Не плачьте о нас... - Качаев Юрий - Страница 4

• Предыдущая
• 4/16
• Следующая

— Помните только одно, — тихо сказала Нина Елистратовна, — враг умен и хитер. Нужна осторожность и еще раз осторожность. Погибнуть легче, чем выжить и помочь своему народу. Без совета со мной ничего не предпринимать. И еще: все вместе мы собрались в первый и последний раз. Избегайте встреч и разговоров на улице. Хорошо бы нам подыскать еще одну квартиру…

Мурат Темирбеков, как в классе, поднял руку:

— Нина Елистратовна, есть у меня хороший знакомый. Володя Рыжков. Живет совсем один, на Октябрьской.

— Почему один?

— Он жил вместе со старшей сестрой, она с семьей эвакуировалась, а Володя не захотел уезжать. Мы тогда с ним вместе окопы рыли. Ну он и говорит мне: «Чего мы драпать будем? Нам и здесь дело найдется. Может, немцев еще не пустят в Пятигорск». Парень он что надо. И вдобавок веселый — недаром его Артистом прозвали.

— Я его тоже знаю, — вставил Качерьянц, смуглый молчаливый юноша лет семнадцати. — Он на мотороремонтном работал.

Нина Елистратовна повернулась к нему:

— Слушайте, Юра. Мне сын говорил, что вы можете собрать приемник.

— Могу. — Качерьянц улыбнулся, тряхнув смоляным чубом. — Дня за три сделаю. Куда принести?

— Об этом вам скажет Эдик… А теперь, ребята, приступим к делу. — Нина Елистратовна принесла стопку чистых ученических тетрадок, копирки и карандаши. — Пишите крупно, без ошибок и обязательно печатными буквами.

У базарного навеса густо толпился народ. На фанерном щите поверх приказа городского управления полиции были наклеены две тетрадные странички. На одной из них было написано:

«Дорогие товарищи!

Не верьте фашистским гадам! Немцы получают здоровые оплеухи от Красной Армии. Пятигорск скоро снова станет советским. Вражеская пропаганда лжет. Победа будет за нами!»

На другой красовалась внушительная фига под носом у Гитлера, а ниже шли стихи:

Вокруг листовки толпились люди. Они старались спрятать улыбки.

— А ну р-разойдись, — раздался вдруг зычный голос, и сквозь толпу протиснулся мордастый парень. На нем был австрийский френч, на бритой голове чудом сидела маленькая пилотка с орлом, державшим в лапах свастику.

Люди стали расходиться, тихонько переговариваясь:

— Кто этот бритый?

— Волобуев, из Железноводска.

— Говорят, он вчера шестерых наших пленных расстрелял.

— И не боится, скотина. Ишь, орла нацепил. И пилотку-то, наверно, с мертвого снял.

— Ты потише, язык-то не распускай. Не ровен час…

— Наплевать. А Гитлер-то как вылитый — и фига под носом. На-кася выкуси.

Эти разговоры слышал Эдик Попов, и на сердце у него было радостно. В разных концах города люди читают листовки и разглядывают карикатуру. Нарисовал ее Витька Колотилин, а стихи сочиняли все вместе.

Эдик пересек базарную площадь и вошел в часовую мастерскую, где учеником работал Качерьянц. Но Юры на месте не оказалось.

— Пошел чего-нибудь из еды добыть, — сказал мастер, хмурый старичок с вислыми запорожскими усами.

Качерьянца Эдик нашел у одной из лоточниц, торговавших капустными пирогами, ватрушками, коржиками. В ходу уже были оккупационные марки, но и советские деньги принимались десять рублей за марку. Юра торговался с бабой в засаленном сарафане.

— Повыползали живоглоты, — сказал он подошедшему Эдику. — Как мокрицы в сырость. А ты с чем пожаловал?

— Нина Елистратовна велела спросить…

— Помню. Вечером зайдешь ко мне. Я кончаю в шесть.

— Неужто сделал?

— Да вроде работает. А куда мы его?

— К Артисту. С ним уже говорили. Он знаешь как обрадовался, — один-то и у каши загинешь, а все вместе мы сила. Ну, мне пора.

Эдик в самом деле спешил. Ему нужно было забежать в госпиталь и передать главврачу Переверзевой узел с одеждой. Кроме того, Нина Елистратовна разрешила рассказать Анне Ивановне о лейтенанте Маркове. Правая нога у лейтенанта сильно распухла, и дело могло обернуться заражением крови.

Анна Ивановна и Эдик шли по притихшему Пятигорску к Подкумку. На окраинной улочке их остановил патруль — двое немецких солдат, одетых в обычную общевойсковую форму. Но на рукавах у них были нашиты коричневые ленты с буквами «FP», а на груди на металлических цепочках висели бляхи в виде полумесяца с личными номерами. «FP» означало «Feldpolizei» — полевая полиция.

— Ausweis[6]! — протянул руку один из жандармов. Анна Ивановна подала ему свой паспорт. Солдат внимательно посмотрел на фотографию, потом ткнул пальцем в Эдика. — Und dieser Kerl [7]?

— Er ist mein Sohn. — Анна Ивановна подыскивала в памяти немецкие слова. — Wir gehen zu meiner Schwester. Sie wohnt im Dorf. Sie ist krank[8].

Жандарм молча заглянул к ней в сумку, но, кроме полотенца и каких-то таблеток, ничего не увидел.

Патруль ушел.

— Ф-фу, как я напугалась. Боялась, тебя обыскивать станут.

— Не докумекали. А то бы крышка.

За голенищами сапог у него были спрятаны бинты, хирургические щипцы и скальпель.

Полчаса спустя они уже пробирались по старой мозолистой тропке сквозь заросли желтой акации и орешника.

запел вдруг Эдик.

— Ты что, с ума сошел? — дернула его за рукав Анна Ивановна.

— Это сигнал. Вы меня у входа подождите…

Узкая расщелина, ведущая в пещеру, была почти незаметна. Эдик бесшумно проскользнул в нее а оторопел: Марков был не один. Рядом с ним на плащ-палатке сидел какой-то человек. При тусклом свете коптилки Эдик не смог его рассмотреть.

— Не бойся, — сказал Марков, — это свой. Вы ведь знакомы?

— Немного. — Только сейчас Эдик узнал Спартака, лучшего спортсмена с мотороремонтного завода.

В прошлом году Спартак приходил к ним в школу на вечер дружбы. — Ты как сюда попал?

— Так же, как и ты.

— Тебе пароль Нина Елистратовна сказала?

Эдик был немного обижен. Тайка, которую они с Витькой не доверили даже самым близким друзьям, стала известна постороннему человеку. А может, не постороннему: не станет же Нина Елистратовна посылать к лейтенанту кого попало. Помолчав, Эдик сказал:

— Я привел врача.

Марков не удивился: видимо, его уже предупредил Спартак.

— Вот и славно. Только здесь темновато. Помогите-ка мне лучше выбраться наружу.

При дневном свете кожа на лице лейтенанта казалась голубой. Щеки ввалились и заросли густой русой щетиной.

— А я почему-то представлял вас старой дамой и в очках, — сказал Марков, здороваясь с Анной Ивановной. — Ей-богу.

Маркова уложили на плащ-палатку. Эдик достал сверток с инструментами, и Анна Ивановна стала протирать их спиртом.

— Вы пока погуляйте, — сказала она ребятам.

Они спустились вниз по тропинке и сели на поваленное дерево. Стояла такая тишина, что слышно было, как падают первые осенние листья.

— Будто и войны нет, — задумчиво сказал Спартак.

Сверху донесся негромкий голос Анны Ивановны:

— Рана запущенная, но ничего… Так, выходного отверстия нет. Это хуже. Придется потерпеть. Анастезию я вам сделать не могу — нечем.

— Я потерплю. Видно, на излете угодила.

— Потерпите, голубчик. Вот так… Ага, вот она где, в мякоти засела. Сейчас, сейчас мы ее. Нате, держите на память.

• Предыдущая
• 4/16
• Следующая