Спасти Кремль - Ленковская Елена - Страница 8

• Предыдущая
• 8/36
• Следующая

Когда «франц» подошёл ближе, старый барин, даже не помышляя об отъезде, остался в своём имении. Сельчане и дворовые вооружились топорами, вилами, косами.

Отставной полковник армейской кавалерии принял командование.

Каменный господский дом на холме – с высокой кровлей, крашеными деревянными колоннами у парадного входа, балконом и цветником перед окнами – стал партизанским штабом.Каждое утро Кузьма Ильич выходил на балкон. Слушал петуха, осматривал окрестности и принимал донесения доморощенной разведки.

Нынче утро выдалось погожее. Розовела в косых рассветных лучах белёная колокольня небольшой Курятниковской церкви. Внизу, под балконом, в заросшем сорной травой цветнике, сияли капли росы.

На балконные перила села пёстренькая славка. Из дверей наружу высунулась стриженая под горшок кудлатая голова. Пичуга вспорхнула, испуганно свистнув. Барин обернулся.

– Что? С уловом?! А?! Славно! Ай, молодцы! – старик задорно крякнул и притопнул ногой. – Наконец-то! Порадовали старика!

Насвистывая марш, он покинул свой пост. Запели старые деревянные ступени. Барин спустился по лестнице вниз, в обставленную старинной мебелью гостиную. Сюда уже привели пленного француза.Вчера, поздно вечером, его поймал на дороге деревенский кузнец. Пленник провёл ночь в запертом на висячий замок сарае. Теперь нужно было произвести допрос взятого «языка». Так, по-военному, называл пойманного французика Кузьма Ильич.

На парадном дворе, под окном, уже собралась кучка любопытных в лаптях, в рубахах поверх портков. Они шептались и подпихивали друг друга локтями.

– Французишка-то – мелкий какой!

– Из вольтижёров, они все ростом невеликие.

– Это чего ж? Кто такие?

– Ну, которые похрабрее, а в гренадеры ростом не вышли, тех, мол, в вольтижёры записывают. Застрельщики они, во как. Ну, егеря, по-нашему.

– И откуда ты всё знаешь?

– А он под окном сидит часто. Сидит – уши развесит….

– Да тише вы, не слышно ничего.

Раздался строгий голос барина. Барин говорил по-иностранному. Отставной полковник Курятников допрашивал пленника по всей форме – какого тот полка, под чьей командой, где его товарищи.Французик молчал. Вид у мальчишки был слегка смущённый, будто он не выучил урока и оттого не знал, что отвечать. Он думал-думал, да так и ответил – «не знаю». Это было сказано честно, коротко и по-французски.

Под окном послышались сопение и возня.

– Что говорит-то?

– Отпирается.

Старый барин прошелся взад-вперёд, скрипя сапогами и паркетом, и снова повторил вопрос. Пленник замялся, потом пространно объяснил на хорошем французском, что он на самом деле никакой не француз, потому и не может ответить на все эти вопросы.

– Ну, что там? – послышался шёпот из-под окна.

– Да всё то же. Отпирается!

– Отвечайте сию же минуту, кто вы тогда такой? – теряя терпение, громко картавил Кузьма Ильич.

– Да свой я, русский, – растерянно отвечал мальчишка, всё ещё по-французски.

– Русский?? – поразился барин, перейдя на родной язык. Он негодующе хлопнул себя по коленке. С парика посыпалась пудра.

– А?! Да ты… ты говорить-то по-русски умеешь?

– Конечно! – звонко возмутился пленник на чистейшем русском языке. И, взглянув исподлобья своими большими карими глазами, довольно непочтительно пробурчал себе под нос:– Уж не хуже вас.

Барин крякнул от изумления, как будто заговорил письменный стол или напольная ваза из китайского фарфора.

– А?! Что?? Языка, называется, достали! – воскликнул он с досадой. – Гришка! А?! Гришка! Ты кого мне привёл?!

Гришка виновато развёл руками, замычал что-то нечленораздельное. Под окном зашептались:

– Кричать изволят. Недовольны.

– Слышь-ка, не француз он никакой.

– Может, шпиён?

– Да ты погляди на него – мальчонка совсем.

– А по-ненашенски ловко лопочет. И в мундире в ихнем… Шпиён, не иначе.

– Будет тебе шпиён во французском мундире-то ходить!

– А можа он переодеться не успел.

– Но-но. Мели, Емеля…– А вот, сказывают мужики, ввечеру-то адова громадина у Косого брода взорвалась. Вроде как с неба свалилась! Супостаты небось запустили…

– А ты что молчал? – тем временем напустился на Русю отставной полковник. – А?!

– Да я говорил… Дядьке тому, который меня скрутил. А он мне тряпку в рот сунул.

– Говорил… Ты говорил, да он тебя не услышал.

– Да я орал, вообще-то.

– Орал… Вот он тебе кляп и вставил… И нечего было так рот разевать. – Его превосходительство с досадой махнул рукой. – Глухонемой он.

Видно было, что его превосходительство немного смягчился.

– Развяжи-ка его, Григорий, – и барин выразительно помахал руками в сторону пленника. Кудлатый чёрнобородый Григорий кивнул, развязал Руське руки и вопросительно поглядел на барина.

– Иди, голубчик, иди, – махнул тот немому. Потом присел на стул и с интересом уставился на мальчика.

– Ну, рассказывай теперь по порядку – кто таков, куда путь держишь.

Руслан медленно повращал затёкшими запястьями. Потом, осторожно подбирая слова, чтобы не ляпнуть лишнего, начал свой рассказ.

Он вкратце рассказал про Воронцово и огромный дирижабль, про мышей и кота, из-за которого он улетел в небо, про сестру, оставшуюся внизу, про полёт и приземление, а точнее приводнение, и про мальчишку-француза, у которого отобрал мундир и башмаки.

Чем дольше Руся говорил, тем больше смущался. На словах всё получалось как-то уж совсем по-суперменски. Однако распространяться о том, как у него тряслись поджилки, Русе тоже не хотелось. Эти подробности он почёл за благо опустить. Наконец, мальчик с облегчением замолчал.

– Так вот значит, что за диковина у Косого брода свалилась. Мне уж разведка донесла, что с неба в реку черти попадали. Я думал – брешут, народ-то у нас суеверный… А ты, брат, оказывается, ловок, – одобрительно заметил барин, глядя на покрасневшего Русю с удивлением. – А с виду и не скажешь… Ну, оставайся пока у нас. Теперь всякий человек на счету. Ты, к тому же, не с пустыми руками пришёл – ружьё принёс. Идёт?

Руся не отвечал, как будто решался на что-то.

– А?! Что молчишь? Как тебя, то бишь… Руслан? Так идёт или нет?

Тут Руся, кроме кляпа, со вчерашнего дня маковой росинки во рту не державший, выпалил:– А поесть дадите?

Партизанщина

Русю ждала дымящаяся тарелка суточных щей. Он мигом схватил ложку и принялся заглатывать щи, обжигаясь и швыркая. Оголодавшему Русе казалось, что вкуснее он ничего в жизни не едал. И горячее, кстати, тоже.

Уписав тарелку щей, Руся взялся за пирог с кашей.

– Кушай, милый, кушай, – приговаривала старушка-ключница, подсовывая ему то солёных рыжиков, то мочёных яблок. Руся только тряс головой в знак благодарности, и уплетал за обе щёки.

Сытого и слегка осоловевшего Русю Курятников вызвал в гостиную. Здесь, глядя на разложенную на столе карту-схему, собственноручно нарисованную, Кузьма Ильич стал подробно расспрашивать незадачливого аэронавта, что тот видел сверху, пока летел.

Руся понял, что разведка была бы более успешной, если бы разведчик по-меньше спал и вообще был слегка повнимательней. Впрочем, Курятников выглядел довольным. Новость о полёте аэростата вызвала в нём небывалый прилив энтузиазма.

– Та-ак, значит французские войска видел? А потом тебя унесло… Солнце-то где было? А?! По левому борту? Ну-ну. Высоко стояло? Ну, точно, на запад летел. А потом вправо понесло? На север, выходит… А потом вроде снова на запад. Та-ак. А фуражиров ты видел прямо у Косого брода. Ну, это я уже отметил. – Ну вот, смотри. – Полковник нагнулся над картой и ткнул в неё пальцем. – Смоленск взяли. – Звучный голос его превосходительства дрогнул. – Думал я, что теперь у Гжати они. А судя по твоему рассказу – к Можайску подходят.

Руся, слушая, вяло взмахнул воображаемой саблей. Он глядел на карту, стараясь сосредоточиться на булавках с головками из красного и чёрного сургуча, наколотых на неё полковником. Булавки обозначали предполагаемое расположение русских и французских войск. Сосредоточиться не удавалось. В голове всё громче стрекотали кузнечики. Слова его превосходительства звучали, напротив, всё глуше, как из-под тёплого пледа.

• Предыдущая
• 8/36
• Следующая