Лето длиною в ночь - Ленковская Елена - Страница 26
- Предыдущая
- 26/34
- Следующая
Он кивнул. Да. Кажется. Смотрит так, словно ждёт от меня чего-то…
И вдруг потолок будто раскололся.
* * *
Колокол. Гремел колокол.
Оглушительный колокольный звон ворвался в душный сумрак прихожей, в клочья разорвав тишину, пропахшую старыми духами и рассохшимся пыльным паркетом.
Глеб выронил кашне, не сразу сообразив, что это всего-навсего дверной звонок.
– Наверное, Тоня с работы вернулась… – Луша поспешно поднялась с коленей. – Надо открывать, – со вздохом прошептала она Глебу, – только сначала икону спрятать. Ой, а чем это пахнет? Горим?! – Мама дорогая, там от картошки, верно, одни угли остались!! – И она стремглав бросилась на кухню.
* * *
Спрятать…
Глеб – как был, не раздеваясь, в расстёгнутой шинели, с форменной ушанкой в руке, – взялся за икону.
И вдруг понял – давно нужно было остаться с нею один на один!
Колокола из динамика звенели и звенели, разрывая барабанные перепонки, вытесняя, заглушая все шорохи и слова, все сомнения и страхи.
Он выпрямился решительно. Зачем-то нахлобучил на голову мешавшую в руках шапку. Колокола били прямо над головой, как набат, как сигнал тревоги, как призыв пройти сквозь стену.
Поверх барьеров.
Сейчас, или никогда!
* * *
И у него – получилось.
Вне зоны доступа
Сквозь тёмно-синюю щёлку заглядывает в кухню вечерняя звезда. Это Тоня велела приоткрыть окошко – чтоб поскорее выветрился стойкий запах горелой картошки.
Луша, засучив рукава, с каким-то небывалым воодушевлением драит почерневшую сковороду проволочной мочалкой. Клочья пены так и летят во все стороны. Луша бодро напевает, искоса поглядывая в стеклянную дверку шкафчика, – в ней отражается Глеб, одетый по домашнему – в спортивные штаны и подаренную Русей футболку с прикольным принтом на груди. А ещё Тоня – с утюгом в руках.
Пока Антонина гладит Глебовы чёрные форменные брюки, наводя стрелку, а Луша самоотверженно борется со сковородкой, сам Глеб пьёт чай. Он сидит на диванчике, прихлёбывает из чашки и бездумно глядит в телевизор, вещающий по-итальянски, потому что, как водится, настроен на итальянский канал.
На шее у него шарф – Тоня велела. Шарф колючий. Приходится терпеть. У Глеба болит горло.
– Оставь меня завтра на день у себя! – жалобно сипит он. – А, Тонь?
Он просительно смотрит на неё, умильно хлопает ресницами. Коронный, надо сказать, номер. Всегда срабатывал. Но только не сегодня.
– Нет, – качает головой Тоня, закончив гладить, и усаживаясь ближе к лампе, чтобы зашить его дырявый носок. – Мне с самого утра на работу. А у тебя, смотри-ка, даже голос пропал. Езжай, друг мой, в училище, там тебя хотя бы полечат.
– А с ребятами нельзя остаться?
– Вот только не завтра. В другой раз. Они в Гатчину собрались, тётю свою навестить. Так что тут никого не будет весь день. Одному, сам понимаешь, скучно. К тому же, – иронически усмехается она, – я не слишком рассчитываю, что без меня ты вовремя отклеишься от телевизора и вспомнишь о том, что нужно прополоскать горло.
Глеб криво ухмыляется. В этом Тоня права безусловно.
– Рассчитывать на добровольное полоскание Глебом его собственного горла с Тониной с стороны было бы недальновидно и даже опрометчиво, – подтверждает заглянувший на кухню Руся.
Тоже мне умник. Глеб вздыхает. Взболтав остатки чая в чашке, бубнит обиженно:
– Чего это у тебя такой чай жидкий! Сквозь него Кронштадт видно!
– Ну, наслушался экскурсий! – притворно возмущается Тоня. – Вообще, нечего на ночь чай крепкий дуть! – Однако доливает в его чашку заварки.
Вид у неё при этом – довольный. А у Глеба – всё равно – не очень…
* * *
Ночью Глеб ворочается, не может уснуть.
Он вспоминает Лушкин восхищённый взгляд. Раевского, крепко, уважительно стискивающего ему руку.
Он говорит себе – я сделал это! Я справился. Вернул икону куда следовало.
Оставил в храме у столба – аккуратно, бережно к стеночке прислонил. И, не оглядываясь, сразу назад. Торопился. Как будто боялся, что в лёгких воздух кончится – тот, который здесь, перед нырком вдохнул – и тогда – всё… Успел! Выдохнул уже здесь, в настоящем. Шапку вот только потерял.
Всё нормально. Я – не трус. Просто – обратно в будущее спешил. Меня же здесь ждут.
У меня – своё время.
А у Прошки, у Дёмы и Аксиньи, у Варсонофия и Патрикия – своё.
* * *
Он не должен ничего менять в прошлом. Он вспоминает Лушино серьёзное лицо в полусвете уличных фонарей, и снова слышит сказанные ему тогда слова: «Мы за прошлое не в ответе. Мы отвечаем за будущее».
Всё так. Но Глебу не спится. На душе муторно. И он знает – отчего…
* * *
Утром все встают рано, суетятся, занимают очередь в ванную, наспех завтракают.
Раевские выслушивают инструкции – про метро, про остановку автобуса, про «обязательно позвонить», как доберутся.
Близнецы послушно кивают, уверяют, что если что – телефон заряжен, а ключи в кармане. И карман застёгнут, а как же. И дверь будет захлопнута как следует, и дорогу спросят у прохожих. Конечно, они не потеряются. Конечно, не пропадут. И вообще – достаточно взрослые, потому что «сама же говоришь, у Руси скоро усы вырастут», и, к тому же, обоим скоро паспорт получать.
– Ну да, через год… А тебя Рублёв вообще не спрашивают! Ты ищи скорее свою шапку!
Тоня страдальчески морщась, стучит указательным пальцем по запястью:
– Время, Глеб, время, уже уйма времени!
Шапку они так и не находят. Не признаваться же, где он в самом деле её посеял…
Наконец, Глеб, в форменной шинели, но с непокрытой головой, а за ним – Тоня с сумкой через плечо, застёгиваясь на ходу, – первыми выбегают из дома.
Сначала – в училище.
Тоня должна доставить Глеба старшему офицеру «прямо в руки».
Они долго едут в переполненной маршрутке, и Тоня всю дорогу хмурится, озабоченно поглядывает на часы. Опаздывает! А ей – нельзя…
Они подъезжают к Петровской набережной.
– Глеб! – говорит Тоня жалобно. – Если я сейчас выйду, чтобы проводить тебя до проходной, я точно опоздаю. Здесь пятьдесят метров по прямой. Будь хорошим мальчиком – дойди до КПП один. Без меня. Только сразу же позвони, что дошёл. Телефон у тебя с собой?
Глеб суёт руку в карман, демонстрирует Тоне телефон.
– Не волнуйся, всё будет нормально, – обещает он спокойно, с достоинством. – Не маленький уже. Что я, хуже Раевских, в конце-то концов! Нет-нет, не забуду. Да-да, сразу позвоню.
* * *
Он не позвонил. Ни пока она ехала до работы, ни во время первого занятия, ни в перерыве, ни после второго…
Она не знала, что и думать. Пятьдесят метров по прямой. Ну куда он мог деться?
Она уже сотню раз набрала его номер. Мобильник равнодушно-вежливо отвечал одно и то же: «Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети».
Не проводила, и вот – результат. Пропал, потерялся! Может, под машину попал? Он в нахимовской форме, значит, если несчастный случай, сразу сообщат в училище.
Дрожащими руками набрала номер дежурного офицера.
«Нет, никто его здесь не видел. Нет-нет, не звонили. Никто пока ничего не сообщал. Послали посмотреть, не в рекреации ли он. Нет. И в столовой искали, и во дворе. Не нашли. Нигде не нашли».
Она звонила ещё много раз – вдруг появился, вдруг нашёлся?..
Дежурный офицер, всегда вежливый и приветливый дядька, теряя самообладание, ругался матом, кричал ей в трубку: «Не знаю я, где Рублёв! <…> Потеряли ребёнка, теперь сами его ищите!»
Она искала. Она обзвонила все больницы и морги. Безрезультатно.
- Предыдущая
- 26/34
- Следующая
