Вредитель Витька Черенок - Добряков Владимир Андреевич - Страница 58

• Предыдущая
• 58/59
• Следующая

Допив чашку киселя, Белов поблагодарил хозяйку и взглянул на часы:

— В моем распоряжении — час сорок минут. Ну, молодые люди, как мы используем это время?

— Идемте на ту лужайку? — предложила Данка.

— Правильно, — закивали Эдик и Костя.

— Великолепно! Наши желания совпадают. Кстати, я с удовольствием истрачу на вас пять метров пленки. — С этими словами Белов достал из портфеля кинокамеру.

Ребята оторопели. А лицо Эдика расплылось в улыбке. «Видали, — словно говорил он, — я не ошибся. Пусть Белов не Чухрай, но все-таки снимает фильмы».

— Моя давняя страсть, — сказал Белов. — Особенно когда приходится бывать за границей. Всегда беру с собой.

Эдик, конечно, сразу поинтересовался, где он бывал за границей.

— Да кое-где был, — ответил Белов.

Во дворе он принялся снимать Марью Антоновну. Смущаясь, она отмахивалась рукой и говорила: «Да будет, полно». А он не слушал и снимал.

— Спасибо, Марья Антоновна, — опуская аппарат, сказал Белов. — Отличные должны получиться кадры. — Затем он обнял старушку, расцеловался с ней и пообещал непременно как-нибудь побывать у нее снова…

На лужайке, у берез, Белов осмотрел комья копаной земли, уже поросшие травой, и, хитровато щуря глаза, спросил:

— Значит, бутылку нашли случайно?

И такое у него было понимающее, лукавое выражение лица, что сразу стало ясно: запираться бесполезно. Пришлось рассказать о всех своих приключениях, таинственных ночных слежках, о том, как оказались на чердаке в плену.

Белов хохотал до слез. А потом попросил показать, где и как нашли они бутылку.

Эдик увлекся. Начал тыкать воображаемой стальной пикой в землю и только тут заметил, что Белов снимает их на пленку.

— Отлично, продолжайте, — сказал Белов.

Эдик принялся было снова изображать, как они искали, но все уже получалось не так — искусственно, натянуто. Он нахмурился. А Белов, смеясь, сказал:

— Спасибо, достаточно. А то бы всю пленку пришлось расходовать.

И тут Данка наконец решилась спросить о том, что ей так давно хотелось знать.

— Видишь ли, — согнав с лица улыбку, ответил Белов. — Когда я теперь думаю о своей жизни, то понимаю, что результат, пожалуй, был. Ну, хотя бы такое: мальчишкой я не отличался храбростью. Прямо сказать, труслив был. Это уж точно. Куда денешься! В общем, с тех пор я, помню, всегда боролся с этим.

Белов опустился на траву, закурил.

— И не без успеха. Научился драться с мальчишками. Вступил в секцию бокса. Даже заставил себя переходить по трубе через широкую канаву. Впрочем, мало ли чего я заставлял себя делать… Да, — словно подводя итог мыслям, проговорил Белов, — самое главное, я научился заставлять себя.

— И вам это пригодилось? — обождав несколько секунд, спросила Данка.

Белов посмотрел на березу; тонкие нижние ветви ее спускались до самой земли.

— Меня в сорок втором ранило. Только попал на фронт, и вот такая петрушка: пулевая рана навылет, лежу почти без сознания. Немцы наступали. Попал в плен. Германия. Лагерь. Житье — вспоминать не хочется. Либо от голода помирай, либо от болезней. Четыре побега было при мне из лагеря. Ни одному смельчаку не удалось уйти. Вылавливали, приводили в лагерь, и на глазах у всех затравливали собаками. Потом пристреливали, если еще оставался жив. Я все-таки решился бежать. Со мной еще двое. О них до сих пор ничего не знаю. Рассыпались мы в разные стороны. Часов через шесть, когда, обессиленный, прилег у болота, услышал лай собаки. Я даже палки не успел найти. Овчарка была специально тренирована. Видите, след клыка, — Белов показал на шрам у виска. — Но мне повезло: я успел схватить ее за шею. И задушил.

— Вот страшно-то было! — изумленно подняв щеточки бровей, сказал Костя.

— Некогда было бояться… Вот так, Данушка, решай теперь: почему я до сих пор живу на свете.

— Я так и думала, — сказала она.

— А потом что было? — спросил Эдик. — После побега, после войны.

— Потом учился, работал. В школе мне трудно давалась химия. И только, пожалуй, потому заставил себя изучать ее. А потом полюбил. В Ленинградский политехнический институт поступил на химический факультет… Однако заговорились мы. Время, ребятки, поджимает. Не хотите ли проводить меня до станции?

Зачем спрашивать? Конечно, проводят! Обязательно!

По дороге Белов рассказал, что целый месяц не был дома и о письме Данки узнал лишь недавно. Отвечать не стал, потому что представилась возможность самому заехать сюда. Сейчас он отправляется на конференцию химиков.

Уже на станции Эдик спросил Белова, почему он тогда ночью бросил поиски. Они ожидали, что он вернется, и очень боялись.

— Я решил, что уже не смогу найти бидон с бутылкой. Мне стало казаться, что кто-то случайно выкопал ее. Помню еще — мне вдруг сделалось до слез больно, что я занимаюсь этими поисками один, без Кости Коробко. Он был лучшим моим другом. И Андрейка тоже. — Белов с теплотой посмотрел на ребят. — Я бы и вам пожелал такой крепкой дружбы… Нам пришлось очень тяжело. А вам будет, видимо, легче. Да, вам должно быть легче. Иначе зачем были наши труды и жертвы?

Эдик еще хотел спросить Белова, кем он сейчас работает, но так и не успел. Они узнали об этом дома, от матери Данки.

— Разве он не сказал вам, куда едет? — удивилась Ольга Николаевна. — Он едет в Женеву, на международную конференцию химиков. Белов — профессор, руководит кафедрой в одном из научных институтов Новосибирского академгородка…

Ребятам, в общем, было уже вполне ясно, кто и что за человек Белов. Данка несколько дней щадила Костино самолюбие, не напоминала об их споре. А потом как-то все же не выдержала. К слову пришлось.

— Ну что? — сказала она. — Пророк! Кто из нас был прав?

Костя смутился и не стал объяснять ей, что в том споре сам Белов мало волновал его. Просто он злился, что она так расхваливала своего одноклассника. Но про это Данке совсем не обязательно знать. Мало ли что он чувствует! Это его дело личное. Это тайна. Возможно, в книжках такие вещи называются любовью… Только об этом он ей никогда не скажет. Никогда… Правда, может быть, потом когда-нибудь…

А сейчас они прощаются с речкой. Стоят на крутом берегу. Костя тоже заглядывает вниз с обрыва.

— А меня так и не научила делать сальто.

Он весь замер, ожидая, что она ответит. Ему так хочется, чтобы Данка вновь повторила о своем намерении приехать сюда на будущий год. И очень обрадовался, когда она сказала смеясь:

— Не горюй! На следующее лето мы с Эдиком научим тебя.

И Эдик обрадовался ее словам.

— Конечно! Такое сальто будешь крутить, что Леньку от зависти на сто частей разорвет.

Нет, хоть это и день расставаний, но совсем не грустный он. И разве расстаются они? В самом деле, могут приехать сюда на будущий год. А живут в одном городе. Почему им не встречаться, раз так подружились! И Белов советовал крепко дружить.

— Мальчики, — сказала Данка. — Мы еще на нашей полянке не были.

Большая, старая береза встретила их задумчивым шепотом листвы. Пройдет какое-то время, и холодные ветры сорвут с нее листья. Сколько раз на своем долгом веку сбрасывала она по осени золотую шубу, а весной вновь наряжалась в зеленый наряд! А вон там, где темнеет трухлявый пень, тоже когда-то стояла зеленая красавица. Ее уж нет. Падет и эта береза. То ли от старости рухнет, то ли душной летней ночью сразит ее молния, и она упадет. Но это ничего. Ведь рядом растет новая, молодая березка.

Такие думы навевали на Данку эта зеленая полянка, березы. А еще думалось о том, что вот так же, как они сейчас, стояли здесь много лет назад двое мальчиков, Костя и Вася, и мечтали о будущем. Пусть одного из них нет — взяла война, но мечте они не изменили.

Наверное, об этом же думали и Эдик с Костей. Поэтому они не удивились, когда Данка тихо спросила:

— Мальчики, ну а теперь можем дать клятву?

• Предыдущая
• 58/59
• Следующая