Изумрудные глаза - Моран Дэниел - Страница 8
- Предыдущая
- 8/93
- Следующая
Правда, на первый взгляд «неудачный объект» выглядел несколько необычно. Это был крепкий, отличавшийся редким здоровьем и сообразительностью молодой человек. Он оказался куда сильнее, чем можно было ожидать от человека с подобной мышечной массой, куда выносливее, и это опять же при том условии, что Кастанаверас вовсе не обладал какими-то исключительными физическими данными. Карл бегал с недоступной для обычного человека скоростью. К сожалению, внутренний мир Кастанавераса, его эмоциональная составляющая особой устойчивостью не отличались. Более того, Карла порой преследовали необъяснимые спады настроения, выражавшиеся в приступах депрессии, а порой во взрывных, непредсказуемых поступках. В такие минуты он не знал удержу, однако при всем при том не было случая, отмеченного в лабораторных записях, когда бы «подопытный объект» позволял себе что-либо выходящее за рамки закона или предписанных правил. Он умел сдерживать свои порывы, но никто не мог сказать наверняка, на сколько его хватит.
Другой характерной чертой душевного склада Кастанавераса была его щепетильность в исполнении законов и общественных установлений, резко отличавшая его от всякого обычного, то есть «нормального», человека, который соврет – недорого возьмет, если появится возможность безнаказанно цапнуть чужую собственность, обязательно воспользуется ею. Ну все как обычно. Карл Кастанаверас, напротив, отличался редкой щепетильностью в этих вопросах, этаким «врожденным» законопослушанием.
Поверьте, мне, Рассказчику, трудно сообщать такие подробности о моем знаменитом предке, однако истина в том и состоит, чтобы всякий взявшийся за изложение исторических событий не скрывал ничего, что, как многим кажется, бросает тень на описываемого героя. Со своей стороны, я вынужден признать, что между смертью невинного Хорхе Родригеса и, как бы выразиться точнее, эмоциональной «разбросанностью» Карла существовала какая-то таинственная, незримая связь.
Что-то вроде заклятия, о котором не знает ни одна живая душа. Но разве мне от этого легче?..
В двенадцатилетнем возрасте, когда Карл Кастанаверас вступил в пору полового созревания, он однажды проснулся и обнаружил, что способен читать чужие мысли. Далее он совершил первую глупость – сообщил об этом в соответствующие органы, и в первую очередь Джеррилу Карсону, советнику Объединенного Совета, в ту пору контролировавшего Бюро биотехнологических исследований. Эта откровенность и затем подтвержденный факт наличия необычайной способности сразу привлекли к нему повышенное внимание руководства Миротворческих сил. К тому моменту, когда начали обнаруживаться другие необычные свойства, присущие Карлу, он уже сообразил, что не стоило так спешить со своими открытиями. «Папы» из руководства экспериментом повели себя достаточно странно. Скоро юноша отчетливо осознал, что знания – сила, однако это открытие не принесло ему радости. Теперь те, кто опекал его, страшились «чудовища». До поры до времени обычные люди, имевшие дело с Кастанаверасом, скрывали свои чувства, однако случались моменты, когда нервы у них не выдерживали. С годами жизнь научила Карла скрывать то, что необходимо скрыть. В этом не было ничего удивительного. Как гласят исторические источники, рабы очень быстро овладевают этим полезным искусством.
Геники в самом деле являлись рабами – такими же, как заключавшие контракты и попадавшие в кабалу охотники из двадцать третьего века или негры на американском Юге в веке девятнадцатом. После первой реорганизации, которой были подвергнуты все научные учреждения, руководство Корпуса миротворцев объединило три лаборатории, занимавшиеся сходными исследованиями, в единый Центр. После смерти пионера генной инженерии Жана-Луи де Ностри руководителем Центра назначили Сюзанну Монтинье, а геников равномерно распределили по всем трем лабораториям. В итоге телепаты лицом к лицу встретились с питомцами де Ностри, или, как их еще называли, «детьми».
Чем старше становился Карл, тем в большей степени проявлялись его удивительные способности, значительно позднее, через сотню лет получившие название Дара Ноябрьского дома.
Было время, когда Шана де Ностри не обращала внимания на тот факт, что ее трудно назвать человеком. С вступлением в возраст полового созревания все изменилось. В ее невозмутимости появилась первая, едва заметная трещинка.
Шана устроилась в гимнастическом зале – присела на сложенные в углу маты – и задумчиво наблюдала за испытаниями, которым подвергали Карла Кастанавераса пятеро миротворцев. За спиной расположилась ее лучшая подруга Лоретта. Девушки всем своим видом выказывали безразличие и, достаточно откровенно, пренебрежительное недовольство. Изредка они отвечали негодующими взглядами на нескромные взоры, которые то и дело бросали в их сторону четверо свободных в тот момент миротворцев. Возмущение девушек вызывало то, что схватка, в которой принимал участие Карл, по-видимому, интересовала мужчин куда меньше, чем прелести двух девчонок де Ностри, сидевших поодаль. Чаще всего они глазели на Шану. Вряд ли она выглядела симпатичнее Лоретты, разве что была менее скромно одета. Женские прелести, роднившие ее с людьми, проглядывали у Шаны куда резче, чем у ее подруги. Девушки уже привыкли, что мужчины находили их достаточно привлекательными, но всякий раз, когда подобные знаки внимания сопровождались блудливыми улыбочками и превращались во что-то похожее на шоу или на развлечения со стриптизом, в них просыпались тигрицы. Или, точнее, пантеры. Действительно, различия в физиологии и анатомии были минимальны, так что хороший биоскульптор мог с легкостью сделать их неотличимыми от человеческих женщин. Их вполне можно было бы принять за экзотиков.
Стоило только пожелать, но вот как раз желания кромсать себя в угоду так называемым «общепринятым нормам» ни у Шаны, ни у Лоретты не было. В ту пору, когда их создатель де Ностри был жив, он не раз предлагал своим «деткам» подобное решение. Предлагал ампутировать хвосты, частично удалить мех, на коготочки надеть особые пластинки, маскирующие их под ногти. Пластикой лица сгладить остро выступающие скулы, сделав их мягче, овальнее. Также подправить крылья носасузить их, придать более-менее человеческие очертания. В сексуальном отношении питомцы доктора куда более нравились людям, чем леопардам, чьи гены в определенной пропорции смешались в «детишках» с геномом человека. Мужские и женские половые признаки не отличались от человеческих. Самки обладали развитой грудью, способной выделять молоко. Этот факт был точно установлен, когда одна из семидесяти трех взрослых самок де Ностри забеременела.
Выводок де Ностри, все как один, гордился своей внешностью, отказываясь менять в ней что-либо.
Правда, Лоретта, подобно большинству женщин де Ностри, сделала уступку требованиям той среды, в которой выросла. Питомцев де Ностри в основном окружали американцы. Греховное обнажение прелестей обывателями не поощрялось. Они полагали, что следует непременно скрывать то, что намекает на способность к деторождению. Поэтому Лоретта носила свободную блузку, а мешковатые штанишки скрывали бедра и длинный хвост.
Шана, как натура гордая и отвергающая компромиссы, была покрыта исключительно мехом. Соски ее грудей отчетливо выделялись, приметной была и промежность, так что мужчины, случайно столкнувшиеся с ней, обращали внимание на это – а таких, поверьте, было немало, – застывали на месте или открывали от удивления рты.
Шана проклинала все на свете, когда не в силу погодных условий, а согласно каким-то неопределенным, маловразумительным условностям ей приходилось надевать поверх меха дополнительную «шкуру».
Девушки искоса следили за экспериментом, проводимым миротворцами с Кастанаверасом. Наступил момент, когда Карлу предстояло сойтись в борцовской схватке с одним из миротворцев, раза в два превышавшим паренька-геника размерами и весом. Практикуясь в английском, девушки пытались скрыть свой интерес к миротворцам, то и дело бросавшим на них любопытствующие взгляды. Подруги владели английским гораздо хуже, чем французским, на котором разговаривали с детства. Их ужасающий акцент вызывал смех у трех десятков геников Сюзанны Монтинье.
- Предыдущая
- 8/93
- Следующая