Зонтик - Турчина Ирина Васильевна - Страница 4
- Предыдущая
- 4/14
- Следующая
— Давай про что-нибудь разговаривать будем, — предложила Наташа.
— Ага, давай, стоим себе и разговариваем… только про что? — у меня от волнения все мысли из головы вылетели.
— Ну давай про то, что ты сегодня делала, а то у меня ничего интересного не было, мы с бабушкой стиркой занимались — вот и все…
— Да у меня вроде бы тоже ничего интересного не случилось… разве что Динка какая-то странная была… никак не пойму, что это с ней происходит — почти ничего не ест, по целым дням иногда, хоть что ты ей давай, только воду пьет, а сегодня у меня с собой только сухарь был, так она его в два счета проглотила и все крошки с ладони слизала!
Динка — это бездомная собака, которая с месяц назад появилась под ящиками у задней двери продуктового магазина. Имя это я ей придумала, потому что, как мы с девчонками ни старались, так и не смогли ничего про нее узнать. Собака была настолько запугана людьми или обстоятельствами, что не доверяла никому, кроме меня. Да и то, только после того, как я неделю носила ей еду и воду, проталкивала мисочки далеко под ящики, а потом подолгу сидела рядом и разговаривала с ней обо всем на свете. Нужно же ей было про меня побольше узнать, вдруг и я плохой человек. Наверное, я все-таки неплохой человек, потому что однажды она вышла ко мне из-под ящиков. Если уж быть до конца честной, вышла она на запах чернослива, который я в тот момент ела, оказалось, что Динка любит его больше всего на свете! Так мы и подружились.
— А еще, мне кажется, что кто-то без меня ее кормит, а то как бы это она так быстро растолстела, уже под ящики с трудом протискивается!
Последний из мальчишек скрылся в темном подъезде, теперь наша очередь. Мы взялись за руки, нет такой силы, которая бы сейчас заставила нас следовать мальчишечьим инструкциям — идти поодиночке, и, не разжимая рук, взбежали к чердачной двери. Дверь была слегка приоткрыта. Чья-то рука втащила нас вовнутрь чердака. Сопровождаемые свистящим шепотом, в котором слышались угроза и сожаление, мы, спотыкаясь обо что-то в темноте, вышли к слуховому окну, светлый прямоугольник которого был ясно виден на фоне общей черноты.
— Не высовывайся! — прозвучало над моим ухом.
— Там на крыше кто-то есть, нужно переждать…
Над нашими головами послышались тяжелые шаги, сопровождаемые гулом железа, которым была покрыта крыша. Звуки как-будто накладывались друг на друга, становясь все громче и громче. Казалось, что это целая толпа приближается к нам не только сверху, но и со всех сторон. Перепуганные, мы сбились в кучу и старались не дышать. Почему-то никому не пришло в голову просто удрать подальше.
Сначала в окне показался узкий луч света от карманного фонаря, затем кто-то большой и грузный пролез в слуховое окно, шаркая ногами прошел к дверям, дверь на чердак за ним захлопнулась и… мы ясно расслышали, как повернулся в замке ключ!
Несколько минут мы все растерянно молчали.
— Ничего, — сказал толстый Вовка, — ключик-то у нас есть… воооот он!
— Умник, — сказал Сережка, — замок же с другой стороны висит, за закрытой дверью!
Все заговорили разом
— Как же теперь,… нас же здесь никогда не найдут,… никто ведь не знает, что мы сюда пошли…
И опять мы замолчали, не зная, что сказать.
— Давайте хоть на крышу вылезем, — предложила Наташа, — а то в этой темноте ничего не придумывается.
Мы выбрались на крышу, стало немного светлее, но ничего светлого в наши головы не приходило.
— Нужно другие слуховые окна и двери с чердака в другие подъезды проверить, может быть найдем незапертую, — решительно сказал Сережка.
— Вы, девчонки, сидите здесь, будете, как в штабе, сведения собирать, а мы быстро…
Мальчишки исчезли в темноте. Никто не возражал Сережке, он всегда был заводилой всех игр и проказ, «кино», наверняка было тоже его затеей. Чаще всего мальчишки играли «в войну» и Сережка был бессменным командиром. Он даже не тянул жребий — кому быть «немцем», нельзя же воевать без противника, поэтому перед игрой роли распределялись по справедливому жребию. Мы с девчонками допускались иногда быть санитарками, а Наташа была всегда медсестрой при штабе — ей Сережка такую роль определял. Пару раз я «воевала» в разведке — один раз после честной драки с другим претендентом, а второй раз — потому что все-таки никто из мальчишек выше меня на деревья залезть не мог. Не потому, вовсе, что я храбрее, а потому, что легче и подо мной ветки не ломались выше чем под Сашкой, который грозился даже голодовку объявить, чтобы меня «обхудить» — это он такое слово выдумал. В тот раз мы воевали с соседним двором и кто-то должен был первым заметить приближение противника.
Первым вернулся назад Вовка. По его унылому виду мы поняли, что ничего хорошего он не нашел. Потом пришел Жека — даже двери чердачной найти в темноте не смог… Так ни с чем подошли и остальные. Мы приуныли.
— А давайте по пожарной лестнице спустимся, — предложил Сашка, — там невысоко под конец прыгать будет, я один раз спускался.
— Ты днем спускался, а и то потом месяц в гипсе ковылял, забыл что ли?
— А давайте шуметь и по трубам стучать будем, — сказала я, — кто-нибудь услышит и дворника позовет, чтобы двери открыл.
— Ага, тут-то нас всех и повяжут, тебе-то что, а Сережку вон отец сразу прибьет!
— Заткнись, — сказал Сережка, — не твоя забота, а выбираться отсюда нам надо.
Видно было, что ему очень неприятно упоминание об отце. Сережкин отец был инвалидом, он пришел с фронта без обеих ног. Я как-то слышала, бабульки во дворе обсуждали его и Сережкину мать — тетю Зину, которая зачем-то «подобрала» его, почти спившегося и пожалела, говорят он долго не пил после. Она ему трех детей родила, Сережка был младший. Но, видно, «война из него не вся вышла» — так они говорили, бабульки, качая головами, — «запил он опять по-черному». Тетя Зина уж вся извелась бедная, потому что чем дальше, тем хуже становился у него характер. Стал он драться, всем, что под руку попадет, никого не жалея, ни жену, ни детей. Тетя Зина от него прятала маленькую тележку на колесиках, на которой он передвигался, чтобы не уехал опять на базар песни петь за пиво или водку. Тогда он высовывался из окна второго этажа и ругал всех подряд. Несмотря ни на что, Сережка отца любил и очень переживал такие моменты, ему было и стыдно, и больно, и обидно… поэтому, наверное, он и играл в войну, а может и не играл вовсе, а воевал по-настоящему за своего папку…
— Нужно нам так выбраться, чтобы никто нас не узнал… маскировка нужна!
— Там на чердаке, перед дверью в соседний подъезд чьи-то простыни на веревке сушатся, я видел, — сказал Вовка.
— Соображаешь, — похвалил Сережка, — будем использовать любой подручный материал.
— А еще выть под простынями можно, как-будто мы привидения! — предложила я, у меня уже давно такая идея просила выхода.
— Посмотрим по обстоятельствам, без моей команды никто ничего не делает! Вовка, ты дуй за простынями, смотри, не слишком-то испачкай, стирал ведь кто-то… Ирка и Сашка — наружная разведка — особо не высовывайтесь, но двор возьмите под наблюдение… Жека, ты под дверь — дай знать, если услышишь что снаружи… а мы с Наташей пока план действий составим.
Сережкина уверенность придала всем храбрости, мы разошлись по постам.
Было жутковато и интересно наблюдать за жизнью двора, вытянув шею с края крыши.
— Сашка, смотри, вон твоя бабушка идет, куда это она направляется?
— Опять в карты играть собралась, к Даниловне чапает, а говорила, никогда больше с ней разговаривать не будет!
— Почему?
— Та ее в карты два вечера подряд обыграла, а потом сшила себе такое же платье, как ей папка на восьмое марта подарил.
— И только-то?
— Ты что, карты она еще стерпела, хотя сковородками на кухне два дня швырялась, а уж когда на следующий день вечером встретила Даниловну на «Топталовке» в таком же платье… вообще кошмар начался — я на кухню за чем-то сунулся, так она за мной с кухонным полотенцем по всей квартире гонялась, как за мухой!
- Предыдущая
- 4/14
- Следующая
