознательно поправил косы, глянув на три огромные ели на берегу, за которыми вскоре покажется причал Бьёрндалена. После болезни он стал заплетать волосы в две косы, как носили знатные фьялли. Раньше он оставлял волосы распущенными, гордясь их красотой и блеском. Теперь же, когда это украшение у него осталось единственным, Хродмар считал, что красота волос неуместна рядом с обезображенным лицом и только подчеркивает его уродство. С двумя косами и маленькой светлой бородкой, которую он в последнее время отпустил, чтобы спрятать хотя бы половину лица, он сразу стал казаться старше.

Радуясь, что по новому лицу никто не умеет определять его душевное состояние, Хродмар притворялся спокойным, но его сердце то билось быстро, то почти замирало, дыхание теснилось, а волосы на висках взмокли. То, что он уже однажды пережил на Фьялльской отмели, предстояло пережить еще раз. При виде знакомых с рождения берегов и построек Аскефьорда Хродмар сильнее ощущал, как изменился он сам. Он без труда узнает каждый камень на берегу, но узнают ли его? Невольно Хродмар поднимал руку, касался кончиками пальцев бугристых рубцов на щеках, будто надеялся, что они каким-то чудом вдруг исчезнут. Невозможно было поверить, что все осталось прежним, а сам он непоправимо изменился. Нет, это не сон и проснуться не удастся. Ему уже не быть прежним Хродмаром Щеголем, мимо которого редкая женщина могла пройти, не обернувшись.

– Не грусти, Щеголь! – с грубоватым весельем крикнул ему со своего высокого сиденья кормчий Вестмар. – Мы все не красавцы! Меня теперь и родной сын не признает! Бедный мальчик подумает, что за ним явился бергбур из Дымной горы! Ему всегда Аса обещала, что его бергбур заберет, если он спать не будет!

Но шутки его никто не поддержал, сам Хродмар даже для вида не улыбнулся. Если больше всех теряет тот, кто больше всех имел, то Хродмар был обезображен «гнилой смертью» сильнее, чем кто-либо другой.

Корабль шел мимо трех елей на высоком мысу. В Аскефьорде их называли Троллями и рассказывали детям, что днем они стоят в облике деревьев, а ночью выходят в дозор и охраняют покой фьорда, расхаживая вдоль берега. Самое занятное, что, даже повзрослев, каждый в душе продолжал в это верить. Ветер шевелил лохматые лапы Троллей, и казалось, что они приветственно машут вернувшимся. При виде их у Хродмара чуть-чуть полегчало на сердце: еловые тролли его узнали.

За елями-великанами открывалась Медвежья долина, в которой стояла усадьба Бьёрндален. Вот корабельный сарай, несколько рабов возятся возле лодки на берегу, разбирая снасти. Хродмар узнал домочадцев своей усадьбы и снова подумал: они смогут узнать его только по одежде. Но это рабы. А как он предстанет перед матерью?

«Тюлень» коснулся днищем песка, рабы, опомнившись, бросили снасти и со всех ног кинулись в усадьбу предупредить хозяев. Хирдманы по одному прыгали в воду и брели на берег. Мало кто из них торопился домой. Больше или меньше, но страх показаться на глаза домашним испытывали все. Всего шесть человек из всей дружины, считая Моди, вернулись такими же, какими ушли.

– Не мучайтесь дурью! – с присущей ему прямотой посоветовал товарищам Вестмар. – Скажите спасибо норнам и богине Эйр, что вообще вернулись. Если бы вас сожгли и закопали под тем курганом на Квиттинге, ваши жены и дети обрадовались бы еще меньше.

Но и без его советов хирдманы помнили – двадцать семь семей осиротело и им придется взглянуть в глаза родным умерших. А этого не ждут – ведь они ходили в мирный торговый поход.

– Послушай-ка! – Моди положил руку на плечо Хродмару. – Тебе, как видно, не очень-то хочется идти первым. Подожди здесь. Сначала пойду я, а потом… Потом видно будет.

Хродмар молча кивнул. Моди подумал, что болезнь сделала его племянника молчаливее и, возможно, мудрее. Для него не прошло бесследно открытие, что любой знатный вождь, будь он хоть красивее самого Бальдра, так же беззащитен перед превратностями судьбы, как последний чумазый раб из свинарника.

«Тюленя» вытащили на берег, хирдманы принялись разбирать весла, снимать и сворачивать парус. А Моди пошел к усадьбе.

Едва он вступил на двор, как из хозяйского дома ему навстречу выскочили несколько человек. И первой Моди увидел свою сестру Стейнвёр, ее головное покрывало с широкой синей лентой из шелка, ее лицо, немного увядшее, но еще красивое. У Моди дрогнуло сердце – в памяти ожил Хродмар, такой, каким он был и какого он почти забыл за последний месяц. Хродмар был похож на мать.

За спиной фру Стейнвёр виднелась плечистая фигура Кари ярла. Неторопливый и основательный, он был выше жены на целую голову. В усадьбе шутили, что боги смешали Стейнвёр и Кари, а потом разделили пополам – вот Хродмар и получился как раз таким, как нужно.

– Моди! Моди ярл! – воскликнули разом несколько голосов. Фру Стейнвёр подбежала к брату, звеня ключами и амулетами.

– Где вы пропадали так долго? Что случилось? Где Хродмар? – торопливо сыпала она вопросами, не в силах дождаться ответов.

– Нам не очень-то повезло в этом походе, – издалека, как искусный сказитель, начал Моди. – На Квиттинге нас прихватила болезнь…

– Какая болезнь? – воскликнула фру Стейнвёр и зачастила, теребя брата за кожаный рукав. – Я так и знала! Так и знала! Вы поплыли в дурной день, я говорила вам, но конунгу не терпелось! Знамения предвещали беду! Ведь Стуре-Одд бросал прутья![20] Что за болезнь?

– «Гнилая смерть», – осторожно ответил Моди. – И многие на корабле заболели…

– «Гнилая смерть»… – повторила Стейнвёр и вдруг застыла, вся ее суетливость и оживление пропали.

Краска схлынула с лица женщины, глаза стали огромными. Фру Стейнвёр отшатнулась от брата, прижала руку ко рту и застыла, точно замороженная.

– Что… Что с моим сыном?.. – почти в беспамятстве от ужаса пробормотала она, боясь самого страшного и не желая верить, что это возможно.

– Хродмар тоже болел… – сказал Моди. Глаза Стейнвёр стали как две стеклянные бусины, и он не смог дольше тянуть. – Он жив, сестра, жив! Он совсем выздоровел. Вот только не знаю, сможешь ли ты теперь узнать сына. От прежнего Хродмара остались только глаза и волосы. А прочее…