Видоизмененный углерод - Морган Ричард - Страница 111

• Предыдущая
• 111/122
• Следующая

Какое-то время я лежал совершенно неподвижно, собираясь с силами. Привыкнуть к ударной дозе «Потрошителя» нелегко. На Шарии нам не приходилось превышать двадцать процентов. Температура атмосферного воздуха в районе Зихикка держалась относительно высокая, а инфракрасные датчики, которыми оснащали танки-пауки, были очень грубыми. Здесь же тепло тела, имеющего температуру окружающей среды Шарии, привело бы к срабатыванию всех систем сигнализации. Но без тщательной подпитки кислородом моё тело быстро истощит запасы энергии на клеточном уровне, и я останусь бессильно хрипеть на полу, словно выброшенный на берег кит. Я лежал неподвижно, дыша размеренно и глубоко.

Через несколько минут я развернулся и отцепил антигравитационную упряжь, затем осторожно пролез в шлюз и опустил на стальную решетку палубы запястье. Затем медленно вытащил из люка остальное тело, чувствуя себя бабочкой, появляющейся на свет из кокона. Окинув взглядом темный коридор, я поднялся на ноги и снял с себя шлем и костюм-невидимку. Если чертежи корпуса, извлеченные Иреной Элиотт из архивов судостроительной верфи в Тампе, до сих пор соответствовали действительности, этот коридор должен проходить под огромной сигарой, наполненной гелием, до кормовой рубки управления подъемной силой. Оттуда я смогу по служебному трапу спуститься непосредственно на главную техническую палубу. Согласно тому, что удалось вытянуть из Миллера, каюта Кавахары с тремя большими окнами находится двумя уровнями ниже по левому борту.

Я извлек из памяти чертежи и, достав осколочный пистолет, двинулся в сторону кормы.

Мне понадобилось меньше пятнадцати минут, чтобы добраться до рубки управления подъемной силой, и по дороге я никого не встретил. Сама рубка, похоже, была полностью автоматизирована, и у меня возникли подозрения, что в наши дни ни у кого не возникает желания разгуливать по шатким трапам в верхней части корпуса дирижабля. Отыскав служебный трап, я начал мучительно медленно спускаться вниз до тех пор, пока теплые отсветы, пробивающиеся снизу, не сообщили, что я достиг главной технической палубы. Остановившись, я прислушался, в течение целой минуты напрягая до предела органы чувств, и лишь затем преодолел последние четыре метра. Я спрыгнул на пол ярко освещенного коридора, застеленного ковровой дорожкой. В коридоре никого не было.

Сверившись с внутренними часами, я убрал осколочный пистолет. Время шло неумолимо. Сейчас Ортега и Кавахара уже ведут беседу. Оглядевшись вокруг, я пришел к выводу, что для каких бы функций ни предназначалась главная техническая палуба в прошлом, в настоящее время она их больше не выполняла. Отделанный в матово-красных с золотом тонах коридор был уставлен кадками с экзотическими растениями и светильниками в виде совокупляющихся пар, которые встречались через каждые несколько метров. Густая ковровая дорожка под ногами была выткана чрезвычайно подробными картинами сексуального самозабвения. Мужчины и женщины переплетались друг с другом вдоль всего коридора в непрерывной последовательности ласк и объятий. На стенах были развешаны такие же откровенные голографические картины. При моем приближении они оживали и принимались стонать и охать. Мне показалось, что на одной из них я узнал темноволосую женщину с алыми губами из уличной рекламы, ту, что прижималась к моему бедру в баре на противоположном конце земного шара.

В холодном отрешении бетатанатина эти образы производили на меня действия не больше, чем марсианские техноглифы.

Приблизительно через каждые десять метров в коридор с обеих сторон выходили обитые бархатом двустворчатые двери. Не требовалось особого воображения, чтобы догадаться, что за ними происходит. Биокабинки Джерри, но только классом повыше. И каждая дверь могла в любую минуту исторгнуть удовлетворенного клиента. Я ускорил шаг, ища боковой проход, который, насколько мне было известно, должен вести к лестнице и лифтам на другие уровни.

Вдруг передо мной из раскрытых дверей с медлительностью, словно обусловленной артритом, появился какой-то мохнатый зверь. Молодой волчонок. Или собака. Животное было ростом мне по колено и передвигалось на четырех конечностях, но в строении его задних лап что-то было вопиюще не так. Их будто вывернули наоборот. Прижав уши, зверь тихо заскулил, повернув голову. На мгновение моя ладонь стиснула рукоятку осколочного пистолета, но животное лишь посмотрело на меня, и по немому страданию в его глазах я понял, что мне нечего бояться. Наконец зверь, прихрамывая, засеменил по коридору к комнате напротив и остановился перед ней, вытянув длинную морду к двери, будто прислушиваясь.

Словно во сне, чувствуя, что теряю над собой контроль, я пошел следом за зверем и в свою очередь прижался ухом к двери. Звукоизоляция была хорошей, но все же не устояла перед нейрохимией «Хумало», установленной на максимум. Где-то на самой грани порога слышимости моё ухо жалящими насекомыми защекотали звуки. Глухие, ритмичные удары и что-то ещё, напоминающее мольбу и крики женщины, чьи силы были на исходе. Не успел я на них настроиться, как они оборвались.

В тот же самый момент собака у меня под ногами перестала скулить и вытянулась на полу под дверью. Я повернулся было уходить, но она подняла взгляд, наполненный чистой болью и осуждением. В глазах животного я увидел отражение всех жертв, смотревших на меня за последние три десятилетия субъективной жизни. Наконец зверь отвернулся и принялся апатично лизать изувеченные задние лапы.

В течение доли секунды что-то прорвалось гейзером через ледяную корку бетатанатина.

Я вернулся к двери, из которой появилось животное, вынимая по пути осколочный пистолет, и зашел внутрь, выставив перед собой зажатое в руках оружие. Просторное помещение было отделано в пастельных тонах; стены украшали двумерные картины в рамах с причудливыми сюжетами. Всю середину занимала массивная кровать под полупрозрачным балдахином. На краю кровати сидел солидный мужчина, раздетый ниже пояса. Сверху на нем был строгий вечёрний смокинг, плохо вязавшийся с плотными брезентовыми рукавицами, натянутыми на руки. Нагнувшись, мужчина вытирал промежность влажным полотенцем.

Когда я вошел в комнату, он поднял взгляд.

– Джек? Ты уже закон… – Мужчина непонимающе уставился на пистолет в моих руках. Затем, когда дуло остановилось в полуметре от его лица, в голос прокралась резкость. – Послушайте, эту процедуру я не заказывал.

– Угощайтесь за счет заведения, – равнодушно произнес я, наблюдая за тем, как пучок мономолекулярных осколков разносит в клочья лицо мужчины.

Его руки взлетели от паха, закрывая раны, и он повалился боком на кровать, издав перед смертью скрежет, вырвавшийся из самых глубин туловища.

Когда я выходил из комнаты, часы в периферийной части поля зрения, отсчитывающие время выполнения задания, уже мигали красным. При моем приближении раненое животное у двери напротив даже не пошевелилось. Опустившись на корточки, я ласково провел ладонью по спутанной шерсти. Подняв морду, собака снова заскулила. Положив на пол осколочный пистолет, я напряг пустую руку. Нейрозастежки разжались, освобождая сверкающий «Теббит».

Потом я вытер лезвие о шерсть, убрал нож в ножны и подобрал осколочный пистолет. Всё – в неторопливом спокойствии, обусловленном «Потрошителем». Затем я направился к боковому коридору. Глубоко в бриллиантовой безмятежности препарата что-то зашевелилось, но «Потрошитель» не позволил придать этому значение.

Как и было указано на чертежах, украденных Элиотт, боковой проход, застеленный дорожкой с теми же самими оргазмическими узорами, что и основной коридор, привел к лестнице. Я осторожно спустился вниз, держа пистолет наготове. Впереди меня лучом радара перемещалось чувство удаленного осязания, ощупывавшее все вокруг. Ничего движущегося. Должно быть, Кавахара приказала запереть двери, опасаясь, как бы Ортега и её команда, находясь на борту, не увидели что-либо ненужное.

Спустившись на два уровня, я сошел с лестницы и, следуя запечатленным в памяти чертежам, стал петлять по хитросплетению коридоров до тех пор, пока не смог с определенной долей вероятности сказать, что дверь в каюту Кавахары находится за ближайшим углом. Прижавшись к переборке, я стал ждать, делая поверхностные вдохи и выдохи. Удаленное осязание предупредило о том, что за дверью за углом кто-то есть, возможно, не один человек, и я уловил слабую горечь табачного дыма. Опустившись на колени, я ещё раз огляделся по сторонам и прижался головой к полу. Скользнув щекой по ворсу ковра, я осторожно высунул голову за угол.

• Предыдущая
• 111/122
• Следующая